Мнемозина

Я оставил этот риторический вопрос без ответа, и вместо этого задал свой:

— Недавно Ксения приезжала к вам. Что она хотела?

— Олег нашептал? — фыркнула Светлана. — Да, была. Но я, честно говоря, не помню. Я немного приболела, дочь ухаживала за мной, как могла, а потом уехала.

— Она ведь вернулась домой в тот же день, — надавил я. — Непохоже на длительный уход за больной мамой.

— Мне полегчало, — отрубила Светлана. — Чего сидеть у постели? Я же не умирала.

— Она ничего у вас не оставляла?

На ее лице появилось смятение и испуг. Если Ксения что-то оставила матери, скорее всего, эта вещь уже была в ломбарде. Приехав к матери, девушка застала мать в пьяном угаре. Вряд ли она чего-то от нее добилась, однако зачем-то же она приезжала?

— Нет… Не знаю, я же говорю: я была больна, — настаивала Светлана и всхлипнула. — Боже мой, моя бедная девочка, как же мало ты пожила, на кого же ты меня оставила?

Светлана рухнула лицом на стол, разразилась пьяными слезами, в которых было столько же скорби, сколько коньяка в ее бокале, выпитым досуха. Я терпеливо ждал, пока не иссякнет этот пьяный поток слез, и подлил ей спиртного. Не поднимая головы, она протянула руку за бокалом, а затем села, заморгав, как сонная курица. Она будто уже позабыла, кто я и по какому поводу здесь, как и то, почему только что рыдала. Коньяк превратил ее в расплывающуюся медузу, благодатно упав на старые дрожжи. Еще несколько минут, и она упадет замертво.

— Чего Ксения хотела? — торопливо спросил я, чувствуя отвращение к женщине, добровольно променявшей дочь на алкоголь. — Эй! Что хотела Ксения, когда приезжала сюда?

— Расспрашивала об отце, — сонно ответила Светлана.

— О биологическом отце?

— Ну да, а что? Нормальный интерес человека, желающего узнать, как он появился на свет.

— И что вы ей сказали?

— Ничего! — завизжала Светлана. — Я ничего ей не сказала! Разве я могла ей сказать о… нем?

Она вдруг встала и боком, как краб, понеслась в ванную, откуда донеслись характерные звуки рвоты и натужный кашель. Затем полилась вода. Я поднялся и торопливо оглядел квартиру, надеясь найти что-то принадлежавшее Ксении. Но, увы, если дочь что-то и оставила в этой квартире, это либо было пропито, либо спрятано так, что найти это было непросто. Возможно, Ксения и хотела провести время с матерью, но жить в этой квартире, где всюду валялось грязное тряпье, она вряд ли захотела бы.

В ванной хлопнула дверь, и я поспешил вернуться за стол. Светлана, умытая, с мокрыми волосами и влажным платьем показалась на пороге и нерешительно уставилась на меня.

— Послушайте, — почти трезвым голосом произнесла она, — я устала. Если у вас все…

— Почти. Вы знаете Елизавету Разумникову? — прервал я. Светлана недоуменно развела руками:

— Нет.

— Простите, может быть, вы знаете ее как Лелю?

— А… — припомнила Светлана и вновь попыталась вернуть себе образ светской львицы. — Эта саблезубая… Горничная Олежки. Как ни странно, помню. Хотя не в моих привычках запоминать имена прислуши, но эту особу я запомнила и хотела даже высказать Рокотову, что не пристало человеку его положения держать в доме горничную, которая забывает свое место. А что? Почему она вас интересует?

— У вас не сложилось впечатления, что Ксения ее боится или недолюбливает?

— Мы слишком мало говорили с Ксюшей, — грустно ответила Светлана и впервые в ее голосе прозвучали какие-то чувства. — Почему она должна была бояться Лели?

— И вы не в курсе, за что Ксения платила Леле крупные суммы денег? — настойчиво произнес я. Светлана смотрела на меня, будто я ударил ее чем-то тяжелым по голове.

— У меня просто вечер открытий каких-то… — пожаловалась она слабым голосом. — Я ничего об этом не знаю. Почему моя девочка ей платила?

Я не знал, и поспешил откланяться. Светлана была рада от меня избавиться и, судя по ее лицу, сосредоточенно размышляла о чем-то неприятном. В дверях, я остановился и повернулся к ней.

— Почему вы развелись с Рокотовым?

Она криво усмехнулась.

