Мои странные мысли

Однажды в Харбийе Мевлют вновь увидел Нериман, шагавшую впереди, и с удивлением почувствовал, как забилось его сердце. Впечатление было странным, он чувствовал себя так, будто столкнулся на улице с самим собой молодым. Когда женщина остановилась рассмотреть витрину, Мевлют увидел, что это была совсем не Нериман. Он понял, что мысль о ней таилась где-то в глубине сознания в те дни, когда он ходил мимо турагентств в Харбийе. Внезапно забытые видения пятнадцатилетней давности начали проступать сквозь туман памяти: улицы Стамбула, которые были намного свободнее; наслаждение от мастурбации; листья, которые осенью падали с каштановых и платановых деревьев; доброта, которую люди проявляли к маленькому мальчику, продававшему йогурт… Все это было связано с бременем одиночества и печали, которые он тогда носил в своем сердце, но теперь он вспоминал свою жизнь пятнадцать лет назад как совершенно счастливое время. Теперь он ощущал необычное чувство сожаления, как будто прожил свою жизнь зря. И все же он был счастлив с Райихой!

Когда после одной такой прогулки он вернулся к сгоревшему театру, тележки не было. Мевлют не поверил своим глазам. Стоял хмурый зимний день. Он пошел к парикмахерской, в которой уже горели вечерние огни.

– Твою тележку жандармерия забрала, – сообщил парикмахер. – Я говорил им, что ты скоро вернешься, но они не слушали.

За все годы работы уличным торговцем такое с Мевлютом случилось впервые.

Ферхат. Мевлют лишился своей тележки в то время, когда я начал работать контролером счетчиков в управлении по электроснабжению, офис которого располагался на Таксиме в здании, похожем на отель «Хилтон». Но с Мевлютом мы никогда не сталкивались. Если бы я знал, что он торчит со своей тележкой поблизости, подошел бы я посмотреть на него? Не уверен.

На свадьбе Коркута Мевлют только мельком взглянул на других дочерей Абдуррахмана-эфенди – так чт'o мне до того, писал ли он свои письма одной или другой. Я понятия не имел, что он мечтал о Самихе до тех пор, пока не сбежал с Райихой. Он ведь стеснялся сказать это мне. Так что я не беспокоюсь ни о чем. Но с точки зрения внешних приличий, которым мы должны следовать в обществе, теперь нам трудно оставаться друзьями: Мевлют писал любовные письма девушке, которая в конце концов стала моей женой… Вне зависимости от того, что мы лично чувствуем, в этой стране трудно двоим мужчинам в такой «публичной» ситуации воздержаться от того, чтобы немедленно не набить друг другу морду при случайной встрече на улице. О том, чтобы пожимать друг другу руки и оставаться друзьями, как раньше, и речи не идет.

В тот день, когда полиция конфисковала его тележку для плова, Мевлют вернулся в обычное время. Вначале Райиха даже не заметила, что тележка не привязана к ореховому дереву в саду за домом. Но, взглянув на лицо мужа, она поняла, что произошло какое-то несчастье.

– Ничего, – сказал Мевлют. – Я первым делом завтра утром пойду и заберу ее.

Он сказал дочерям, что из одного колеса выпал винтик и он оставил тележку другу в соседнем квартале, который починит ее. Он дал дочерям по жевательной резинке с картинкой под оберткой. На обед все досыта наелись свежего риса, который сварила Райиха, и курицы, которую она нажарила Мевлюту продавать на следующий день.

– Давайте оставим немного плова для наших покупателей на послезавтра, – предложила Райиха, возвращая недоеденную курицу в кастрюлю и ставя ее в холодильник.

Тем же вечером одна из постоянных покупательниц Мевлюта, когда он наливал ей на пороге кухонного черного хода бузу, сказала:

– Мевлют-эфенди, сегодня вечером мы пили ракы и бузу покупать не собирались. Но ваш голос звучал так жалобно, так печально, что мы не смогли удержаться.

– Это голос продавца, который продает свой товар, – вздохнул Мевлют, повторяя фразу, которую говорил своим покупателям тысячи раз.

– Как ваши дела? Какой-нибудь из ваших дочерей уже пора в школу?

– У меня все хорошо, хвала Всевышнему. Моя старшая пойдет в начальную школу этой осенью, с благословения Создателя.

