Молчание
Шрифт:
Все остальные больные палаты номер двенадцать сидели на своих кроватях и внимательно слушали рассказчицу. Из глаз их текла темная слизь, из носа — тонкой струйкой бордовая кровь, изо рта выплескивалась желтая пена.
Глава 5
Демонстрация силы
За рабочим столом заведующего ожоговым отделением расположился Груша. Перед ним стояла большая кружка с ароматным чаем и лежала, разломанная на кусочки, плитка шоколада. Виталик тяжело переживал глобальные изменения привычной реальности. Мысли крутились вокруг
Груша, заторможенный действием антидепрессанта, потянулся к шоколаду, положил кусочек в рот и глотнул чая из кружки. Дмитрий Антонович стоял в это время у окна и смотрел на улицу.
— Виталий, мне бы очень хотелось, — тихо заговорил он, — чтобы ты набрался смелости и вернулся в свою палату.
Груша отчаянно замотал головой.
— Нее! Я не пойду! Хоть убейте! Не могу я! С ними…
— Поверь мне, так надо для нашего общего дела, — сказал Кожало и повернулся к Груше.
Виталик поставил кружку на стол и поднял глаза на врача.
— Не понял. Какие общие дела? Вы сами сказали, если я трепаться не стану, вы мне поможете… А больше мы с вами ни о чем таком не договаривались.
— У нас с тобой, Виталий, нет времени на всякие условности. События-то как раскручиваются, а? Мы и реагировать толком не успеваем. Вот ты помнишь, как ты ко мне пришел, рассказал, что видел, а я сразу же тебе поверил?
— Помню. Ну и что с того?
— Все очень просто. Если бы в больнице не произошло так много странного до того, как ты пришел, я, скорее всего, тебе не поверил бы.
— Понятное дело! — воскликнул Груша.
— Так вот, давай допустим, что все странные события, произошедшие в этой больнице за последние сутки, имеют общий корень. И чтобы этот корень выдернуть, необходимо его найти, а для этого надо распутать весь клубочек…
— Клубочек? — Виталик все еще тормозил от лекарства.
Дмитрий Антонович терпеливо кивнул.
— Виталий, для того, чтобы все понять, необходимо с чего-то начинать.
Согласен? Это правило формальной логики. Должна быть отправная точка. И вот, мне пришла в голову мысль — провести эксперимент, который позволит нам больше узнать о твоем странном соседе по палате. Этот эксперимент может доказать нам, что ты был прав и Федор Иванович твой — это не простой человек.
— Да зачем нам все это нужно? Я ведь вам уже говорил…
Кожало поднял руку:
— Чтоб раз и навсегда избавится от сомнений. И если мы поймем, что мы правы, то постараемся спровоцировать его на какой-нибудь необдуманный поступок.
— Ничего не понял. Делать-то что надо? — вздохнув, спросил Груша.
Дмитрий Антонович улыбнулся, подошел к столу и похлопал Грушу по плечу.
— Молодец! Хвалю за решительность. Для начала ответь мне, в твоем телефоне есть функция диктофона?
— Какая еще функция? — удивился Груша. — Нету у меня никаких функций. Это… У меня с алгеброй совсем дела плохи.
— Какая к черту алгебра! — вышел из себя Дмитрий Антонович. — Диктофон у тебя в телефоне
есть?— А-а! Вот вы о чем! Есть, конечно.
Дмитрий Антонович сел на стул и наклонился к Груше.
— Тогда слушай внимательно, что я придумал, — произнес он.
Магамединов с тяжелыми мыслями в голове поднялся на второй этаж, зашел в свое отделение и у поста дежурной медсестры встретился с Весюткиной. Инга Вацлавовна держалась крепче всех, она перелистывала историю болезни какого- то больного, словно ничего и не случилось.
— Все с ума посходили, — пожаловался ей Максим Викторович. — Творят, черт знает что. Кухню разграбили, словно сто лет не ели.
— Правильно, а вы что думали?! Людей надо кормить, — ответила на это Инга Вацлавовна. — Война войной, а обед по расписанию. Вон уже десять часов утра, а завтрака так и не было.
— И не будет, если мы его сами не организуем.
— Так давай организуем.
— Мы-то здесь с тобой решим проблему, а вот кто позаботится о людях на первом этаже?
Весюткина пожала плечами.
— Давай хоть наших больных накормим, — сказала она. — А они, пусть поделятся с теми, кто пришел их навестить, и часть проблемы будет решена. А, вообще, мы не должны думать обо всех. Это, скажем так, должно быть головной болью главврача.
Магамединов мрачно улыбнулся и высказал все, что он думает по этому поводу:
— У меня такое ощущение, что главврач самоустранился. Я не видел, чтоб он что-то предпринимал. Он, вообще никому на глаза не показывается.
Весюткина шлепнула истории болезни на стол:
— Вот же гад! Ситуация вышла из-под контроля, а он сразу в кусты!
Магамединов раздраженно замотал головой. Действительно, разве можно так бездействовать! А потом задумался: ведь я и сам не лучше, что я сделал полезного за последних два часа?
— Ладно, предлагаю устроить чаепитие, — произнес он. — Я пошел на кухню за батонами и маслом.
— А я тогда накипячу у нас в столовой кастрюлю воды. Сахар с заваркой там тоже должны быть.
— Так и порешим. Ведь никаких других предложений нет?
— Нет. Да и не надо ничего другого придумывать.
Когда Инга Вацлавовна подошла к дверям столовой, ей дорогу перегородил лысый верзила с фамилией Хонкин. Она эту фамилию хорошо запомнила, потому что младший брат Хонкина был ее больным. Младшего брата звали Женькой — он постоянно приставал к ней с двусмысленными разговорами, пытался ее закадрить.
— Слушай сюда, докторша! — неожиданно взревел Хонкин. — Даю тебе ровно десять минут, чтоб ты нам с братом организовала что — нибудь пожрать… и чтоб принесла все это во вторую палату, поняла?!
— Что?! — опешила от такой выходки Весюткина.
Хонкин демонстративно посмотрел на часы.
— Так… Время пошло, — сказал он. — Смотри мне. А то я бываю очень злым.
— Вы что себе позволяете?! — завелась Инга Вацлавовна. — Вы соображаете, что несете?
Глаза Хонкина мгновенно налились кровью, он схватил Весюткину за воротник халата и закричал прямо ей в лицо:
— Слышишь, мразь, не смей на меня орать! С сегодняшнего дня ты будешь делать то, что я скажу!
Мимо Весюткиной и Хонкина, отводя глаза, мелкой походкой просеменила Чеславовна. Весюткина покраснела и попыталась вырваться.