— А как вы думаете?

— Все говорят, из-за вашего пристрастия к алкоголю.

Ее улыбка стала злее, превратив распухшее лицо в маску.

— Если бы все было так просто, Иван, — ответила Светлана. — Если бы все было так просто. Здесь следует спросить: почему я начала пить.

— И почему же вы начали пить? — тихо спросил я. Светлана покачала головой.

— Уходите, Иван. И не лезьте в эту грязь, — посоветовала она. — Пока еще можете.

21

На какие пружины пришлось нажимать Семену Броху и к кому обращаться, я не имел понятия, но на следующий день безукоризненно вежливый женский голос пригласил меня приехать в банк, где меня уже ожидал начальник охраны, суховатый мужчина с крепким рукопожатием и трудновыговариваемым именем отчеством: Всеволод Илларионович. Без лишних церемоний меня провели в небольшую комнату, усадили перед ноутбуком, в который вставили диск.

— Копировать ничего нельзя, — предупредил Всеволод Илларионович. — Выносить тоже. Официально вас здесь никогда не было. Сами понимаете, мы дорожим репутацией клиентов банка. Вас проверят на наличие съемных носителей. Телефоном пользоваться нельзя. Можете смотреть записи только отсюда. Вам принесут кофе, чай и ланч, если необходимо. В комнате все время будет присутствовать наш сотрудник. Если вам будет необходимо отлучиться в туалет, вас сопроводят.

Мне хотелось неуместно съязвить, но я лишь сухо кивнул. Всеволод Илларионович удалился, оставив меня в компании молодого цербера, который, без лишний церемоний, отнял у меня телефон и портфель, обшарил карманы и глядел с таким подозрением, будто размышлял, куда я мог спрятать скрытую камеру. Все время, пока я сидел за компьютером, он не сводил взгляда с моих рук, будто я мог подключиться к юсб-порту через ноготь среднего пальца.

Помимо камеры банкомата, которая захватывала лишь фрагмент въезда в дом Ксении, банк был оснащен еще несколькими камерами, одна из которых предлагала прекрасный обзор. Именно с этой камеры я и начал свой просмотр. Зрелище было довольно унылое, часть видео я спешно проматывал, замедляя изображение только когда в ворота въезжала машина или когда через калитку проходил человек. Цербер сопел в углу, зевая от скуки. Я налил себе кофе, сделал глоток, и скривился: кофе в банке был гадким.

Ксения вернулась домой одна около двух часов. Я сразу сделал стойку, увидев, что она несет в руках розовую сумку для ноутбука. Судя по тому, как девушка держала ее, сумка была пустой. Вынимая из кармана джинсов ключи, Ксения небрежно сунула розовый прямоугольник под мышку, а входя, уронила, но ничуть не обеспокоилась этим. Падала сумка слишком медленно для тяжелого предмета, так что вряд ли там был ноутбук, который опасались повредить.

Следом за Ксенией, к моему удивлению, к дому подъехала Светлана. Она нерешительно потопталась перед воротами, долго давила на кнопки переговорного устройства и что-то говорила, пока, наконец, ее не впустили. Я отметил время. Светлана пробыла у дочери около часа и уехала в четыре. Мне показалось, что она не слишком твердо держится на ногах. В движениях женщины не было уверенности, на лестнице она даже покачнулась и едва не упала, схватившись за перила. Я зло усмехнулся: женщина ни словом не обмолвилась, что была у дочери в день смерти.

Далее к дому подъехала Лара, перед которой приветило распахнулся шлагбаум. Лара припарковалась где-то позади, камера не давала такого обзора, но спустя несколько минут женщина влетела в двери, словно ведьма на помеле. Лара пробыла у падчерицы около двух часов, а затем к дому подъехал уже знакомый мне «лендкрузер». Выбравшийся из него, как раненый краб Фиронов долго стоял перед домом, курил и нервно отбрасывал сигареты в стороны, пока из дверей, наконец, не выскочила его хозяйка. Я впился глазами в монитор. Лица Фиронова я не видел, выражения лица Лары тоже не разобрал, но, судя по всему, беседа вряд и была приятной, поскольку Лара отвесила начальнику охраны оплеуху. Она бросилась прочь, но Фиронов успел схватить ее за руку и притянуть к себе. Лара прижималась к Фиронову, как прижимаются к давнему другу, мужу, любовнику, а он гладил ее по волосам своими ручищами, похожими на экскаваторные ковши.