Мои? чужои? король

«Впитай мой дар, ощути биение своего сердца и оживи дыхание»

Меня трясет — но и Эгиля тоже. Камень на моей груди и клеймо чернокнижницы будто раскалены огнем, будто по моей коже кто-то проводит кинжалом, вырезая невиданный цветок. Кровь кипит. И тут же — мощная волна, проносящаяся по всему телу.

«Силой своего рода, силой, данной мне при рождении, силой, подаренной мне новой жизнью заклинаю…»

Он выгибается, а я вжимаю пальцы в его плечи и выдыхаю в открытый в крике рот.

«…живи».

И улыбаюсь, чувствуя, как лопается черный хрусталь.

Улыбаюсь, потому что Эгиль открывает глаза.

Эпилог

Когда-то, на заре времен, Локи родил волка и змея.

Вот только предсказатель предупредил богов, что будет от этих существ погибель. Потому волка Френира привязали цепью из шести невозможных звеньев: шума шагов кота, женской бороды, корнем скалы, сухожилиями бьерна, дыханием рыбы и слюной птицы.

ЗмЕя же, Ёрмунгадра, бросили в море, окружающее твердь, и в море он и вырос и сплелся вокруг земли, кусая свой хвост.

Символ оборота и божественного бытия. Смены ночи и дня. Очищения. Времени. Бесконечной Смерти и Жизни, которые порождают друг друга.

Неизбежности происходящего и Судьбы…

Всё так. Только вот людям забыли сказать, что можно при желании остановиться в любой точке круговорота…

Прошло два года с того момента как я начала свой долгий путь на Север. К сердцу Ворона… И речь вовсе не про замок.

Долгий путь, принесший нам обоим испытания.

Потери.

Боль.

Много боли и потерь.

Но даже Ёрмунгарда когда-то перестает замечать боль и куски плоти, которых он лишается, сжирая себя. Зато все вернее замечает то, что не всегда заметно живым, пока они однажды не окажутся у входа в подземное царство и не выйдут оттуда…

Я склонилась над ладно вырезанной колыбелью сына — новой колыбелью, ибо родовой у нас не было, наш род начался отсюда и будет длиться сотни оборотов наперед — и осторожно пригладила непокорный черный вихор над крутым лбом.

Говорят, что тому, кто был зачат и рожден при великих потрясениях, уготовлены великие дела. Всё так… но иногда, по-женски, без всяких корон и грандиозных чаяний, мне хотелось ему простого человеческого счастья. Добротного дома, красивой жены, множества детей… Но потом я вспоминала о своей дороге, которая вовсе не была закончена, о подвигах Эгиля и уважении, которое к нему испытывали окружающие, о том, что нам еще предстоит изведать и чему еще удивиться в будущем…

И соглашалась — пусть будет значимая Судьба у каждого из наших детей.

— А пока спи сладко. Пусть тебе приснится обитель богов, Валь.

“Сокол”.

Отважный, красивый, стремительный. Как достигнет совершеннолетия, сможет сам выбрать себе имя. Но пока он Валь, мой Валь…

Я испытующе посмотрела на крепкую нянюшку, что не отрывала своего взгляда от колыбели — такая и покачает, и убьет недоброжелателя — и тихонько вышла за дверь.

А на узкой галерее, которую настроили вокруг нашего этажа, помедлила, глядя на то, как угасает солнце за морем и скалами. И Ястребиная крепость пусть и не затихает окончательно, но покрывается сонными сумерками. Куда уж затихнуть? Мы обросли и людьми, и ремеслами, и домами в округе. Многие сегодня будут веселиться или делами заниматься, до самого рассвета — а потом наступит новый день.

И так день за днем, весь оборот.

В совместных хлопотах и битвах.

Биться пришлось… Уже не с долинными — те покинули Север, а на Перевал чуть позже пришли посланники с юга с извинениями, что худой мир для Долин привлекательней таких вот вспышек ярости. И Одд действовал не посоветовавшись, поправ тем самым обещания, данные Ворону. А значит будет наказан…

Я слышала. Отец отказал ему в наследовании. И сводный брат со своими верными людьми направился на восток — создавать собственное королевство. Почему-то я знала — и думала об этом без злобы или сожаления — что получится у него. Как знала, что никогда он не забудет тот рассвет.

Извинения долинных были приняты. Здесь уж без выхода — на Севере и так сделалось сложно, не до распрей с дальними соседями.

Как я и полагала, некоторые непокорные решили снова побороться против Ледяного короля. А Эгилю пришлось снова добиваться почета. Но делал он это без былой жестокости и рвения. Больше уговорами, хитростью и заслугами, а где и страхом перед ним. Превратившись из куска льда в бездонное холодное озеро, что питает всю землю вокруг и дает возможность утолить жажду почти каждому. Привязав к себе людей этим даже больше, чем своей неуязвимостью.

В слабости — высшая сила.

Мне раньше казалась глупой эта фраза старой Нья, но теперь я начала понимать.

Но были и те, кто ушел… Особенно я жалела о ярле Клеппе, который так и не простил меня. О том, что когда-то швырнул меня перед моим королем на колени…

Я захожу в малую залу и удивленно оглядываюсь, никого не застав.

Только мой проклятый и беспощадный Север… Уже не проклятый и часто милосердный. Полулежит на шкурах и наблюдает за мной сквозь налитые усталостью веки. Но внимательно… и я, будто заколдованная его взглядом, вижу только его.

Тяжесть этого дня, хозяйственные — и не всегда легкие — хлопоты, неприятные новости от одной из крепостей, переживания о будущих посевах — все это становится лишь ничего не значащим фоном. А потом и вовсе растворяется.

Он — прозрачный лед, что ловит последние лучи солнца и сверкает почти нестерпимо.

И я снова огонь, что каждый раз растапливает преграды вокруг его сердца.

Медленно подхожу и опускаюсь перед ним на колени. А он перетягивает на себя, обводит пальцами мое лицо и легонько гладит губы.

— Я скучал, моя королева.

— Я тоже, мой король. Ты разогнал всех?

— Утомили своими советами и желаниями. Теперь мне хочется лишь покоя, хозяйка моего сердца.

Я вдруг хмыкаю.

— Отчего? — любопытствует Ворон и притягивает ближе, укладывает почти рядом.

— Вспомнила, что ты говорил мне в первую брачную ночь. Что я могу стать хозяйкой Сердца Ворона, но твое сердце и тело никогда мне не будет принадлежать. А ведь получилось точно наоборот.