Могильный червь

Олден уставился на него пустыми мертвыми глазами.

– Ты знаешь, о какой девушке я говорю, Мистер большой член на прогулке. Ты чертовски хорошо знаешь, о какой девушке я говорю.

– О, пожалуйста... вы оба, - сказала тетя Лили, съеживаясь, как всегда, от любых столкновений.

Особенно когда речь идет о мужчинах, мужчинах с их горячим похотливым нравом. Она не могла этого вынести.

– Ты шпионил за мной?
– Генри хотел знать.

– Кому нужно шпионить, мистер Генри Хиггинс^[2]? Не похоже, что ты действительно хитрый, не так ли?

Генри придвинулся поближе с ножом, он хотел, чтобы этот старый хрен увидел, насколько острым было его лезвие, как оно ловило свет и удерживало его там. Посмотрим, что скажет об этом старый сукин сын. Но Олден даже не вздрогнул. Даже иссохший и гротескно уродливый от давящих на него лет, он не дрогнул. Он все еще оставался крепкой, жилистой старой птицей.

– Не называй меня так.

Олден рассмеялся, и это был жестокий смех.

– Я знаю, что у тебя там девушка. Теперь я хочу знать почему.

– Пожалуйста, - сказала тетя Лили.

Боже, она почти умоляла.

Теперь Генри держал нож примерно в шести дюймах от лица дяди Олдена... один быстрый поворот запястья, и оттуда показались эти выцветшие голубые глаза, прорезанные так же сладко, как пиментосы, сорванные с оливок.

– Тебе лучше не лезть не в свое дело.

– Ты слышишь это, Роуз? А теперь он хочет, чтобы я занимался своими делами.

Мама Роуз тихонько хихикнула, как будто Генри был не мужчиной, а глупым маленьким мальчиком, который всегда делает глупые маленькие вещи.

– Не обращай на него внимания. У него всегда были свои секреты. Всегда играл в темноте, прятал вещи. Разговаривал с людьми, которых там не было. Странный маленький мальчик со странным маленьким умишком. Он думал, что я не знаю, что он делал на кладбище. Он думал, что я не знаю о том, что он там делает, выкапывая эти штуки и укладывая их в коробки с...

Генри зарычал:

– Заткнись нахуй, ты, высохшая старая ведьма!

– О, да, мистер Генри Борден, я знаю ваши привычки. Я всегда знала твои привычки! Это работа матери – знать, кто ее сын и чем он не является! А я с самого начала держала тебя на крючке! С самого начала, говорю я! Я знала, что ты там делаешь и с чем спишь! И не думай, что я не знала, что вы с Элизой собирались сделать! Всегда плетете интриги! То, что вы двое сделали в темноте! Грязные, щупающие руки, горячие целующие рты и облизывающие языки! Я знала! Я знала! Ха, ха, ха! Ну же, Генри! Порежь меня своим ножом! Режь меня, говорю! Ты сделаешь мне одолжение! Грязная, грязная штука! Я должна была позаботиться о тебе, когда ты вышел из утробы! Эта белая кожа и эти черные голодные глаза! Это был знак! Это была зараза, и я знала это! Я должна была задушить тебя собственными руками, когда ты впервые посмотрел на меня, как змея из ямы.

Рука Генри взметнулась вверх, и он поднял мать прямо за лицо. И это заставило ее заткнуться, старая гребаная землеройка, гребаный стервятник всегда находил зараженную рану, чтобы ковырять ее. Она тут же перевернулась на стуле и с глухим стуком упала на пол. А там, внизу, она не смела пошевелиться.

Но это не остановило ее рот.

– Дисциплина – это то, что вам с Элизой нужно, твердая и уверенная рука. Это бы вас обоих успокоило. Дисциплина.

Да, старой ведьме это всегда нравилось, не так ли?

