Мое ходячее несчастье

— О чем ты вообще говоришь, Мерик? Мы с Трэвисом не встречаемся, мы действительно просто друзья. Он же сам тебе сказал… Он не интересуется мной как женщиной.

Вот дерьмо! С каждой минутой положение становилось все хуже и хуже.

— Ты это слышала? — удивленно спросила Америка.

— Да.

— И поверила?

Эбби пожала плечами:

— Он и в лицо мне такое говорил. В любом случае ничего между нами нет. Трэвис убежденный противник стабильных отношений. У него, кроме тебя, ни одной знакомой девушки не найдется, с которой бы он не переспал! А потом эти его перепады в настроении — я их просто не выношу. Не знаю, как Шеп может в чем-то нас подозревать!

Голубкины слова перечеркнули все, на что я смутно надеялся. Разочарование было сокрушительным. Первые несколько секунд я чувствовал острую боль, потом она сменилась злостью. А злость легче контролировать.

— Просто он не только знает Трэвиса… Шеп разговаривал с ним о тебе, Эбби.

— То есть?

— Мерик! — крикнул Шеп из спальни.

Америка вздохнула:

— Ты моя самая близкая подруга. Мне кажется, иногда я знаю тебя даже лучше, чем ты сама. Я видела вас вдвоем: разница между вами и мной с Шепом только в том, что мы занимаемся сексом, а вы нет. В остальном все точно так же.

— Да нет! Разница не только в этом, и она огромная! Шеп не приводит домой каждый день новых девчонок, а ты не идешь завтра на вечеринку с парнем, который явно хочет с тобой встречаться. У меня никогда ничего не будет с Трэвисом. И я даже не понимаю, что тут обсуждать.

— Я не слепая, Эбби. Уже целый месяц ты почти все время проводишь с ним. Признайся, ты что-то к нему чувствуешь.

Тут моему терпению пришел конец.

— Хватит, Мерик, — сказал я.

Девчонки подскочили от неожиданности. Мои глаза встретились с глазами Эбби: в них не было ни грана смущения или сожаления. Это еще больше меня разозлило.

От греха подальше, пока не сказал какую-нибудь гадость, я заторопился к себе в комнату. Посидел. Не помогло. Пробовал стоять, ходить и даже отжиматься — без толку. Стены давили на меня, причем с каждой секундой все сильнее. Ярость бурлила внутри, как химический реактив, готовый вот-вот взорваться.

У меня был только один выход: убраться из дому, проветриться, выпить чего-то расслабляющего. «Ред». Поеду в «Ред»: в баре сегодня работает Кэми, она мне что-нибудь посоветует. Она умеет успокаивать. За это Трентон ее и любит. У нее три младших брата, и она знает, что делать с нами, пацанами, когда нам моча в голову ударит.

Я напялил футболку и джинсы, схватил очки, ключи от мотоцикла и куртку, потом сунул ноги в ботинки и снова вышел в холл. Глаза у Эбби расширились. Слава богу, я был в очках и она не видела моего взгляда.

— Ты уезжаешь? — встрепенулась она. — Куда?

В другое время тревожные нотки, прозвучавшие в ее голосе, растрогали бы меня. Но не теперь.

— Никуда.

ГЛАВА 10 РАЗБИТ

Кэми сразу поняла, что я сегодня не в духе. Я сидел на своем обычном месте, а она одну за другой подавала мне бутылки пива. По стенам и по полу бегали разноцветные блики, а музыка орала так громко, что почти заглушала мои мысли.

Я уже докуривал красную пачку «Мальборо», но не из-за этого мне было так паршиво. Девчонки подходили и уходили: им хотелось завязать со мной разговор, а у меня не хватало сил оторвать взгляд от сигареты, зажатой между пальцами. Она уже наполовину сгорела, и я, даже не стряхивая пепла, смотрел, как она дотлевает. Так я старался отвлечься от того, что не могла заглушить никакая музыка.

