Мнемозина

Кроме фото и дипломов, на стене висела небольшая картина в простой деревянной рамке, и, взглянув на нее, я почувствовал, как моей шеи вновь коснулись ледяные пальцы.

Это был совершенно сказочный пейзаж, похожий на работы Васнецова: бранное поле, заросшее алыми маками, женщина в доспехах, которая вела в поводу вороного коня. В руке женщина держала отрубленную голову. Изможденное лицо картинной героини было мне хорошо знакомо, как и оскалившееся лицо на отрубленной голове. От холста пахло краской. Я опустил глаза на подпись в углу, заметив уже неоднократно виденную мной закорючку.

— Скажите, — хрипло спросил я, — откуда у вас эта картина?

Барсуков был рад, что разговор перешел в другое русло, и потому угодливо подскочил, близоруко щурясь, словно видел картину впервые. Кеша повернулся от окна и с интересом уставился на меня.

— Эта… А, это подарок, — сказал главврач. — Мы поощряем творчество среди наших пациентов, а воплощение своих фантазий в искусстве очень плодотворно сказывается на психике. Арт-терапия успокаивает, знаете ли… Личность пациента при этом не подавляется, напротив, его индивидуальность раскрывается и начинает играть новыми красками. Это помогает лучше понять больного, у него оздоравливается психика…

— Эту картину написал ваш пациент? — прервал я. Барсуков сбился, нахмурил брови и, поглядев на Кешу, осторожно подтвердил:

— Да. Очень талантливый молодой человек. Я по понятным причинам не могу назвать его имя, но он очень известен в определенных кругах. К сожалению, юноша попал в беду, после которой нервная система попросту не выдержала. Весьма прискорбно, но в мировой культуре описано множество случаев серьезных психических отклонений у великих художников, композиторов, потов. Талант зачастую граничит с безумием, а оно порой принимает самые гротескные формы. Помните, знаменитый «Крик» Мунка? Так вот, он, судя по всему, страдал маниакально-депрессивным психозом. Биполярное расстройство было и у Ван Гога, впрочем, там вся семейка была не в себе, его брат тоже умер в сумасшедшем доме…

Я посмотрел на картину. Художника отличала невероятная тщательность прорисованных деталей. Полотно дышало… да, пожалуй, гневом и обреченностью. Кровавые капли с отрубленный головы падали на землю, превращаясь в красные цветы, уходящие за горизонт. В этом тоже была некая символичность, ведь впереди женщины маков не было.

— И какой диагноз вы поставили ему? — спросил я, ткнув пальцем в подпись-закорючку. Барсуков открыл рот, нахмурился, а затем на его лице мелькнула тень догадки. Он облизал губы, но ничего не сказал, так как в коридоре послышался топот, а затем, в сопровождении Кешиных бойцов в кабинет не ворвался еще один медбрат, куда более скромных размеров. Он с испугом уставился на валяющихся на полу коллег и попятился, но врезался в каменные плечи наших бойцов. Главврач, явно встревоженный, уставился на него и строго спросил:

— Что происходит?

— Андрей Андреевич, — боязливо промямлил медбрат, — там… это… Того…

— Что — того? — не выдержал Барсуков.

— Ну… Соколов этот… Он того…

— Ты можешь внятно изъясняться, идиота кусок? — заорал Барсуков и медбрат, на миг зажмурившись, истерично воскликнул:

— Он повесился в своей палате! Разорвал пижаму и штаны, и удавился на спинке кровати… Мы зашли, а он уже синий…

В полном молчании мы шли по коридору. Бело-голубые казенные стены, резкий солнечный свет, льющийся сквозь стекла, вызывали странное чувство нереальности происходящего. В ноздри била отвратительная гремучая смесь запахов лекарств, хлорки и мочи, неистребимая в любой больнице. Медсестры боязливо жались к стенам, видя нашу процессию. Барсуков почти бежал, а мне хотелось догнать его и дать пинка, и топтать ногами до тех пор, пока не хрустнут кости.

Игорь уже не висел — лежал на полу с багровой полосой на неестественно вывернутой шее, и его закатившихся зрачков почти не было видно из-под полуприкрытых век, а изо рта торчал язык, словно напоследок он решил посмеяться над всеми нами. В раздутом лице не было ничего от прежнего запуганного парня, которого я обещал защитить от претензий отца.