Он видел, как она стоит там с ремнём в руках с птичьими когтями, щелкая им, наслаждаясь звуком, эхом разносящимся по старому дому. Тетя Лили тоже была там, наблюдая, притворяясь оскорбленной всем этим, но втайне радовалась и втайне возбуждалась от ремня, хлещущего по молодой плоти.

Элиза всхлипывала, потому что ее привязали к стулу. Она склонилась над ней, обнаженная, и ремень спустился вниз, впиваясь в ее белую кожу и оставляя ярко-красную полосу на спине.

– Считай со мной, Генри, - сказала Роуз, не обращая внимания на хныканье Элизы.

– Один, - сказал Генри, зная, что должен это сделать.

– Что?
– cпросила его матушка Роуз.
– ЧТО ТЫ СКАЗАЛ? Я ТЕБЯ НЕ СЛЫШАЛА! Громче! Громче!

Ремень снова опустился, врезавшись Элизе в спину и вызвав несколько алых капель крови.

– Два!
– воскликнул Генри.

– О, бедное дитя, - сказала тетя Лили, вытирая капли пота со лба, ее дыхание было быстрым и почти оргазмическим.
– Бедняжка, бедняжка.

– ЗАТКНИСЬ!
– приказала ей мама Роуз.
– ЗАТКНИСЬ ИЛИ БУДЕШЬ СЛЕДУЮЩЕЙ! ТЫ ПОЧУВСТВУЕШЬ ВКУС РЕМНЯ!

Тетя Лили заметно содрогнулась при этой мысли, как будто это было нечто, что она пробовала раньше и надеялась попробовать снова.

– Шлюха! Шлюха! Шлюха!
– крикнула мама Роуз, снова опуская ремень.
– ВОЗЛЕЖАТЬ С СОБСТВЕННЫМ БРАТОМ! О, ИЗ ВСЕХ МЕРЗКИХ ЧЕРНЫХ ГРЕХОВ!

– Три!
– cказал Генри надтреснутым голосом.

– ДА, ТРИ! ТРИ ДЛЯ МЯСНИКА, ТРИ ДЛЯ БУЛОЧНИКА И ТРИ ДЛЯ ЕЕ БРАТА, ГРОБОВЩИКА!
– крикнула мама Роуз.
– НУ ЖЕ, ЮНАЯ МИСС ШЛЮХА! А ТЕПЕРЬ ПОСМОТРИМ, КАКОВО ТЕБЕ, А? ДАВАЙТЕ ПОСМОТРИМ, НРАВЯТСЯ ЛИ РЕМНЮ ТВОИ СИСЬКИ ТАК ЖЕ, КАК ТВОЕМУ БРАТУ!

Элиза слабо сопротивлялась, но вскоре матушка Роуз связала ей руки за спиной. По лицу Элизы потекли слезы. Она пыталась что-то сказать, но из-за рыданий это было совершенно непонятно. Мать Роуз хлестала ее до тех пор, пока ее груди не покрылись фиолетовыми и синими полосами.

– КАКОВО ЭТО, ШЛЮХА?

– Четыре!
– cказал Генри.

А тетя Лили, задыхаясь, с мокрым от пота лицом, зажав руку между ног, доводила себя до исступления.

– Дай ей еще!
– она взвизгнула.
– Дай ей еще!

Mатушка Роуз так и сделала.

Генри пришел в ярость от этого воспоминания. У него было безумное желание расстегнуть молнию и помочиться на старую ведьму.

Дядя Олден снова рассмеялся. Это было похоже на лай бешеной собаки.

– О, как хорошо вы обращаетесь со своей матерью, мистер Генри Хиггинс! Прекрасный способ для мужчины действовать! Ты и твои грязные секреты!

Генри принес нож обратно.

– Заткнись, или я отрежу твою гребаную башку, жалкий кусок дерьма!

Тетя Лили больше ничего не говорила.

Сидя на полу, мама Роуз хихикала.

(ребенок, Генри, как ты назвал ребенка)

(скажи нам имя ребенка, который был зачат в могиле)