Многоточия

— Неужто чёрт космический нас всё-таки надул?

— Установим плату за участие в выборах, — неслось из телевизора. — Введём налог на налоги. Узаконим взятки. Похороним бесплатную медицину. Введём лицензию на жизнь. Устроим… А не сыграть ли нам в шашки, господа?

— Наконец-то! — выдохнули подруги разом.

Как ни в чём не бывало, президентский пресс-секретарь разложил, развернул на длинном столе картонные доски. Собравшиеся принялись расставлять на клетках войска из белых и чёрных пластмассовых кругляшей.

Целый час Серафима Васильевна и Ангелина Ивановна смотрели, как правительство в полном составе двигает шашки по диагонали, рубя с азартом противника и прорываясь в дамки. Они смотрели бы и ещё, до того увлекательным оказалось наблюдение за президентом и министрами, стучащими по доскам, да надо было ужин готовить.

Шли недели, месяцы, а правительство играло и играло в шашки, истирая доски сотнями. Производство досок в стране ширилось, в каждом городе открывались шашечные фабрики. Спрос на шашки и доски рос по всей планете. Государственные мужи втянулись в бесконечное соревнование на клетках и политику совершенно забыли и забросили. Всюду в мире остановились войны, прекратились экономические грабежи, успокоились потрясения. Армии распустились, оружие отправилось в металлолом, злоба человеческая сошла на нет, а учёные отменили за ненадобностью науку политологию.

Правителей, министров и членов парламентов, полюбивших старинную игру на клетках, свезли в опустевшие казармы, где они беспрерывно, днём и ночью, резались в шашки, бормоча что-то о выборах, войне, врагах народа, пушечном мясе и инвестициях в военно-промышленный комплекс. Телекамеры снимали их и слали кадры в эфир. Население смотрело на игроков через телевизоры да диву давалось.

— Вот ведь фокус какой! — говорили люди. — Оказывается, политикам делать было нечего! Стоило их занять — и кругом воцарился мир!

Ну а Серафима Васильевна с Ангелиной Ивановной за чайком посмеивались да пришельца добрым словом поминали.

— Ну вот, теперь и помирать можно! — говорила младшая.

— С душою покойною, — добавляла старшая.

Олег Чувакин, декабрь 2017

Денежка под ёлкой

Денежная мания у жены Трепыхалова достигала кульминации в декабре. В ноябре проявлялись первые зловещие признаки, а под Новый год Трепыхалов уже не знал, куда от супруги деваться. Однажды даже в шкаф спрятался, прихватив с собою последнюю тысячу рублей. В шкафу и проспал всю ночь, выполз оттуда поутру яко червь.

Трепыхалов имел инициалы К. Н., жил в сибирской деревне с женой, звавшей его Косиком, а деньги зарабатывал сочинением весёлых рассказов, анекдотов и смешных подписей к картинкам. За это неплохо платили в Москве, с которой автор соединялся через всемирную сетевую паутину. Жить в селе, дышать чистым воздухом и получать городскую, столичную зарплату — чего же боле! Однако как раз денег и не хватало, а потому К. Н. подумывал добавочно заняться сочиненьем поваренных книг, составленьем гороскопов и выдачей магических советов. Если уж человек способен на выдумку, это выражается во всём. И только в отношении самого себя не мог Константин Николаевич выдумать что-нибудь этакое, спасительное.

— Понимаешь, Борик, — объяснял он Борису Борисовичу Квазимудрову, городскому психологу и бывшему однокласснику, принимавшему пациентов в двухкомнатном офисе, — обчищает она меня регулярно, постоянно и упорно, сама того не желая. Только накопишь тысяч сто рубликов — бах, а она вложила их куда-нибудь. Инвестировала. Туда, откуда они обыкновенно не возвращаются. Вздыхает Ирка и говорит: «Неудачное было вложение. Зато со следующей инвестиции мы станем миллионерами. Я предчувствую!» То она у меня в шведскую косметику мелким оптом деньги вбухает, а косметику эту у неё никто в розницу не берёт. То накупит суперотбеливающей зубной пасты, а людям и отбеливать-то нечего. То уверует в витаминный маркетинг Дональда Трампа. То пустится во все тяжкие на бирже «Форекс», где все играют, но никто не выигрывает. То ухлопает сбережения на ванкоины, форки, токены, блокчейны и ещё какие-то цифры, которые должны дать новые цифры, но не дают. Когда она говорит: «Я предчувствую!», у меня душа холодеет, Борик. Я вымереть могу. Как мамонт.

