Могикане Парижа

– Да ну тебя! Говори скорее дело! – с презрительной раздражительностью вскричал Жакаль.

– Однако в один из следующих вечеров мне пришлось ей поверить после того, что я услышал сам.

– Ну, наконец-то! Вот это уже дело!

– В тот день я не дежурил и пришел к ней раньше обыкновенного. Стали мы читать наши молитвы, вдруг я слышу шум, – и в самом деле, точно полк учится! Я, не говоря ни слова, перестал молиться, бросился на улицу и давай осматривать дом, который стоит за стеною возле кровати ла Барбет. Гляжу на окна, – везде темно, подошел к двери да приложил к ней ухо, – тихо, точно в могиле! Так ничего и не добился. Однако на другой день я пришел в эти же часы и спрятался там, где мы стоим и теперь. Простоял я тут целых два часа – с восьми до десяти, – опять ничего! Пришел я и на третий день – то же самое! Наконец, дней через пятнадцать, недели две тому назад, я увидел, как в этот день часа за два вошло человек шестьдесят и приходили они точно так, как и сегодня, – по двое, по трое.

– Ну, и что ты об этом думаешь, Лонг-Авуан?

– Это я-то?

– Ну, да, ты. Ведь быть же не может, чтобы ты не делал хоть какой-нибудь, даже самой глупейшей догадки о том, что в этом доме делается?

– Я готов вам побожиться, господин Жакаль…

Жакаль опять сдвинул очки на лоб и пристально взглянул в лицо своего собеседника.

– Послушай, Лонг-Авуан, – проговорил он, – скажи-ка мне, почему на прошлой неделе ты рассказывал мне о своей находке так, точно под тобой земля горела, а вот уже дня три, как ты всячески стараешься отделаться от розысков, ведь я должен был послать даже в дом, где живет ла Барбет, не тебя, а Карманьоля?

– Говорить вам все по правде, господин Жакаль?

– А если не так, то за что ты от меня жалованье-то получаешь, дурак?

– Дело в том, что на прошлой неделе я думал, что эти люди – заговорщики.

– Ну, а теперь?

– Теперь уже не то.

– Что же ты думаешь?

– Что это, если позволите сказать, сходка преподобных отцов-иезуитов.

– Это почему же ты так думаешь?

– Прежде всего потому, что я несколько раз слышал, как они клялись именем Господа Бога.

– Ну, а во-вторых?

– Говорят они на латыни.

– Настоящий ты дурак, Лонг-Авуан!

– Это, конечно, может быть, господин Жакаль, а только я все-таки не понимаю, за что вы меня так обозвали.

– Да потому, что у иезуитов есть достаточно места для сборищ и без этого.

– Это где же, господин Жакаль?

– В Тюильри, идиот ты этакий.

– Так кто же эти люди?

– А вот, может быть, сейчас узнаем. Вон идет Карманьоль.

И действительно, к ним беззвучно приближалась какая-то тень.

То был маленький человек с лицом зеленовато-оливкового цвета, с грубым голосом и своеобразным провансальским акцентом тех странных личностей, которые встречаются по побережью Средиземного моря и которые говорят на всех языках, хорошенько не зная даже своего собственного.

– Ну что, Карманьоль? – спросил Жакаль. – Что нового?

– Новое только то, – почти запел он на мотив песни о Мальбруке, – что дырка готова. Стоит ударить еще раза два ломом – и полезай.

Лонг-Авуан слушал его с напряженным вниманием, так как, по его мнению, все дела в доме ла Барбет следовало устраивать ему самому.

– А дырка твоя будет достаточно велика, чтобы в нее мог пролезть человек? – спросил Жакаль.

– Да она величиной с целую дверь. Мы с хозяйкой ее так и прозвали «дверью Барбет»!

– Ах! – воскликнул Лонг-Авуан. – Ведь это как раз в спальне. Экое унижение – начальство мне больше не верит!

– Не шумели вы там, когда проламывали стену? – продолжал Жакаль.

– Зачем шуметь? Слышно было, как муха дышала, пока мы работали!

– Хорошо. Ступай обратно к Барбет и жди меня.

Карманьоль исчез так же беззвучно, как и явился.

Едва дошел он до переулка Винь, как с крыши таможенного дома раздался резкий свисток.

Жакаль вышел из своей засады, сделал несколько шагов к середине улицы и увидел, что на гребне крыши сидел верхом какой-то человек.

Жакаль сложил руки на манер рупора и спросил:

– Это ты, Воль-о-Ван?

– Я самый и есть.

– Ну, что, проберешься?

– Понятное дело, влезу.

– А как?

– Да здесь на крыше сделан стеклянный павильон. Через него я спущусь на чердак, а оттуда посмотрю, как… да и вас подожду.

– Ну, ждать-то тебе придется не долго.

– А сколько?

– Да минут десять.

– Хорошо, пусть будет десять. Значит, когда на церкви Святого Якова пробьет одиннадцать, я и спущусь вниз.

Он исчез.

– Хорошо! – заметил Жакаль. – Карманьоль наблюдает за ним слева, Папильон – справа, Воль-о-Ван проберется в самый дом.

Не сходя с места, на котором стоял, он заложил в рот оба указательных пальца и резко свистнул. Ему ответили с десяток таких же свистков.

Вскоре после этого со всех улиц, примыкавших к улице Пост, стали появляться люди и составили вокруг него группу человек в пятнадцать.

Четверо из них держали в руках дубинки, а четверо следующих были вооружены пистолетами, еще четверо – обнаженными шпагами, а двое остальных принесли факелы.

Сойдясь вместе, они выстроились в следующем порядке: люди с факелами встали впереди, по бокам Жакаля, вооруженные – попарно позади него, а Лонг-Авуан предводительствовал четырьмя остальными. Все эти приготовления к осаде произошли без малейшего шума. Жакаль еще раз оглядел людей и сказал:

– Ну, теперь вперед, а тем, у которых такие же набожные сердца, как у Лонг-Авуана, советую молиться, если они боятся.

Говоря это, он достал из кармана кастет, подошел к двери таинственного дома и три раза постучал одним из свинцовых выступов своего опасного оружия.

– Во имя закона, отоприте! – крикнул он.

Вслед за тем он прильнул ухом к двери.

Пятнадцать альгвазилов стояли, как статуи, вылитые из бронзы, так что ничто не мешало Жакалю слышать то, что делалось в доме, но там было мертвенно тихо.

Минут через пять Жакаль снова мерно отбил три удара в дверь и опять громко произнес официальное:

– Во имя закона, отоприте!

Прислушавшись и еще раз не получив никакого ответа, он сделал то же самое в третий раз, но когда и после этого в доме не появилось никаких признаков жизни, он обернулся к своим людям и сказал:

– Ну, если не хотят отпереть по доброй воле, нам придется сделать это самим.

IX. Прочь отсюда!

Двое людей, вооруженных пистолетами, остались на улице, а Жакаль, покрепче обернув вокруг руки веревку своего кастета, сильно толкнул дверь и зашел в дом первый.