Могильщики талантов

— За материальный фундамент мы только что пили, — вставил Дима. — Теперь пора за духовный фундамент.

— Ну, за духовный фундамент! — с расстановкой провозгласил Григорий и все сразу опрокинули.

— За духовный фундамент выпили не чокаясь, — заметил Астролягов.

— Я хотел сказать, за духовную надстройку, — поправился Игорь. — У издательства есть материальный фундамент, а на нём зиждется духовная надстройка.

— Зиждется! — Дима воздел крючковатый указательный палец. — И теплится. Когда не прозябает.

— …Состоящая из креативных работников, — закончил Григорий.

— Которая выполняет на предприятии декоративную функцию, — трезво рассудил Ринат.

— Как свет у маяка, — Ната опрокинула пустой стаканчик и зацепила пластиковой вилочкой ломтик бумажной колбасы. — На него летят авторы и сгорают.

Астролягов подумал, что даже в московских газетах он не встречал такого циничного коллектива. В тёплой, почти семейной атмосфере сработавшиеся сотрудники знали о себе всё.

— Пришло время поднять следующий тост! — громогласно напомнил Матвеев, чем вызвал на директорской части женское оживление.

— Кто скажет тост? — выкрикнула курица, и отзыв не заставил ждать. Посредине другой ножки «П» поднялся кучерявый малый в фиолетовой футболке с жёлтой надписью «Urban ueban». У него был крупный нос, полуприкрытые тяжёлыми веками глаза и нагловатая улыбочка. Сальные плечи и круглый животик выдавали заслуженного деятеля умственного труда.

— Кто это? — спросил Астролягов.

— Жорик, наш отдел спортивной литературы в единственном лице, — просветил Григорий.

Дима быстро разлил по глотку шампанского и бросил бутылку в траву.

— Предлагаю выпить за присутствующих здесь дам! — трубным голосом объявил Жорик. — За украшение нашего издательства!

Бухгалтерия и отдел кадров зааплодировали.

— Ах, дамский угодник, — обронил Григорий.

— Жорик кардинально не прав, — внятно произнёс Игорь, оборачиваясь к своим. — В издательстве дамы как раз и делают реальное дело. Торгуют книгами, проводят финансовые операции, отчитываются перед государственными органами, а украшением являются мужчины.

Все полезли чокаться с Натой.

— Жорик банален и поэтому прав, — сказал Ринат. — За дам обязательно надо пить.

— Банальность беспроигрышна, — пожевал бороду Дима.

— Если рассудить, банальность потому и сделалась банальностью, что её часто повторяют ввиду справедливости утверждения, — Астролягову захотелось сказать что-то умное, и он с самым глубокомысленным видом расставил всё по полочкам.

— Про закуски не забываем, — напомнил Игорь.

— А что? Так и есть, если разобраться, — Дима согласился сразу со всеми. — Лучше всего продаётся тупая банальщина. Народу не хватает письменного подтверждения благочестивости своих повседневных действий. Вот читатели и берут романы с заурядными идеями, написанные доступным для них заурядным стилем, отвечающие их заурядному мировоззрению.

Ринат кашлянул.

— За всех я бы не сказал…

— Смотри на продажи. Они лучшее подтверждение, — кинулся Дима защищать свою серию. — Хочешь узнать, каков наш народ, зацени, что он читает запоем. Не выставляет напоказ как икону мейнстрима, а мощно хавает каждый день. Хавку выдают продажи. У сбыта спроси, что лучше берут. Ты не спрашиваешь, а я интересуюсь. Люди неразборчивы. Первым делом, раскупят что попроще.

— И что лучше расходится? — спросил уязвлённый Ринат.

— Сонники, травники, спортивная литература… Только её вообще не читают, она не для того предназначена. Лучше всего её класть под подушку, как делают многие наши пожилые покупатели.

— Можно привязывать к больному месту, — глядя куда-то вниз и в пространство добавила Ната.

— Другой пользы от неё нет.

— В принципе, степень воздействия всей этой книгопродукции одинакова и покупают её одинаковые люди.

— Борис Натанович сказал однажды, — ввернул Тантлевский, который когда-то ходил на семинар Стругацкого и узнавал перлы мэтра из первых уст. — Что как только искусство становится массовым, оно превращается в искусство для дураков.

— Он просто завидовал тиражам Умберто Эко, — ужалил Григорий.

— БНС заметил по сути верно, но по форме утверждение выглядит ровно наоборот, — прошамкал Дима, засовывая в бороду вкусный бутерброд и исторгая обратно своё неудобоваримое мнение. — Как только искусство превращается в продукт для дураков, оно тут же становится массовым.

— Большинство живёт в коэльо собственного духа, — сказал, как отмерил, Григорий. — И не собирается покидать обжитый корраль. За пределами коэльо интеллектуалу неуютно, как без тёплого клетчатого пледа.

— Свежие идеи тоже пользуются успехом, — упрямо заявил Ринат. — Даже среди попаданцев.

— И неожиданный ракурс, — вставила Ната.

— Людям нравится читать про им понятное, — договорил Игорь. — Большинство любителей Стругацких, то есть подростки, программисты, инженегры и младшие научные сотрудники, пока они водились на этом свете, воспринимают их творчество в качестве приключенческой фантастики. Каковой оно и является де-юре. Нормально понимают, спинным мозгом. Без этого болезненного искажения, свойственного совестливой интеллигенции.

— «Пятьдесят оттенков серого» и книги домохозяек со странностями пользуются бешеным успехом, хоть это и удивительно.

— Что в этом удивительного? — удивился, что никто не понимает такую простую вещь, Алексей. — Женщинам нравится читать про секс. Только это написано должно быть женщиной. Правда, Ната?

— Да, — тихо сказала Ната, покраснев.

— Это эффект социально близкого, — пояснил Астролягов. — Ментам нравится читать про ментов, если писал мент со знанием дела.

— А про врачей нравится читать всем, — сказал Дима. — Потому что врачи пишут о малых сих и об исцелении, а это всем малым сим близко.

— И вообще, врачи — такие няшки, — на лице Григория появилась необычная улыбочка. — Доктор Хаус, доктор Лектер, «Байки скорой помощи»…

— …доктора Веллера.

— Но он же не вымышленное лицо! — возмутился Ринат.

— Но ведь байки-то хорошо расходятся, — Диму было не сбить с панталыку.

— Но они же правда.

— Не попаданцы же!

— А как же «Трудно быть богом»? — возмутился Ринат и смолк.

На него смотрели как на оплёванного.

— Борис Натанович знал, о чём говорил, — наставительно заметил Тантлевский. — Всё массовое искусство должно быть близким для масс. При этом нет разницы, на какую тему фантазирует писатель. Если герой попадает в прошлое, пусть даже на другой планете, то это вымысел незнакомого с предметом человека.