Я схватил Барсукова за шею и впечатал в стену. Он заверещал, как заяц, и медбратья неосмотрительно кинулись ему на подмогу, но их пыл быстро охладили. Покраснев от натуги, Барсуков бил по моим рукам, с его губ летела пена

— Мы не виноваты, — заплакал он. — Вы же понимаете, что это просто такое стечение обстоятельств, несчастный случай! Я же предупреждал вас, что этим может закончиться!

— Ты у меня точно в Магадан поедешь! — прошипел я и ударил его поддых. Барсуков задохнулся и упал бы на пол, если бы я его не удержал: — Сколько тебе Соколов заплатил за это?

Он хрипел и все пытался от меня отстраниться, хватая ртом воздух, и когда смог заговорить, его слова были жалкой попыткой оправдаться. Барсуков был перепуган до смерти, осознавая, что сейчас его явно не погладят по голове. Вряд ли мысли о полученном от Соколова авансе грели его, но он попытался воззвать к моему разуму.

— Господин Стахов, ну, отбросьте эмоции, — всхлипнул он. — Вы же не станете утверждать, что я сознательно довел юношу до суицида? Самоубийство в стенах медицинского учреждения всегда бросает тень на главного врача. Я бы никогда не стал так рисковать. Ну, пожалуйста… Давайте поговорим. Мы же можем договориться, все уладить…

В его голосе была мольба. Я ударил его еще раз, не так сильно, как хотелось. Я был совершенно обессилен и раздавлен. Хотелось выть и разбить о стену самого себя, идиота, допустившего такую ситуацию. Тяжело дыша, я опустил глаза и минуту смотрел в пол, а когда поднял голову, сказал вполне светским тоном.

— У тебя один шанс.

Угодливость, отобразившаяся на лице Барсукова, вызвала отвращение.

— Я слушаю, — с готовностью ответил он. Я не заставил себя долго ждать.

— Сейчас ты приведешь ко мне автора той картины. И когда мы с ним поговорим, я решу, что с тобой делать, падаль!

24/1

Сестра прорвалась в промежутке, пока к нам вели Глеба Макарова. Мы засели в кабинете главврача, мрачные и насупленные. Я был зол, что не смог уберечь Игоря от смерти и думал, как обрадуется смерти сына Соколов-старший. Ведь теперь все состояние сына достанется ему, и ничего не придется делать. Прямой наследственной связи никто не отменял. Я был бессилен что-то предпринять. Оставалось признать, что я проиграл, да еще так бессмысленно. Когда зазвонил телефон, я был рад услышать родной голос, оторвавшись пусть даже на мгновение от этого кошмара.

— Мы уже можем вернуться? — спросила Надежда. — Мама нервничает, да и мне в этом пансионе благородных девиц надоело. Тут нет кабельного, интернет еле-еле пашет, а у меня полно работы.

— Посидите пока там, — ответил я.

— Все хуже, Вань? — встревожилась сестра. Я вздохнул.

— Хуже, но к нам это не относится. Вам ничего не угрожает, мне тоже, но от греха отдохните еще несколько дней. Ты только поэтому звонишь?

Надежда помолчала, чтобы я понял, как она меня осуждает.

— Вообще я звоню тебе по другому поводу. Я тут кое-кому позвонила, кое-что спросила об империи Рокотова. Так вот: после смерти Ксении его финансовые дела с Макаровыми не прекратились.

— Горе горем, бизнес — бизнесом, — едко ответил я.

— Это да, — подтвердила Надежда. — Их связи после смерти Ксении лишь окрепли. Буквально через пару дней после похорон Ксении, Рокотов и Макаров открыли совместное предприятие по строительству коттеджей на левом берегу Истры, причем не абы где, а в заповедной зоне. Одному богу известно, сколько им стоило подмазать всех заинтересованных лиц. И знаешь, что самое любопытное? Олег Рокотов, хоть и является соучредителем, заплатил какую-то мелочь уставного капитала. Все остальные деньги вложил Макаров. А прибыль, тем не менее, пятьдесят на пятьдесят.