Модель

Злата

(история «Страсти»)

…Закономерности — это что-то вроде письменного приказа.

Они не дают права на фантазию.

А случайности хороши уже тем, что на них можно просто рассчитывать.

Случайность — это шанс на перспективу…

…Так уж вышло, что погода на той неделе, когда я познакомился со Златой, стояла мерзкая: шел дождь, и вода с неба лилась так долго и нудно, что это уже была не погода, а какой-то климат.

В общем, атмосфера была такой, какой ей хотелось быть, и она явно не планировала стать судьбой.

Впрочем, быть недовольным миром — занятие довольно женское.

Тем более что все складывалось совсем не плохо, и на открытие моей выставки на первом этаже Центрального Дома фото собралась не то чтобы — толпа, но количество людей достаточное, чтобы быть приличным.

Даже с учетом того, что шел дождь.

Я смотрел на людей, а люди смотрели на мои картины — и это создавало своеобразную обратную связь: через картины люди знакомились со мной, а я знакомился с людьми через их отношение к тому, что я сделал.

Люди, ходящие на выставки, в большинстве между собой не знакомы и даже не объединены одной целью.

И все-таки они — не толпа.

Толпе не нужна свобода.

А посетитель выставок — это всегда свободные люди…

…Несвободные ходят в иные места…

…Людей было так много, что кого-нибудь из знакомых я мог бы пропустить. И тогда, вместо того, чтобы обидеться на кого-то за невнимание ко мне, мне пришлось бы сносить обиду других на невнимание к ним.

Поэтому я смотрел по сторонам внимательно, а в это время ко мне подбиралось утверждение о том, что живопись — самое коммуникабельное из искусств.

Я так и не понял — откуда появилась эта девушка? Она явилась словно ниоткуда, и мне ничего не оставалось, как дать ее появлению осмысленное определение — она возникла напрямик.

И было совершенно очевидно, что она была из того поколения, которое было счастливо уже потому, что еще не придумало себе повода быть несчастным…

…Красота этой девушки была ее рекомендацией, и я довольно опрометчиво доверился ей.

Не скажу, что она была именно Клаудиа Кардинале, но из того же района — точно.

А того, что эта девушка вывернет меня наружу и отношения с ней выйдут веселыми до валидола, я в тот момент еще не знал и безответственно отнесся к ее появлению, считая это появление едва ли не самим разумеющимся.

Мне сразу понравилось в этой девушке все, тем более что, подойдя ко мне и позабыв про «Здравствуйте», она спросила:

— Я — красивая?

— Да, — улыбнулся я, почему-то поверив в то, что передо мной не кривляка, а просто девушка.

А такое, что я доверялся первому впечатлению и оно меня не обманывало, со мной в жизни уже несколько раз случалось.

Так что, если бы это случилось еще раз, я бы не слишком сильно удивился.

А то, что у красоты только один по-настоящему серьезный враг — личное знакомство, мне почему-то в голову не пришло…

— … Только не забывайте о том, скольких мужчин погубила женская красота, — улыбаясь, но делая это как-то очень серьезно, проговорила девушка.

И мне показалось, что в иной ситуации она еще и погрозила бы мне пальчиком, как это делают строгие воспитатели в детских садах, когда указывают на что-то своим подопечным.

Но так как под детсадника я не подходил ни по каким параметрам, девушка ограничилась просто улыбкой.

И тогда мне пришлось сделать то, что я, на свою голову, делаю слишком редко — не промолчать на известную мне тему.

Хотя, по сути, я просто вздохнул:

— Но сколько мужчин еще только мечтает об этом.

— Пространственно, — прошептала девушка, и я не понял: похвалили она мое заявление или поругала…

— …А это вы написали эти картины? — моя новая знакомая обвела взглядом то, что висело на стенах, сделав полуоборот на носочках; и я не стал отнекиваться и честно признался:

— Да.

— А вы — гениальный? — спросила она; и я мог бы ответить: «Еще бы…», но в девушке было что-то то ли серьезное, то ли искреннее, так что ее вопрос заставил меня задуматься:

— Не знаю.

Но, во всяком случае, ругают меня теми же словами, какими ругали Рембрандта, Гойю, Ван Гога, Левитана и Малевича.

— Да, — попыталась посочувствовать мне девушка. — Очень много людей неблагодарных.

— Не переживай, — ответил я девушке.

А потом пояснил свою мысль:

— Для того чтобы было много неблагодарных, прежде всего нужно много людей, которых было бы за что благодарить.

— Вы занимаетесь культурой? — спросила она, скорее ставя галочку в кондуите своей памяти, в графе «Разговор с художником», чем определяясь в миропонимании. И в выражении ее лица было что-то такое, что наводило на мысль о том, что то, кто и чем занимается в жизни, занимало не первое место в том, что ее интересовало.

Но, с другой стороны, еще какое-то «что-то» в ней предложило мне отвечать ей серьезно.

Тем более что она добавила:

— А почему вы это делаете?

Я мог бы сказать:

— Потому что культура формирует страну, — но ответил проще:

— Потому что не хочу, чтобы люди были ширпотребом.

Она еще немного походила глазами по моим картинам и поделилась со мной результатами этого похода:

— Вы, наверное, любите фантастику, если рисуете такие картины. — И я простил ей слово «рисуете»:

— Девочка, для художника в мире не так важно придумывать что-то новое, как важно обдумать то, что уже есть вокруг него. — И она простила мне слово «девочка».

— А вы много работаете?

— Много. — Иногда легче сказать правду, чем соврать. Тем более что поначалу в разговоре с ней я спотыкался не о слова, а только о знаки препинания.

— А я часто ничего не делаю и просто слоняюсь из угла в угол.

— Не ты единственная, девочка, — улыбнулся я.

— А кто еще, например? — спросила она, очевидно, рассчитывая на достойного коллегу по времяпровождению.