Молчание
Шрифт:
— Ах ты, сука! — не своим голосом заорал Игоревич.
Он схватил Николаича за волосы и ударил головой об пол. Николаич извернулся и попал локтем Игоревичу прямо в нос. Игоревич взвыл от боли. Николаич вскочил на ноги. Игоревич — тоже. «Зместрелы» залились радостным криком, захлебываясь в своих эмоциях.
Николаич ударил ногой Игоревича в живот, и тот отлетел к стене. Следующий удар Николаич нанес покруче всякого каратиста: он с разворота влепил ногой в голову Игоревича.
— На тебе, падла! Знай наших!
Игоревич от удара дезориентировался,
Довольные «зместрелы» с писком разбежались по сторонам. Николаич с радостной улыбкой на лице проводил их взглядом. Он тупо уставился на Игоревича, радостная улыбка медленно сползла с его лица. Он посмотрел на свои руки и увидел, что они все в крови.
— О, Боже! — вскричал Николаич. — Что я натворил?!
Игоревич лежал на полу с открытыми, уставившимися в одну точку, глазами. Николаич бросился к Игоревичу и упал перед ним на колени.
— Игоревич! Игоревич, что с тобой?! Игоревич, ответь мне!
Николаич стал лупить ладонью по щекам Игоревича, но никакой реакции со стороны того не последовало. Николаич схватил его за руку и попытался прощупать пульс.
— О-ё-мое! — прошептал он. — Я его убил!
Николаич обнял Игоревича, как родного брата, и громко зарыдал.
— Прости меня!.. Прости, я не хотел…
Сергей не ошибся: кашляла в шахте Оля. Правда, шансов спасти ее было мало. Девушка застряла ло. между трубой воздухопровода и поперечной металлической балкой. Причем одна рука у нее как-то неестественно вывернулась: она зацепилась за провода и кабели, и ими же оказалась плотно стянута.
Оля стонала от боли, лицо ее прижало к воздухопроводу, из-за чего было очень тяжело дышать. Она пыталась пошевелиться, но это ей стоило таких мучений, каких даже врагу не пожелаешь. Плюс к тому попытки освободиться только усугубляли ее положение.
По металлической конструкции шахты к Оле медленно ползли «ногогрызы». Один из них уже почти достиг ее вывернутой правой руки. «Вжи — жить», — взвизгивали пилы «ногогрыза», готовясь вонзиться в человеческую плоть.
Оля замычала, пытаясь как-то высвободить руку, но ничего хорошего из этого не вышло. Она обреченно закрыла глаза, готовясь к самому худшему.
С Олиной лодыжки вниз закапала кровь. Кап-кап-кап… Капли крови попали на голову Сергея. Он поднял голову и наконец-то увидел ее.
— Олечка, держись! — закричал он. — Я иду к тебе.
В ответ заревели пилы «ногогрыза», они беспощадно впились в пальцы девушки. По сторонам разлетелись брызги крови, и три пальца Ольги распрощались с рукой. Они упали на голову Сергея, и он, благодаря нелепому везению, успел поймать один из них. Тот, на котором было надето серебреное колечко.
Он с ужасом уставился на этот палец и завопил во весь голос:
— Н-е-е-т!!!
Николаев и Погодин тем временем
продолжали свою дружескую беседу в хаосе ординаторской ожогового отделения. Павел Петрович наклонился вперед и спросил:— Погодин, скажи мне честно, не чувствуешь ли ты своей вины в том, что твоя фантазия стала для кого-то примером для подражания? Ведь согласись, если б ты не придумал всей этой ахинеи, то и не было бы чему подражать.
Погодин тут же перестал улыбаться.
— Нет, Павел Петрович, я не соглашусь с вами, — ответил он. — Мир без человеческих фантазий потеряет очень многое, он станет однообразным и скучным. Всем разумным существам дан интеллект, чтобы они могли различать, какой поступок несет зло, а какой добро. И нечего винить писателей за то, что кто-то сознательно творит такое же зло, какое творили злодеи в их книгах.
— Не обижайся, Петр, что я задаю такие вопросы. Просто мне все хочется понять, чувствуешь ли ты хоть чуть-чуть свою вину за то, что твоя страшная фантазия превратилась в реальность.
— Я вам уже дал понять, как я к этому отношусь.
— А мне кажется, это просто защитные слова, — тихо произнес Николаев и посмотрел прямо в глаза Погодину. — Это словесная стенка, которой ты пытаешься отгородиться от ответственности перед своей совестью.
Погодин прищурился и покачал головой.
— Нет, даже если за мою фантазию меня приговорит к смертной казни все оставшееся в живых человечество, я все равно не буду считать себя виноватым. Моя совесть чиста и прозрачна, я никому не желал зла и ничего не предпринимал для того, чтобы причинить вред другим. Только слабаки берут на себя ответственность за плохие поступки других… И тот, кто меня приговорит, тоже будет виноват в совершении плохого поступка, так как накажет не того, кого надо. Теперь я доступно изложил, что чувствую и думаю по этому поводу?
Николаев кивнул.
— Более чем, Петр, — процедил он сквозь зубы. — Я тебе честно признаюсь, я давно пытаюсь тебя раскусить и для этого тебя, тварюгу, специально подпустил к себе на самое близкое расстояние. Я ждал, когда же ты расколешься. И наконец-то дождался.
Погодин вскочил с кресла и закричал:
— Павел Петрович, что вы говорите такое? Уверяю вас, вы заблуждаетесь в своих предположениях. Я не враг вам. Я на вашей стороне!
Николаев тоже вскочил, и, шагнув вперед, схватил Погодина за воротник рубашки.
— Ну что, главный рассказчик, — заорал Павел Петрович прямо в лицо завхозу, — ты думал, что ты самый умный и сможешь мне пудрить мозги столько, сколько тебе захочется?! А?! Отвечай немедленно!
Погодин испуганно кивнул и осел на пол, теряя сознание.
Федор Иванович и Анна тянули по бетонному испачканному кровью полу Круглову. По обе стороны коридора в стенах располагались железные двери с решетчатыми окнами. Через эти окна хорошо были видны камеры, в которых содержались пленные люди. Они, молча, смотрели на Федора Ивановича и Анну.