Мочалкин блюз

– Знаешь, как мы, англичане, говорим на иностранных языках? Точно так же, как на родном, только в два раза громче и в два раза медленнее.

Новое пальто оказалось теплым, и я решила пройтись хотя бы до Невы.

После сегодняшней истории с Кораблевой я подумала, что люблю Глеба еще больше. Какой он молодец, что не поддался на ее мерзкое дешевое кокетство! Я понимала про себя, что через полчаса остыну и Кораблева перестанет казаться мне такой противной. В конце концов, я сама виновата, сама взяла ее на «слабо». И у нее все получилось. С другой стороны, зачем мне этот Стивен, несмотря на все достоинства, вроде платиновой Visa и приятной внешности? Зато возникшее между нами дружеское расположение, возможно, когда-нибудь пригодится.

Все-таки у незамужних девушек, вроде меня, картина мужского присутствия меняется чрезвычайно стремительно. Еще на прошлой неделе меня добивались трое. И где они теперь?

Еще сегодня днем меня страстно хотел поиметь подросток Костя, а вечером миллионер Стивен хотел взять замуж. И вот никого не осталось. Вокруг меня Антарктида, ледяная пустыня. Мужчины, ау? Нет ответа.

На Невском было светло и людно. Но все-таки он непроходимо провинциален. Я решила, что мне здесь не нравится, поймала такси и вернулась на родную Петроградскую сторону. Среди языческих северных чудищ, украшающих фасады домов на Петроградской, я чувствую себя удивительно уютно. Здесь моя родина.

Я пришла домой. Думать о плохом не хотелось. Гости завтра, похоже, не придут. Вот и будет время пройтись по антикварным лавочкам в поисках покупателей для бабушкиных сокровищ. Сдача квартиры отменяется. А значит, надо отдавать долги.

Я решила посвятить вечер искусству фотографии. Для этого я принесла в столовую все функционирующие осветительные приборы и соорудила белый экран, на фоне которого собиралась сфотографировать свои раритеты для скупщиков, чтобы показать их на фото, а не грузить и не таскать.

Но тут мне позвонил Благовещенский.

– Слушай, я рассказал Ленке, что виделся с тобой, она страшно хочет тебя видеть. У нее день рождения сегодня. Может, заедешь ненадолго? Она на сносях, хочется ее побаловать. Приезжай, а? Я, правда, пока не нашел для тебя ничего подходящего.

– Не парься, я приеду. Что подарить?

– Да не нужно ничего, просто повидаемся.

– Это тебе не нужно, а беременной женщине обязательно что-нибудь нужно. У вас третий на подходе?

– Ага.

– Ну давай быстро думай, чем ее порадовать.

– Она у меня фарфор коллекционирует. Анималистические фигурки Ломоносовского фарфорового завода. У нее уже штук сто в коллекции. Ну, это уже негде взять, магазины закрыты.

– Не волнуйся, диктуй адрес.

Я завернула в пузырчатый пластик очаровательного ягненка из бабушкиных запасников. На нем как раз было написано «ЛФЗ».

Благовещенские жили в новом кондоминиуме на Васильевском. Отличный вид из окна, прекрасная планировка. Недурной классический и, видимо, покупной интерьер был безнадежно приукрашен искусственными розочками и другим не подходящим барахлом. Благовещенский принял у меня пальто.

– У себя дома я не слуга, – напомнил он мне старую присказку нашего университетского преподавателя.

– О, Chanel, кудряво живешь, – прочитал он надпись на подкладке пальто.

Я не стала открывать ему тайну.

– Ты только не смейся над ее розочками, ладно? Она очень тяжело переносит эту беременность, и я стараюсь вообще ничего не делать и не говорить ей наперекор. Ладно?

– Да без вопросов. Но тебе скажу, вашей домработнице надо надрать задницу. Посмотри, что с дверью! Не сердись, это я по-дружески.

– Да какая домработница, она у меня с собственной матерью три недели не разговаривает. Я сам все убираю.

– Бедненький. Хочешь, я как-нибудь приду тебе помогу?

– В каком смысле?

– Ну, квартиру тебе уберу.

– А я подумал, что обо мне, несчастном, хочешь позаботиться.

– Прекрати приставать, охальник.

Мы посмеялись.

Тем временем в прихожую вплыла Елена. Плохо промытая голова, отекшее безразличное лицо.

Она была абсолютно невероятных размеров. Весила не менее ста килограммов.

– Здравствуй, солнышко. Цветешь? Не то что мы, грешные.

– Здравствуй, Ленка. Признайся, капризничаешь, гулять не ходишь, лежишь?

– Я выкинуть боюсь. Два раза выкидывала, в прошлом году и в позапрошлом.

– Тогда лежи, вопросов нет. Подарок вот тебе принесла.

И я развернула ягненка.

И тут произошло чудо. Глаза Елены засверкали, она с неожиданным проворством выхватила у меня из рук скульптурку и закружилась с ней в танце.

– Это же Евгений Чарушин, сорок девятый год. Какая прелесть!

Она бросилась в комнату, мы с Благовещенским за ней, там она устремилась к стеклянной икейской витрине, стоявшей на самом почетном месте, где она складировала свои сокровища.

– Вот. Любуйся моими детками.

Фигурок было много. На одной полке были собраны медведи бурые и белые разных размеров, на другой разнообразные птички, на третьей всякой твари по паре, на четвертой, нижней, стоял лось, такой же, как у моей бабушки. Ягненок присоединился к нему.

– А сколько стоит такой лось?

– Сто баксов. В нем много мелких деталей, рога там, поэтому целых, без сколов, мало сохранилось. Но цены растут, на будущий год будет стоить сто двадцать.

– Слушай, когда появится малыш, тебе придется все это убрать повыше.

Она посмотрела на свой живот почти с ненавистью.

Почему-то сегодня я вела себя удивительно бестактно.

За чаем я выслушала лекцию о ломоносовском фарфоре, его химическом отличии от других сортов, о художниках, в разное время лепивших формы, о состоянии рынка старых фигур, о фигурках по формам Шемякина, которые он сделал по мотивам своего «Щелкунчика» в Мариинке. И так дальше. Настроение Елены было прекрасным, лицо прояснилось.

Когда я собралась уходить, Благовещенский долго благодарил меня за произведенный эффект и винился, что ничего для меня не сделал.

– Я прошу тебя об одном, – сказала ему я перед уходом. – Позвони Сологуб, заинтересуй ее чем-нибудь, пусть она возьмет мои заметки. Я ей отослала на прошлой неделе. А она не хочет их публиковать.

– А хорошие заметки?

– Нормальные.

– Хорошо, нажать на Сологуб через комитет по печати я могу. Твои заметки возьмут, будь уверена.

Мы расцеловались, и я уехала домой.