Заодно пожаловался Трепыхалов на собственный творческий кризис. Весёлые истории из-под его пера выходили всё чаще с грустной концовкой, а то и с печальной серединой. Дошло до того, что его пригласили работать в московскую фирму «Русское горе», которая дистанционно вызывала неподдельные слёзы у клиентов, разучившихся плакать.

— Вот думаю, Борик: может, к психологу-то не мне ходить? Может, Ирку отправить?

Доктор сильно вздрогнул. По белым толстым щекам его словно чёрная тень пронеслась.

— Что ты городишь! — воскликнул он. — Мы, мужчины, жён к психологам не водим. Сами ходим.

— Даже ты, Борик, ходишь? — подивился Косик.

— Скажешь тоже! Я холостой.

— А мы, значит, хо-одим… — протянул Трепыхалов.

— Ходите, — подтвердил психолог. — Такова ваша, то есть наша, мужская доля. А что касается твоего женского случая, то на него имеется психологическое решение.

— Неужели? — Трепыхалов обрадовался.

— Ты пришёл не к мошеннику, а к нормальному, честному психологу. Я тебе кляксы на листках показывать не стану. В деревне живёшь? Курятник имеешь? Нет? Так построй! Инкубатор купи. Объясни жене: мол, бизнес это. Инвестиции. Реальные. Пусть с цыплятами возится. Кур выращивает. Билл Гейтс в Америке выращивает — и ей не зазорно!

— Ну, в принципе…

— Баранки гну! В женщине, что бы там ни сочинял Вейнингер, скрыто не мужское, а сельскохозяйственное начало. Как доктор наук тебе говорю. Кто в России сельское хозяйство поднял? Женщины! Мужики наши всё бы растащили да пропили!

Произнеся эти глаголы, Квазимудров сморщился так, точно на него сивухой дыхнули.

— А ведь пожалуй! — И ободрённый Трепыхалов отправился восвояси.

Раннею весною, однако, он снова записался на приём к психологу-однокласснику.

— Что такое? — спросил Борис Борисович. — Я тебе куроводство прописал?

— Прописал. Да только жена с курами этими быстро управляется. Комбикорма сыпанёт, с водичкой размешает, морковочки на тёрке постругает, картошечки отварит — и готово. Яйца в гнёздах соберёт, вечерком омлет на стол подаст — и опять за компьютер: то разные ванкоины скупать, то вон новые цифроволны поддерживать. Финансовое течение такое: все друг другу электронные деньги переводят и ждут, когда разбогатеют.

— Новые! — Психолог усмехнулся. — Старые добрые письма счастья! Они при советской власти ещё существовали. Клали люди по бумажному рублику в конверт, по почте отправляли и просили адресата систему не прерывать. Ждали, что в один прекрасный день к ним сто или тысяча конвертиков прибудет… Ты давай-ка свиней заведи, Константин. Сейчас весна — самое время заводить. Пусть Ира твоя хряков вырастит. Зимой мясо и сало поспеет. Колбасок наделаете… — Толстый психолог облизнулся.

— Затратно оно, свинарник-то строить. — Трепыхалов вздохнул. — У меня и денег, считай, нет. А ещё вонючие они, хряки…

— Где твой оптимизм? — Борис Борисович посмотрел на портрет доктора Мартина Зелигмана, американского специалиста по оптимизму и пессимизму у людей и животных. Портрет, как показалось Косику, висел криво, а сам доктор совсем не походил на выдающегося оптимиста. Оптимисты улыбаются и имеют отсутствующие лица, а этот глядел так, будто сейчас очки твои сжуёт.

Пришлось Трепыхалову взять кредит в банке. Число построек на его дворе увеличилось ещё на одну. И что же? Энергичная Ирка, привыкшая к курам, запросто управлялась и с поросятами: и кормила, и чистила лохани, и свинарник убирала, и у ветеринара консультировалась. Воняло от хряков сильно, как и допускал Косик, но от вони вышла неожиданная польза: сосед, чья собака-пустолайка докучала пишущему Трепыхалову, продал дом тихому человечку и удрал куда-то вместе с собакой.