Многоточие сборки
Шрифт:
А было это так: в тот день в Эстонии праздновали какой-то свой национальный праздник. Володя, поддерживая патриотический настрой населения, обливался поочередно тремя цветами флага – синим, черным и белым, моментально перекрашиваясь под восторженные вопли толпы.
Это по-настоящему завораживающее зрелище, когда вдруг обыкновенный бородатый, ничем не примечательный низкорослый мужичок становится белым, как статуя, а потом…
Эффектно – нечего сказать, но весьма опасно!
Дело в том, что когда человека красят кисточкой художники, всегда оставляют на теле
Некоторые говорят, что проще всего не закрашивать стопы: мол, кто их увидит, но это неверно. Потому что во время подготовки модели много краски проливается на пол, и шлепающая босиком модель неминуемо закрашивает себе стопы. В случае же с обливанием краской на теле не остается ни одного сантиметра чистой кожи.
Когда этот перформанс проходил в России, Инна с легкостью отмывала своего благоверного в ближайшем кафе или в фирме, заказавшей действо, но за рубежом все оказалось сложнее, и едва закончился перформанс, народ разошелся кто куда, оставив незадачливого актера и художницу одних.
Первым делом Инна постучалась в кафе, рядом с которым проходило представление, но толстый хозяин загородил проход в свое заведение.
– Позвольте ему помыться в вашем туалете, мы актеры из Петербурга, вы видели нас только что на площади.
– Нэт, – хозяин кафе скрестил жирные руки на груди.
– Но вы не понимаете, если он не смоет краску в течение сорока минут, он может задохнуться, – попыталась объяснить сложность ситуации Инна.
– Нэт, – за спиной хозяина возникли два его помощника.
– Но он же только что танцевал на вашем национальном празднике! Неужели вы не понимаете?
Меж тем то ли от нервов, то ли краска действительно начала действовать, но Володя ощутил головокружение и был вынужден присесть прямо на пороге. В глазах потемнело, сердце со скрипом мельничьих жерновов тяжело перекачивало кровь.
– Мы понимаем, но его здесь мыть нельзя.
– Но он же гость страны!
– Пусть его КГБ отмывает.
Инну бесцеремонно вытолкнули на улицу, дверь закрылась.
Она бросилась к другому кафе, тот же результат. К третьему. Предусмотрительные хозяева закрыли дверь задолго до того, как русские подошли к их заведению.
В машины крашеного актера не брали. Гостиница, в которой у них был снят номер, находилась на другом конце города. Положение складывалось отчаянное!
Наконец Инна остановила-таки машину и втолкнула туда уже мало что соображающего мужа.
К счастью, все закончилось хорошо и Володя вскоре пришел в норму, хотя именно эта история представляется мне наиболее страшной.
В старых, еще довоенных театрах завистники могли сбросить с колосников на голову примадонне кошку, подсыпать извести в грим, стекол в танцевальные туфли… но все это были случаи сознательной мести, мести, имеющей какой-то практический смысл – продвижение по служебной лестнице, элементарная зависть, а это… ведь Бойков мог реально погибнуть, а эти люди просто стояли бы у дверей своих кафе и наблюдали за его агонией, как до этого наблюдали за перформансом… Непостижимо…
Костяная нога
Эту историю я записала со слов своей бывшей партнерши по театру, а ныне
певицы Полины Руновской. Однажды на одном из уличных спектаклей наша актриса Юля Петрова сломала ногу.Они тогда выстраивали некую живую пирамиду, Юлька не удержала равновесия и, рухнув с высоты, была вынуждена откатиться в сторону и до конца спектакля изображать из себя нечто «рожденное ползать».
Не будешь же орать на всю улицу, что, мол, на ноги не подняться, лежишь и вибрируешь в такт музыке, молясь только об одном, чтобы боженька не ниспослал сверху еще какого-нибудь бедолагу тебе на голову.
Ну, закончился спектакль, Юльке вызвали скорую, а Полька отправилась в больницу вместе с ней, поддержать чем сможет.
И вот лежит Юлька посреди скорой на специальном таком белом лежаке, сама тоже белая от боли, тихо постанывает, чтобы Польку лишний раз не пугать.
Рядом медбрат пристроился, ему же приятно потолковать с двумя симпатичными девушками.
А Юлька лежала, лежала, да вдруг посмотрела на медбратика и спрашивает:
– Скажите, пожалуйста, а мне большой гипс сделают?
– Вам? Вам большой, – авторитетно заявляет молодой человек. – Бедро поломано, так что на всю ногу.
– Ага. Большой и белый… – Юля на несколько минут уходит в размышления, Полинка трещит о чем-то с медбратом.
– Белый и большой. Поль, представляешь, как может измениться пластика, если на одной ноге будет огромный негнущийся гипс?
– Ага, все тело будет змеиться, а гипс стоять как каменный, – верно истолковала мысль подруги Руновская.
– Можно вообще крутиться вокруг этого гипса, как змея вокруг… ну, на что это похоже? Вокруг постамента, что ли…
Юлька вскакивает, глаза горят неподдельным восторгом.
– А представляешь: черное вечернее платье, глубокое декольте, перчатки и снежно-белый гипс?! – предложила новую версию Полька.
– Нет, свадебное платье! Атас!!! – Юлька блаженно падает обратно на кушетку. – Сделайте мне самый большой гипс! Самый белый! Только поскорее, поскорее, умоляю…
Идущие по радуге
О так называемом деле Бродского я читала несколько лет назад в газетах, что-то проскальзывало в Интернете о том, как поэт Николай Якимчук допрашивал прокурора города… допрашивал? Кто? Как это вообще могло быть?
Когда прокурор допрашивает поэта, это нормально, привычно и даже где-то обыденно и скучно, но наоборот… безусловно, я пишу фантастику, и не такое могу придумать, но вся эта книга изначально планировалась как книга непридуманных историй.
– Так каким образом и главное для чего ты допрашивал прокурора города? – пристаю я к Николаю Якимчуку, все еще думая, что это очередной писательский анекдот.
– Не только прокурора, но и председателя обкома товарища Толстикова, и…
Николай спокойно выжидает, когда я справлюсь с шоком. И начинает свое повествование. Мы сидим в заставленной книгами и картинами комнате на Пушкинской, 10 вход в которую предваряет стенд, посвященный Бродскому. Последний раз мы виделись, когда я писала своего «Феникса», а в «Юбилейном» был творческий вечер Евтушенко. Давно это было, и вот новая встреча. Николай немного пополнел, но глаза те же.