– Отлично. Вы же не позволите им выйти замуж, пока они не окончат среднюю школу! – сказала пожилая женщина, закрывая за ним дверь.

– Я собираюсь отправить обеих дочерей в университет, – сказал Мевлют закрывшейся за ним двери.

Ни этот обмен любезностями, ни разговоры с другими постоянными покупателями, которые все, как по заказу, были особенно добры с ним тем вечером, не отвлекли Мевлюта от страданий по потерянной тележке. Он гадал, где она могла бы быть, пострадает ли она, если попадет в плохие руки, как она перенесет дождь и не украли ли газовую плиту. Он не мог вынести мыслей о том, как она там, без его присмотра.

На следующий день он отправился в жандармерию Бейоглу. Жандармерия располагалась в некогда помпезном, а ныне ветхом деревянном особняке османского периода, где к приходу Мевлюта уже собрались другие уличные торговцы, чьи тележки и прилавки были подобным образом конфискованы. Старьевщик, с которым Мевлют несколько раз встречался в Тарлабаши, был удивлен, услышав, что утащили тележку с пловом. Торговцев плова, фрикаделек, жареной кукурузы или каштанов, которые торговали со сложных, остекленных прилавков со встроенными газовыми или угольными плитами, жандармерия трогала редко, так как они не занимали свои места без того, чтобы первым делом не поднести подарки и бесплатную еду муниципальным жандармам. Так всегда поступал и Мевлют.

Но в тот день ни Мевлют, ни другие торговцы не смогли получить свои тележки назад. Один старик, который торговал лахмаджуном [59] , пробормотал: «Да наверное, они уже всё поломали», но Мевлюту о таком и думать было страшно.

Муниципальные предписания по здравоохранению и гигиене не останавливали уличную торговлю, а все штрафы, благодаря инфляции, давно превратились в ничто, так что местные власти в назидание конфисковывали и ломали тележки уличных торговцев и выбрасывали их товары. Такие рейды кончались спорами, драками и даже поножовщиной, и иногда торговцы устраивали рядом с мэрией голодовку или даже самосожжение, хотя подобное случалось редко. Только перед выборами, когда на счету был каждый голос, торговцы могли надеяться получить конфискованные прилавки назад. Бывалый продавец лахмаджуна сказал Мевлюту, что уходит, чтобы назавтра купить себе новую тележку.

59

Лахмаджун – фарш на тонкой лепешке, чем-то напоминает итальянскую пиццу.

Мевлют расстроился. Денег у него на тележку и плиту не было. Он просто не мог представить, что его белая тележка сломана жандармами. Образ тележки, которая ждет его на каком-нибудь муниципальном складе, на бетонном полу, стоял перед ним.

На следующий день он снова пошел в жандармерию. Там Мевлют узнал, что сгоревший театр был официально в юрисдикции Шишли, а не Бейоглу, и это наполнило его сердце надеждой. В муниципалитете Шишли были связи у Вуралов и Коркута, они помогут ему. Той ночью во сне он видел свою белую трехколесную тележку.

15. Святой Наставник Я – жертва страшной несправедливости

Райиха. Прошло две недели, а мы так и не получили никаких новостей о тележке. Мевлют ходил по городу до глубокой ночи, продавая бузу. Вставал он поздно и до вечера бегал по дому в пижаме, играя с Фатьмой и Февзие в прятки и камень-ножницы-бумага. Шестилетняя Фатьма и пятилетняя Февзие понимали, что в доме произошло что-то нехорошее, потому что я больше не готовила рис и курицу и белая трехколесная тележка, которую они так любили, исчезла. Они играли с отцом, словно бы стараясь скрыть от самих себя правду. Когда их вопли становились слишком громкими, я кричала Мевлюту:

– Своди их куда-нибудь на свежий воздух, в парк Касым-Паша.

– Позвони-ка Ведихе, – отзывался Мевлют. – Может быть, есть какие-нибудь новости.

Наконец однажды ночью Коркут позвонил: «Скажи Мевлюту, чтобы он шел в управу Шишли. Там есть один парень из Ризе, он работает на втором этаже, он из людей Вуралов и поможет Мевлюту».

Той ночью Мевлют не мог заснуть от радости. Он поднялся рано утром, побрился, надел свой лучший костюм и отправился в Шишли. Он собирался заново покрасить тележку, добавить украшений и больше никогда не оставлять ее без присмотра.