Мольба Мариам

На следующее утро она пила чай в гостиной, когда в дверь начал ломиться ее муж. Няня Мума открыла ему.

Он сразу же направился к своей жене, не испытывая никаких укоров совести при виде ее жалостного вида.

— Ладно, иди домой, Джамиля. Вечеринка закончилась.

Я пришла в ярость при виде того, что это чудовище даже не раскаивается в содеянном.

Меня обуял такой гнев, что я даже запыхтела, и это заставило мужа Джамили обратить на меня внимание.

— А ты почему не в школе?

— Потому что я собираюсь отвезти твою жену к врачу. У нее страшные боли от твоих побоев.

— Она никуда не поедет, — осклабился он.

Но тут, поскольку в комнате находились другие женщины, Джамиля осмелилась возразить ему.

— Мариам отвезет меня в женский центр, и я расскажу о всех твоих побоях, — выпалила она с неожиданной дерзостью.

Муж Джамили сделал несколько шагов по направлению к жене и ударил ее с такой силой, что голова у нее откинулась назад, а чашка с чаем выпала из рук.

— Правда? Вряд ли ты сможешь что-нибудь сообщить, если умрешь. А теперь заткнись, возвращайся домой и займись своими детьми.

С этими словами он развернулся и вышел вон.

Джамиля снова заплакала.

— Джамиля, поехали, — обняв ее за плечи, сказала я. — Его надо наказать.

— Нет. Нет. Я не могу. Он убьет меня. И что тогда будет с моими детьми? — и с этими словами она вырвалась из моих объятий и двинулась к двери.

Мы еще долго поддерживали близкие отношения, но больше она никогда не обращалась к нам за помощью, хотя побои мужа становились все более жестокими.

Мне всегда казалось, что мне уготовано иное и я никогда не повторю судьбу Джамили. Находясь под защитой нежного отца, который никогда не поднимал руку на свою жену и дочерей, я не сомневалась, что мне не грозят подобные проявления агрессии. Однако теперь я была столь же беспомощна, как те женщины, к которым привыкла испытывать жалость. Теперь я стала объектом жалости.

Я чувствовала, что жестокость Каиса росла с каждым днем и ради своего сына я должна уйти от него. Сравнивая себя с Джамилей, Аминой и другими афганскими женщинами, я напоминала себе, что нахожусь в Америке, а потому мое положение в корне отличается. Я могла избавиться от своего мужа-насильника, потому что в этой стране женщины обладали правами.

И я начала действовать. Прежде всего обратилась к папе.

— Папа, я понимаю, что для тебя неприемлемо слово «развод». Я знаю, что это слово — табу для пуштунских женщин. Но я по глупости вышла замуж за Каиса лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие. Я вышла за него лишь для того, чтобы у тебя была хотя бы одна дочь, состоящая в браке с пуштуном.

Папа с изумлением вскинул на меня глаза, и я задумалась, как это незнакомец видит раны на моем теле, а папа, общающийся со мной каждый день, нет.

И тогда слезы хлынули из моих глаз.

— Я не должна была выходить за него замуж. Тебя предупреждали, что Каис — жестокий человек. И это правда, папа: мой муж регулярно избивает меня. Он причиняет мне боль. Меня пугают его неуправляемые вспышки ярости. И дело кончится тем, что он убьет меня. Ты этого хочешь, папа?

Папа ничего не ответил, однако встал, закрыл дверь и обнял меня. И мои горькие слезы вдруг сменились радостью: папа таким образом давал мне понять, что я могу вернуться жить к нему. И хотя пуштунский закон запрещал женщинам разводиться, он готов был смириться с тем, что я уйду от своего мужа.

А потом папа сказал:

— Прости меня, пожалуйста, за то, что произошло. Это моя вина. Это я выбрал тебе в мужья такое чудовище.

Я еще громче разрыдалась в папиных объятиях, прощая его за все. Впервые он взял на себя ответственность за мои страдания.

Через три дня Каис ворвался в папину квартиру, умоляя, чтобы ему предоставили еще один шанс.

— Да, Аджаб, признаю, я причинял боль твоей дочери. Я так люблю Мариам, что схожу с ума от ревности. Клянусь, больше это никогда не повторится.

Папа наградил его пронизывающим взглядом.

Я наблюдала за Каисом и думала, как столь низкий человек может выглядеть настолько обаятельным. Мой жестокий муж начал проливать крокодиловы слезы. Схватив папину руку, он принялся покрывать ее поцелуями.

— Прошу тебя, прости меня.

В этот самый момент проснулся спавший Дюран и, узнав своего отца, загулил от радости.

Папа посмотрел на Дюрана, а затем кинул на меня негодующий взгляд. Его чувства были ясно написаны на его лице: «Твоему сыну нужен отец».

«Мариам, твой муж придерживается политики „разделяй и властвуй“, — услышала я голос матери. — Уходи от него, дочь моя. Уходи».

Я с мольбой посмотрела на отца, пытаясь передать ему это безмолвное послание. «Папа, он не изменится и снова будет поступать точно так же».

Папа отвернулся с беспомощным видом.

— Прошу тебя, Мариам, — кинулся Каис мне в ноги. — Умоляю. Обещаю, что отныне буду относиться к тебе с любовью и уважением.

Я беспомощно наблюдала за тем, как два пуштуна — мой муж и мой отец, — объединившись, набросились на меня.

Я ощущала родство со всеми пуштунскими женщинами, жившими до меня. У нас не было прав и не было власти. Мы были слишком слабы, чтобы защитить себя. Бабушка Майана всегда говорила мне, что женщина должна быть послушной, преданной и самоотверженной, чтобы соответствовать пуштунским традициям. Я никогда с ней не соглашалась, но, несмотря на все свое детское бунтарство, теперь, когда выросла, я оказалась такой же слабой.

Как я и предполагала, папа откашлялся и произнес:

— Возвращайся в свой дом, Мариам. И попробуй начать все сначала, дочка. Ради сына.

Зная, что никто не встанет на мою защиту, я почувствовала, что силы вновь меня покидают. Почему так происходило, я не знала. Мое афганское воспитание лишило меня чувства собственного достоинства.

Я глубоко вздохнула и начала собирать вещи Дюрана. Каис взял нашего сына на руки, и я молча последовала за ним.

Когда Надия приехала к нам на каникулы в следующий раз, я уже вернулась к работе. Боясь оставлять своего сына с отцом, я предпочитала отводить его к папе, так что моя сестра могла позабавиться, глядя на его смешные выходки. Как-то вечером я зашла домой, чтобы приготовить Каису обед, перед тем как идти на работу. Я возилась на кухне у плиты, когда он подошел, остановился за мной и изо всех сил ущипнул меня за ягодицы. Я вскрикнула и обернулась.