Молчание

— Пойду Максима Викторовича звать, — пролепетала старушка. — Что ж такое делается?

Сарнацкая мгновенно перестала возиться с перемещением постелей и кинулась вслед за Чеславовной:

— Подожди, я с тобой!

— А сердечко твое как же? Сама-то идти сможешь, я-то тебя не дотащу, — подколола Сарнацкую старушка.

— Уже все в порядке, Чеславовна. Я здесь одна ни за что не останусь.

15

Магамединов положил трубку на телефонный аппарат. И сразу же в его кабинет без стука ворвались Чеславовна и Сарнацкая.

— Знаете, что, Максим Викторович, мы требуем, чтоб нас перевели в другую палату! — сходу пошла в наступление Сарнацкая. — Мы такие условия терпеть больше не собираемся! Я вам еще утром говорила, и потом, на обходе.

— Да, да! Максим Викторович! — вякнула следом Чеславовна.

Магамединов слез со стола и сделал шаг в сторону женщин.

— Мария Ивановна! Софья Чеславовна! Не волнуйтесь, мои дорогие, вам вредно! Куда ж я вас, миленькие, всех переведу? У нас все до одной палаты заняты больными. Почти каждая койка.

Глаза Сарнацкой стали наливаться кровью, и она завопила:

— Вы бы видели, что у нас на стене появилось!

Магамединов с серьезным выражением лица посмотрел на Сарнацкую и несмело спросил:

— Что-то похожее на ледяную корочку?

— На шипящую корочку, — прошептала Чеславовна.

На лице Марии Ивановны появилось удивление, и она захлопала ресницами, как девушка-кокетка:

— А вы откуда это знаете, Максим Викторович?

— Долгая история, — нетерпеливо махнул рукой Магамединов.

— А нам торопиться некуда, доктор, — заверила его Сарнацкая.

16

В двенадцатую палату ожогового отделения проник свет луны. В палате все спали, кроме Груши. Виталик ворочался с боку на бок — никак не мог заснуть. Перед его глазами до сих пор стояло лицо женщины, которая умерла на полу в столовой. Ему показалось, что она так и не поняла, что с ней произошло.

Во всем виноват он — этот мерзкий старик. Груша был уверен в этом. Так же, как он был уверен в том, что Федор Иванович вызывает неприятные боли в головах людей, которым он травит свои байки.

А может, это все глупости? Напридумывал он сам себе чего-то непонятного. Груша повернулся на левый бок и посмотрел на Федора Ивановича. Старик сразу же открыл глаза, и юноша вздрогнул. Федор Иванович уставился в потолок.

— Ты чего не спишь, Виталик? — спросил он тихо.

— Не спится что-то, — ответил Груша, и в эту же секунду в палате раздался какой-то неприятный шелест.

— Что это? А? — приподнялся в постели Груша и натянул на себя одеяло.

Шелест не прекращался. Груша стал крутить в темноте головой по сторонам.

— Мышка, наверное, где-то завелась, — спокойным голосом сказал старик.

Шелест раздавался все громче и громче. Виталик весь сжался в ожидании чего-то страшного.

— Эй, а она где-то рядом с вами ползает, — зашептал Груша.

— Ну и пускай, ползает. Я мышей не боюсь.

— А если это крыса? — нагонял сам на себя страху Виталик.

— И крыс я не боюсь. Пускай они меня боятся, — гаркнул Федор Иванович, высунул руку из-под одеяла, приподнял стул и с грохотом опустил его на пол. — А ну, пошла, тварь, отсюда!

Шелест мгновенно затих.

— Вот так вот, Виталик, никогда ничего не надо бояться, — гордо произнес старик.

— А кто вам сказал, что я боялся? — уже более спокойным голосом заговорил Груша. — У меня просто, что мыши, что тараканы вызывают дикое отвращение.

— А пауки? — спросил, улыбаясь в темноте, Федор Иванович.

— Не, пауки мне по барабану, — еще более смелым голосом заявил Виталик.

— Тогда, давай, я тебе про пауков что-нибудь интересное расскажу, — предложил неугомонный дедуля.

— Нет! — вскрикнул юноша. — Не надо мне ничего рассказывать!

17

Следующим утром, после разговора по телефону с женой, Магамединов пил чай в компании Кругловой и Погодина.

— Елена Степановна, послушайте интересную историю, которую я придумал вчера вечером, — начал, было, Петр Алексеевич.

— Убью, Погодин, и глазом не моргну, — быстро предупредила Круглова.

— Она не страшная. Вот послушайте и посмейтесь.

Магамединов незаметно для всех включил диктофон на запись и подбодрил завхоза:

— У тебя есть десять минут. Если успеешь, то рассказывай.

— Я за три успею, — обрадовался Погодин.

— Погодин, время пошло, — крикнула Круглова и посмотрела на настенные часы. — Регламент!

— Слушайте! Приспичило как-то одному мужику ночью на работе по большому в туалет, — начал рассказывать свою историю Петр Алексеевич. — Сел он на унитаз, взял газетку в руки и поднатужился. Вдруг в туалете погас свет. И как только он погас, мужик услышал неприятный шелест и скрип, словно что-то тёрлось об керамику внутри унитаза. Он уже решил встать и пойти включить свет, но тут из самых глубин унитаза выскочила черная блестящая рука и схватила его за яйца.

— За что? За яйца? — покатился со смеху Магамединов. — Ты не торопись, ты с чувством, с расстановкой рассказывай. Подробно. Если что, я тебе пяток минуточек накину.

— Не перебивай! — отмахнулся Погодин. — Короче, затянула эта рука почти всего мужика внутрь унитаза. Утром в туалет заходит другой чувак, расстегивает ширинку и уже готов поливать.

Погодин покосился на Круглову. Та нисколечко не улыбалась. Он продолжил:

— Но внезапно раздается громкий голос: «Молодой человек, вы, пожалуйста, перейдите в другую кабинку». Чувак вмиг все перехотел, вниз глянул, а там, прямо из унитаза, голова человеческая выглядывает! Глаза печальные такие. И эта голова ему говорит: «Ну, пожалуйста, я вас очень прошу, перейдите, а».

Магамединов не просто смеялся — он плакал от смеха, держась за живот. Круглова, не разделяя его веселья, укоризненно произнесла:

— Как вам не стыдно, Петр Алексеевич, такие пошлости рассказывать?

Резко открылись двери в кабинет Магамединова, и с порога закричала Аллочка:

— Максим Викторович, у нас умер больной, который поступил вчера днем! Ну, тот, с коробочкой на шее.

— Этого мне еще не хватало! Как умер?! Из-за чего? — подскочил Магамединов, и, не дожидаясь ответа, выскочил из своего кабинета.