Модель

И я ответил первым же примером, который пришел мне на ум:

— Например — министр обороны.

— Да-а… — прошептала девушка, явно припоминая то ли — кто такой министр, то ли — кто такая оборона.

И, видимо, решив не перенапрягать свою память, продолжила свои вопросы:

— А почему вы меня ни о чем не спрашиваете? — Такие вопросы всегда двойственны: то ли девушка хотела услышать мой вопрос, то ли она хотела, чтобы я услышал ее ответ.

Впрочем, общение с этой девочкой превращалось в оказию размять мысли в любом случае.

— Какую ты любишь музыку? — спросил я, сбивая ее с толку неожиданностью вопроса.

— Музыку? — нашлась она довольно быстро, покопавшись в соображалках всего пару секунд и, видимо, придя к собственному выводу, что сказать что-то очень современное было бы не ко времени:

— А разве это о чем-нибудь говорит?

— Конечно, — ответил я, потому действительно так считаю. — Это говорит о человеке очень многое.

— Ну, хорошо, — девочка на мгновенье прищурила свою память:

— Я люблю Чайковского.

Ну и о чем это говорят мои слова? — И на это заявление девушки мне пришлось ответить, хотя и с улыбкой, но честно:

— Твои слова говорят о том, что ты — врушка.

Так уж выходило, что наш диалог мы перемежали молчанием, впрочем, малосекундным.

И я спросил вновь:

— А какие книги ты любишь? — И девушка задумалась теперь уже надолго.

Секунды на три:

— Я люблю Достоевского.

— И что из Достоевского тебе нравится больше всего?

Она еще раз подумала и сказала:

— Все.

— Что именно? — довольно бесчувственно не отставал я от бедной девчонки.

И ей пришлось подумать в третий раз подряд:

— Сейчас и не вспомню.

Откровенно говоря, в ее обмане не было ничего страшного.

Из тех, кто любит Достоевского, я не встречал никого, кто бы его читал. А из тех, кто читал Достоевского, я не встречал никого, кто бы его любил.

— А какая книга, написанная в России, по-твоему, лучшая? — сам не зная на что рассчитывая, спросил я.

— Не знаю.

Библия, наверное.

Говорят, ее обязательно нужно прочитать, и я ее когда-нибудь прочитаю. — Оказалось, что у меня довольно крепкая нервная система; в ответ на эти слова девушки я даже не вздохнул.

Не ждал же я, что она скажет: «Хождение по мукам» или «Московская сага».

— Вы не думайте, я люблю читать, — сказала девушка, и мне показалось, что я заставил ее оправдываться. — Читаешь книжки и понимаешь — какой мир и какими людей создал Бог.

Насчет Бога, она явно сымпровизировала, и в ответ на ее импровизацию я промолчал.

Мне не хотелось говорить о том, что, если бы Бог создавал людей не по своему подобию, а по подобию, скажем, героев Джека Лондона, мир был иным.

Впрочем, о том, кто такой Джек Лондон, она вряд ли знала больше, чем о том — кто такой Бог…

…Хотя, пожалуй, о том, кто такой Бог — вообще никто не знает.

А наш персональный разговор с этой девушкой о Боге в этот момент даже не планировался, хотя уже намечался.

Как разговор и еще об очень многом.

Правда, ни она, ни я об этом пока не догадывались…

— …Ну, ладно, — сказала девушка, и было непонятно: примирилась она со своим обманом или с моей правдой. — Спросите меня еще о чем-нибудь.

— Как тебя зовут? — я выбрал самый простой и в то же время самый назревший вопрос.

— Злата.

Только не говорите мне, что это имя мне очень идет.

— Это имя тебе действительно очень идет; но я не скажу тебе об этом, если тебе это неприятно.

— Приятно, но просто все на свете так говорят.

— А разве ты уже познакомилась со всеми на свете?

— Так говорят все, кого я встречала.

— Значит все, кого ты встречала, говорили тебе приятные слова. — Я с самоуверенностью старого дурака вел ее по разговору.

И вот тут-то Злата меня поймала:

— Да.

Хотя в каждом человеке обязательно есть что-то хорошее. Только почему-то я не хочу, чтобы вы — оказались таким, как все.

А потом она поймала меня еще раз:

— Впрочем, вы не ширпотреб. — Этими словами она продемонстрировала мне, что мои предыдущие слова не пропадали втуне.

Хотя мне захотелось уточнить

— А что такое, по-твоему, ширпотреб?

— Может — вы мне сами объясните? — ответила она мне вопросом на вопрос; и получилось так, что на свой вопрос мне пришлось отвечать самому:

— В настоящем искусстве обязательно должно быть что-то непонятное.

Что-то, до чего люди должны дорастать.

А потом оценить то, что в них изменилось.

Ширпотреб — это то, в чем нет ничего непонятного.

— Значит, я была права.

Главное — мне дорасти до вас.

— Нет, девочка.

Главное — тебе перерасти меня.

— Мне уже интересно с вами, — девушка смотрела мне прямо в глаза.

Будь я цветком, от этих слов красавицы я расцвел бы, не дожидаясь весны, хотя, вообще-то, она была временами странной.

Во всяком случае, в словах: то скажет, что хочет прочитать Библию, то — что в каждом человеке есть что-то хорошее…

…Мы помолчали секунд восемь.

Для меня — мало, для нее, как оказалось, — много.

И она перебила наше молчание:

— Сколько вам лет?

— Для разумной жизни я слишком молодой, а для молоденьких девушек — я уже старый.

— Да какой же вы старый? — в ее голосе прозвучала не порожденка цивилизации — лесть, а куда более древнее чувство — удивление.

И это было самой большой лестью для меня:

— Дело в том, девочка, что у любого возраста есть и своя молодость, и своя старость.