Мое время

Ещё этот дополнительный восторг, - откуда бы такой девке взяться! ведь он неистребим, столичный снобизм, дескать, что у них там может быть в глубинке? И Фица с бескорыстным лукавством разыгрывает провинциальную наивность и народную простоту:

– Мы бабы жильные!

Впрочем, действительно, плутает "в большом городе" и с деревенской страстью "катается" на метро и на лифте:

– Чтоб дух зашёлся, когда кабина падает вниз!

Фица поёт. Её водят из дома в дом, куда приглашают хормейстеров послушать её диковинный голос.

– Экзоти-ический диапазон!
– всплескивает одна руками.

Нинка голосит и на улицах, а что нам, - Москва по колено! Э-эх, вдоль по Питерской, да вкрест ей по Миусской!..

У Полины Георгиевны Фицу записали на магнитофон. Господи, хоть что-то осталось. На ту же плёнку потом будет читать стихи Кузьма.

Кто ж тогда мог подумать? Что скоро они уйдут от нас, один за другим...

А как-то ещё ездили на дачу все вместе. Там огромная в лесу поляна в ромашках. Нинка вышла на круг и запела, и я где-то сбоку приплясываю.

Поёт и поляны ей мало.

И конечно любимую свою песню, которую пронесла она от Сахалина до Прибалтики:

И сно-ва доро-о-га

Клу-бит под нога-ми солё-ную пы-ль,

И молит-ся Бо-гу

И мо-лит-ся Бо-о-гу

У-ста-лы-й ко-вы-ы-ль...

Оборвавшись на самой высокой ноте...

Как бывает, словно взлетишь вдруг, когда кабина лифта резко сорвётся вниз, и душу свою едва успеваешь поймать в горле.

47. Приключенческий роман

Тогда на дипломную практику на Сахалин я прибыла уже, как завзятый путешественник, с ружьём и трубкой в зубах, с готовностью к приключениям.

До Корсакова мы ехали на грузовике вдоль берега моря, по самой кромке, по накатанному песку, и языки прибоя слизывали след.

К морю спускались пади, кое-где сопки обрывались скалами, чередовались заливы и мысы, ожидание уплотнялось, - вот, вот, сейчас, за тем углом!... Что откроется?... Или внимание рассеивалось в однообразном повторении, словно время утратило свой смысл, и ты вместе с равнодушной стрелкой следуешь по кругу, по одному и тому же кругу...

Вдруг за поворотом возник город: портовый ковш, причалы, корабли, ещё я успела заметить банк и ресторан тут же на набережной, по инерции несколько магазинчиков, потом на загадочном пятачке "Пять углов" город развернулся и поскакал по некрутым сопкам вглубь острова.

На подъезде к казармам, где разместилась экспедиционная база, дорога выгнулась, будто упёрлась в близкий горизонт. Видно, только что подремонтированная, глазурованная слегка асфальтом, она сверкала на солнце. В вершинной точке из дороги торчала "чёрная рука" - резиновая перчатка, то ли случайно залипшая, то ли строители повеселились. Но каждый раз потом, когда мы ходили мимо, она обязательно кого-нибудь хватала за ногу, а ведь это почему-то всегда смешно, если споткнёшься.

В казарме в большой комнате нас набилось много, - камеральные дамы из Москвы и Южно-Сахалинска. Где-то в море уже шли взрывные работы, а мы в первый день обустраивались. Дамы забавно суетились и ссорились, занимая места по стенкам. Я поставила свою раскладушку в центре.

– Можно мне рядом?...
– тихонько спросила девушка, - а то как-то неуютно...

На меня смотрели черные, или даже фиолетовые, знакомые глаза..., я ахнула, - девушка из "Римских каникул"! Наташка Лившиц.

– А ты мне сначала показалась зеленым чулком, в зелёных брюках и с трубкой, - скажет мне потом Наташка, когда мы, конечно, подружимся, и ночи напролёт будем шептаться обо всём на свете.

К тому времени наши дамы расквартируются поудобнее у местных жителей, а наши раскладушки так и останутся стоять вплотную посреди пустой комнаты. Здесь же мы поставим походные столики для работы. И ещё нам останется казённая плитка и большой чайник.

– Девочки, угостите чаем, - будут забегать к нам москвички.

– Девчонки, как насчёт чайку, - будут заглядывать к нам сахалинянки и фыркать, - ну, эти москвички!...

А по всем углам у нас будут жить кошки и собаки, - дамы ведь обычно жалеют бездомных животных, а девать их куда?

– Девочки, пусть пока у вас побудет, потом я обязательно заберу в Москву. Настоящая японская кошечка, видите, хвост какой!

Но это позже.

А в первую ночь, только все угомонились, в двери, в окна загрохотали кулаки:

– Эй, есть кто живой?

– Женщины, тихо, не открывайте. Там бандиты какие-то. Таня, приготовьте на всякий случай ружьё, - и головы в бигудях попрятались под одеяла, ведь наутро ждали мужчин из моря.

– Повымерли что ли? Выходи кто-нибудь!

Я вышла, прихлопнув плотно дверь за собой. В темноте их казалось жуть как много, впереди маячила огромная фигура в капитанской форме и рядом бородач с окаянными глазами под высоким лысым лбом.

– Дочка, дай стакан. Спирту полно, гостей - вон сколько, а выпить не из чего.

И уже совсем галантно поднес мне первой:

– Выпей за знакомство.

Так и познакомились. Капитан подводной лодки - Забиров и сотрудник Института физики Земли - Зеликман. Оказывается, корабли уже пришли, спирту, действительно, полно, - не пить же одним, и эти пираты угнали автобус и понабрали матросов, блуждающих в самоволке.

До утра бузили на базе, а чуть свет они увели меня с собой в порт. С тральщиков кричали-приветствовали Забирова, всеобщего любимца, легендарного капитана, которому даже начальство спускало лихие подвиги. Он провёл меня по своему Наутилусу, там в каюте уже собралась компания.

– Дочка, наливай! Сначала себе. Молодцом! Бороде. Мне. Теперь можно остальным.

"Остальные" смотрели на меня во все глаза, особенно одна, - у неё были очень любопытные круглые очки на круглых щеках:

– Интересно у них принято в татарском семействе...

Наташка Ермакова, Ермачиха Тимофеевна, кстати, пить она умела похлеще меня.

Вечером повалили все в ресторан.

От пирса тянется странная шеренга девиц, я не сразу поняла, выкрашенные, будто в витрине вывешенные... Моряки хватают их с краю по одной и прямым ходом "в ресторацию", конечно, ведь суда заходят в порт на ночь, а то и всего на пару часов.

И гремит из репродуктора:

Деньги советские

Крупными пачками...,

модная тогда у радио-хулиганов песенка.

Портовый-фартовый город Корсаков.

– Вот, официанточку нашёл, - представил меня экспедиции Эмма Зеликман, - дурочка, но ничего, на кухне справится, посуду помоет...

Учёные мужи, всё больше мои ровесники-студенты, но бородаты и "обветрены как скалы", приглашают наперебой танцевать, кто ущипнет, кто в щёчку чмокнет:

– И чего тебе этот лысый дед? Вот я -а-а!..