Мольба Мариам

Оказавшись вдали от Каиса, я немного успокоилась и время от времени даже начала ощущать мгновения счастья. Дюран был веселым, цветущим ребенком и, похоже, совсем не скучал по своему отцу. Вскоре он начал говорить и произносить мое домашнее имя — Мало. Впрочем, у него оно звучало как Мано. Никогда в жизни не слышала ничего более приятного, чем голосок маленького Дюрана, когда он звал меня: «Мано! Мано!»

Угроза, однако, сохранялась, а это означало, что мы можем давать свой адрес и номер телефона только ближайшим родственникам. А потом однажды утром нам позвонила моя тетя из Техаса. Она сообщила, что Каис обзванивает всех наших родных и утверждает, что ему ничего не надо и он просто хочет сделать меня счастливейшей женщиной в мире. Он всем рассказывает, как любит меня и сына и как по нам скучает. А поняв, что моя тетя начинает поддаваться, он сосредоточил на ней свои усилия, и она поддалась его злым чарам. Не ведая что творит, она дала Каису мой адрес и номер телефона. Стоило ему несколько раз поговорить с ней, и она поверила, что он хороший человек.

— Мариам, он хороший, — принялась она убеждать меня. — Он изменился. Теперь он будет хорошим мужем.

Развод был таким немыслимым явлением в моей культуре, что большинство родственников хотело, чтобы я смирилась со своей участью и молча терпела насилие, как это делают все женщины в Афганистане.

Я бросила телефонную трубку и кинулась к папе:

— Тетя дала ему наш адрес!

И в тот же момент телефон зазвонил снова. Я схватила трубку, думая, что это снова она.

— Мариам, — раздался зловещий шепот Каиса, — даже если ты взлетишь в воздух, я поймаю тебя за ногу. Даже если ты закопаешься под землю, я вытащу тебя за волосы. Тебе от меня не убежать!

У меня от ужаса перехватило дыхание, и я бросила трубку.

Телефон зазвонил снова, и трубку снял папа.

— Аджаб, я еду в Лос-Анджелес, — услышал он. — Я собираюсь убить Мариам и тебя. Если потребуется, я и сына своего убью. Неужто ты считаешь, что я боюсь электрического стула? Я войду в историю! Афганец, отдавший свою жизнь ради чести!

— Если ты хочешь войти в историю, — закричал папа, — отправляйся обратно в Афганистан и участвуй в джихаде! Езжай сражаться с русскими! И больше никогда сюда не звони!

Папа швырнул трубку, и это был мой нежный папа, никогда в своей жизни не причинивший никому зла. Но теперь его распирало от воинственного духа. И, появись Каис в этот момент перед нашими дверьми, я не сомневаюсь, папа забил бы его до смерти.

Полиция, хотя и проявляла к нам симпатию, по-прежнему отвечала, что со словесными угрозами ничего не может поделать и будет иметь право арестовать Каиса лишь после того, как он действительно нападет на кого-нибудь из нас. Мы были ошеломлены, что американское правосудие проявляет исключительное благородство по отношению к преступникам и гораздо менее справедливо относится к их жертвам.

Мой адвокат заполнил необходимые документы, хотя я уже сомневалась, что мой иск будет удовлетворен.

А потом Каис позвонил снова, и я изумилась, услышав его спокойный голос.

— Ладно, сдаюсь, — произнес он. — Только хочу сказать, что бил тебя не из ненависти, а из любви. Просто я не хотел, чтобы на тебя смотрели другие мужчины. Если бы я был волшебником, Мариам, я постоянно носил бы тебя с собой в кармане. Но я не волшебник. И поэтому позволю тебе уйти, потому что люблю тебя. Я дам тебе развод… но при одном условии. Ты больше никогда не выйдешь замуж.

Я согласилась, так как не знала, что еще можно сделать в этой ситуации.