Толпа стала рассасываться, и Кэми уже не нужно было метаться по бару со скоростью тысяча миль в час. Поставив передо мной пустой стакан, она до кромки наполнила его кентуккийским виски. Я протянул руку, но Кэми вдруг положила на мой кожаный напульсник свои татуированные пальцы. Когда она соединяла их, получалось: «BABY DOLL». [1]

1

Куколка, пупсик (англ.). — Здесь и далее примеч. пер.

— Ну ладно, Трэв, рассказывай.

— Что рассказывать? — спросил я, вяло попытавшись высвободиться.

Она покачала головой:

— Это из-за девушки?

Я поднес стакан к губам и запрокинул голову, чтобы лучше почувствовать, как виски жжет горло.

— Какой девушки?

Кэми закатила глаза:

— Какой-какой! Не держи меня за дурочку.

— Ладно. Это Голубка.

— Голубка? Шутишь, что ли?

Я усмехнулся:

— Эбби. Она Голубка. Демоническая голубица, которая совсем заклевала мне мозги. Думать нормально больше не могу. Все теперь бессмысленно, Кэм. Все, на что я опирался в жизни, расшаталось. Я и сам превратился в какого-то голубка… Нет, хуже! Я превратился в Шепа.

Кэми рассмеялась:

— Ну! Не надо так!

— Ты права, он хороший парень.

— С собой так тоже не надо, зря себя грызешь, — сказала Кэми, беря в руки тряпку и круговыми движениями вытирая ею барную стойку. — Боже мой, Трэв! В том, что ты влюбился, нет ничего плохого!

Я оглянулся:

— Не понял, ты сейчас со мной разговариваешь или с Богом?

— Я серьезно. У тебя к ней чувства. Ну и что в этом страшного?

— Она меня ненавидит.

— Не может быть.

— Сам только что слышал. Случайно. Она считает меня подонком.

— Так и сказала?

— Почти.

— Ну, вообще-то, она права.

Я нахмурился:

— Вот спасибо!

Кэми уперлась руками в столешницу:

— Согласись, раньше ты давал повод так о тебе думать. Я вот что хочу сказать: может, с ней, с этой девушкой, ты будешь другим? Может, ты изменишься к лучшему?

— Верно, — сказал я, опрокинув очередной стакан, едва Кэми успела его наполнить. — Я был подонком. Но откуда мне знать, что я смогу измениться? Да еще настолько, чтобы она меня полюбила!

Кэми пожала плечами и вернула бутылку на место.

— Любить тебя или нет, это уж ты ей предоставь решать.

Я зажег сигарету, затянулся и выдохнул дым в уже и без того задымленную атмосферу.

— Еще пива.

— Трэв, по-моему, тебе уже хватит.

— Кэми, просто давай сюда бутылку, и все.

Когда я проснулся, на голые стены моей спальни уже падало яркое солнце, пробивающееся сквозь жалюзи. Я зажмурился: свет ударил в глаза так, будто полдень застал меня посреди белой пустыни.

Как всегда бывает после ночных возлияний, глотка и нёбо пересохли. Во рту стоял омерзительный привкус, напоминающий смесь химического удобрения с кошачьей мочой.

Мой мозг безуспешно попытался припомнить что-нибудь из происшедшего накануне. Вроде была какая-то колбасня, но где я тусил и с кем — это скрывала завеса тайны.

Я повернул голову: левая сторона кровати застлана, значит Эбби уже встала. Неуверенно ступая босыми ногами, я вышел в холл и обнаружил ее спящей в кресле. Сначала я почувствовал замешательство, потом оно сменилось паникой. Я с трудом шевелил мозгами, которые были, как губка, пропитаны алкоголем. Почему Эбби не спала на кровати? Что я такого сделал, из-за чего она перебралась в кресло? Сердце быстро застучало, и я увидел их — две пустые обертки от презервативов.