Молчание
Шрифт:
— О боже, как мне плохо, — прошептал он охрипшим голосом и снова открыл глаза.
Перед ним красовался пол, по которому ползали мелкие твари — беловато- красноватые червячки и серые жучки. А чуть дальше виднелись ноги Магамединова, которые наполовину утонули в живом ковре.
Николаев оттолкнулся рукой от пола и сел. Все — стены, двери одиннадцатой и десятой палат, пол, потолок — закружились в невыносимой карусели. Он с трудом понял, что находится в коридоре хирургического отделения недалеко от палаты, в которой Анна травила свои пророческие байки.
Павел Петрович резко согнулся вперед,
— Магамединов! — позвал Николаев охрипшим голосом, словно его контузило. — Магамединов!
Максим Викторович не откликнулся, и это напугало Николаева. Павел Петрович почувствовал неладное.
— Блин, — застонал он. — Вот же влипли.
Николаев встал и, шатаясь, двинулся в сторону Магамединова. Он услышал, как сильно забилось его сердце, казалось, что оно вот-вот вырвется наружу.
— Магамединов, вставай друг! — прохрипел Павел Петрович. — Нечего здесь лежать.
Николаев подошел совсем близко к Магамединову. По его лицу заструился холодный пот. Он оперся одной рукой о стену, другой же схватился за голову и завыл от боли, сжимающей тисками его мозги.
— Ох…. Ох, — вновь застонал Павел Петрович.
Он опустился на корточки рядом с Максимом Викторовичем и выругался:
— Магамединов, черт бы тебя побрал!
А затем ударил своего друга по щеке. Магамединов мгновенно открыл глаза и в шоке уставился на Николаева.
— Максим! — зарычал Павел Петрович. — Нам надо уходить, пока эта дура еще чего-нибудь не вытворила.
В ответ Магамединов порадовал Николаева придурковатой улыбкой.
— Бегемот ты… хи — хи… ободранный, — произнес он и потянулся рукой к лицу Павла Петровича. — Тютельку тебе б пришить…
Николаев не выдержал и снова со всего размаху приложился ладонью к щеке Магамединова:
— Какую на хрен тютельку?! Ты соображаешь, что говоришь?!
Максим Викторович завертел головой.
— Нет! Ты нехороший! — заявил он. — Моя тютелька тебе не подойдет.
Николаев резко схватил его за руку и потянул за собой.
— Пошли отсюда! Здесь небезопасно.
Магамединов протопал за Павлом Петровичем целых три шага и вырвал свою руку.
— Подожди, я пописаю, — сказал он, отвернулся от Николаева, расстегнул ширинку и стал мочиться прямо на пол.
Заведующий хирургическим отделением чуть не подавился, видя, что вытворяет его друг.
— О боже! — прошептал он.
И как назло, в этот же момент открылась дверь двенадцатой палаты, и в коридор выглянула Анна. Она взглянула прямо на Магамединова. Максима Викторовича это совершенно не смутило. Он спокойно завершил сей некультурный процесс.
Николаев испуганными глазами смотрел на Анну, на ее лицо, ожидая всего самого невероятного, что могло еще с ним случиться.
— Все хорошо… Все хорошо, — пробормотал он. — Мы уже уходим.
Павел Петрович крепко схватил за локоть Магамединова и потащил его за собой. Максим Викторович послушно побрел за ним, на ходу застегивая ширинку.
Оля открыла двустворчатые двери и, схватив Сергея под руки, вытянула
его на лестничную площадкуери, от которой лестница вела вниз, к подземным этажам. С ног парня текла кровь, брюки ниже колен были полностью пропитаны ею. Места, где «ногогрыз» зацепил его ноги своими пилами, кровоточили вовсю.Сергей, видимо, уже ничего не понимал и находился во власти шока и боли.
Оля опустила парня на холодный пол лестничной площадки и вернулась к дверям. Она открыла их и осторожно выглянула в узкий коридор. В нем стоял густой пар, все стены и потолок были забрызганы кровью. На полу разлагался человеческий фарш, по которому и внутри которого ползали и вжикали «ногогрызы». Сверху фарша виднелись головы Жукова, Марии и Жоры. В метре от двухстворчатых дверей на полу, в луже крови, сидел Капрон, у него одна нога была отрезана по колено, вторая почти полностью, на левой руке у него не было пальцев. Капрон из последних сил наносил здоровой рукой удары «кочергой» по «ногогрызам», крутящимся возле него.
Капрон бросил измученный болью взгляд на Олю.
— Уходи отсюда! — крикнул он.
Оля шагнула к Капрону и попыталась схватить его за руку. Капрон оттолкнул ее от себя раненной рукой и скривился от новой вспышки боли.
— Уходи, я сказал! Спасай Сергея!
Оля остановилась в нерешительности. Шустрый «ногогрыз» бросился в ее сторону, Капрон прихлопнул его «кочергой». Вокруг «ногогрыза» растеклась желтая слизь.
Оля, проглотив ком, подступивший к ее горлу, прошептала:
— Прости, Капрон, и прощай!
После чего она развернулась и скрылась за двустворчатыми дверями.
Выскочив на лестничную площадку, Оля схватила Сергея под руки и потянула вниз по лестнице. Сергей застонал.
— Потерпи, Сереженька, я сейчас что-нибудь придумаю, — шептала Оля, пытаясь смахнуть слезы, струящиеся по ее щекам.
Николаев, шатаясь, будто один выжрал пол-литра водки, поднимался по ступенькам с третьего на четвертый этаж. Его мозжечок давал сбои — ноги цеплялись одна за другую. За ним, ковыряясь мизинцем в носу, плелся Магамединов.
— Погодин, отзовись, ты где? — закричал Павел Петрович, чувствуя, что может потерять сознание, или еще чего хуже — умереть от остановки сердца прямо тут, на лестнице.
Сразу откуда-то снизу раздался ответный крик.
— Я тут!
Николаев остановился и сел на одну из ступенек. Магамединов прошел мимо него и стал подниматься выше. Николаев обернулся и проводил его расстроенным взглядом.
Павел Петрович вытер ладонью испарину, выступившую на лбу. Голова от боли разрывалась на части, перед глазами стоял туман. Он никак не мог понять, что с ним происходит.
— Я уже здесь, Павел Петрович, — сообщил Погодин. — Искали меня?
Николаев указал Погодину, чтоб тот садился рядом. Погодин послушно сел рядом с ним.
— Расскажи мне, Погодин, где и что творится, — попросил Николаев. — А то я вообще уже ничего не понимаю.
— Моя Аллочка умерла, — первым делом выпалил несчастный завхоз.
— Повезло же ей, — буркнул Павел Петрович.
— К черту такое везение! — возмутился Петр Алексеевич.
— Прими мои соболезнования. И давай рассказывай, что знаешь интересного.