— Ладно, я согласна. Я не стану выходить замуж. Да и зачем мне это? Ты показал мне, что брак — это кошмар. Я хочу только одного — чтобы меня оставили в покое и я могла бы воспитывать своего сына.

— Хорошо. Договорились. Тогда давай останемся хорошими родителями для нашего сына.

— Ладно, — ответила я, ощутив облегчение. Неужто Каис опомнился? Неужто он наконец понял, что Америка — это не Афганистан и здесь мужья не бьют своих жен?

Каис вновь позвонил через неделю и заявил, что должен регулярно встречаться с сыном. Он собирался перебраться в Лос-Анджелес.

Я была в ужасе, но не могла его остановить. Америка — свободная страна. После переезда в Лос-Анджелес Каис вновь начал вести себя любезно с моим отцом и демонстрировать себя с самой лучшей стороны. Никто так не умел притворяться. И, к моему ужасу, папа вновь начал покупаться на его чары и забывать о том, каким он был чудовищем.

Однако меня обмануть уже было невозможно. Я знала, что скрывается за маской приличий. И меня тошнило от одного его вида.

Я запретила ему одному встречаться с сыном, поэтому всякий раз сопровождала Дюрана, когда он приходил за ним. На пятый или шестой раз я сидела у аптеки и наблюдала за тем, как Дюран играет со своим отцом.

— Мариам, мне нужна зубная паста. Не согласишься купить ее мне? — крикнул Каис, указывая на аптеку за моей спиной.

— Конечно, — потеряв бдительность, ответила я и бросилась в аптеку.

Когда вернулась через пять минут, ни Каиса, ни Дюрана уже поблизости не было. Сердце у меня остановилось. Я начала метаться как безумная в поисках Каиса и своего сына, проклиная собственную глупость.

Мой адвокат не мог поверить в то, что я оказалась столь наивной.

— Суд еще не принял решения о передаче ребенка под вашу полную опеку, — сказал он. — Поэтому мы не можем заявить о том, что Дюран был похищен собственным отцом.

Я была в ужасе и во всем винила себя, не зная, удастся ли мне вернуть сына. Я не представляла, что делать и к кому обратиться, и лишь в ожидании стояла у телефона. По прошествии мучительной недели раздался звонок.

— Я даю тебе сутки на то, чтобы вернуться в Виргинию, — ехидно произнес он. — Я даю тебе сутки на то, чтобы вернуться к супружеской жизни со мной. Иначе я уеду в Афганистан и заберу твоего сына с собой. И ты больше никогда его не увидишь.

Если бы у меня были крылья, я бы тут же ринулась к своему сыну. Я бросила работу, папу и новый дом и уже на следующий день оказалась в Виргинии. Я была готова снести любые унижения, лишь бы мне вернули сына. Но как только я вошла в квартиру Каиса, меня избили и изнасиловали еще до того, как я успела увидеть сына.

Каис взял четырехдневный отгул на работе и непрерывно насиловал меня на протяжении этих бесконечных четырех дней и ночей. А когда он ушел на работу, то запер меня в спальне и оставил стеречь меня одного из своих приятелей, афганского моджахеда, приехавшего в Соединенные Штаты залечивать рану, полученную во время сражения с русскими. Это был безжалостный и неумолимый человек, прекрасно выполнявший обязанности охранника.

Большинство афганских мужчин постоянно в чем-то подозревает женщин. Они считают всех женщин развратницами, а потому полагают, что они должны быть изолированы от посторонних мужчин во избежание сексуальных извращений. И этот моджахед полностью поверил моему мужу, утверждавшему, что я безнравственная женщина. Он легко принял на веру, что я отказываюсь оставаться дома и заботиться о нашем сыне и являюсь настолько порочной, что меня приходится избивать и запирать на ключ. Он заявил, что я такая беспутная, что, если не следить за мной, я брошу мужа и сына и отправлюсь танцевать и совокупляться с другими мужчинами.