Молитва к звездам

Войдя в дом, Нора застала приготовления к ланчу. Кэрри спустилась к гостье с сияющей улыбкой, на ней было изящное платье мятного цвета с коротким рукавом, она выглядела невероятно мило и, что называется, по-домашнему. Следом за ней спустились дети, оба были светловолосые и прелестные. Джеральд походил на отца, фотографию которого Нора успела рассмотреть в гостиной. А Бекки была очень похожа на Кэрри в детстве. Казалось, что они были воплощением любви – светлые и лучезарные как первые отблески солнца на водной глади, ясноглазые и полные нежного детского очарования. У них были прекрасные манеры, они не шалили и вели себя пристойно и при этом довольно свободно, в их движениях и словах уже чувствовалась рациональность, они все понимали, но были детьми: непосредственными и веселыми. Нора поразилась, как Кэрри шутит с детьми и не запрещает им смеяться за столом или съесть больше десерта. Своих сыновей Нора воспитывала в большей строгости, может, поэтому между ними всегда была некая отчужденность.

– Твои дети – настоящее чудо, Кэрри, – сказала она, когда Джеральд и Бекки ушли на уроки. – Мои были настоящими прохвостами.

– Все дети чудесны, – улыбнулась Кэрри. – Я думаю, из твоих прохвостов выросли настоящие мужчины. Мне хотелось бы, чтобы мои дети выросли достойными людьми, и уверена, что так и будет. Но они дети, и шалости просто необходимы, благо они всему знают меру.

– Ты отлично воспитала своих детей.

– Я на это надеюсь. Давай выпьем чаю?

Они прошли в гостиную, куда принесли чай и десерты, и где они могли спокойно поговорить.

– Что ж, – начала Нора после некоторого молчания. – Когда вернется глава семьи?

– Ждем его завтра с первыми петухами, – улыбнулась Кэрри, в ее глазах вновь загорелись огоньки, Нора не могла этого не заметить.

– Стало быть, завтра мы не увидимся. Полагаю, одного дня не хватит, чтобы вспомнить минувшие двадцать с лишком лет. Завтра, к слову, приезжает мой младший сын Майкл.

– О, как чудесно! Как часто он бывает у вас?

– Не чаще раза в месяц, уж больно занят учебой. Странная вещь: ты рожаешь детей и становишься для них целым миром, но стоит им вырасти, и они способны создавать свой собственный мир без твоего участия. Это печально… Понимаешь это только тогда, когда дети улетают из гнезда взрослыми птицами.

– Мне только предстоит с этим столкнуться. Хотя мне думается, что это нормально, и этого не избежать. Наша задача – дать нашим детям как можно больше, прежде чем они смогут этим воспользоваться. Так они будут знать, что правильно, а что нет. А ты будешь знать, что смогла наполнить их знаниями и любовью до краев.

– Ты права.

– А ты чем-то опечалена. – Кэрри понимающе улыбнулась. – Что-то не так?

– Нет, нет. Я просто восхищаюсь тобой и твоим видением воспитания и жизни. – Нора не хотела показывать свои слабости, но она чувствовала, что Кэрри видит ее насквозь.

«Нет, я не предоставлю ей возможность проявить жалость ко мне. Моя жизнь не идеальна, но я не жалкая». – Думала она, понимая, насколько она уязвима. Вот оно! Чувство, которое преследовало ее на пути к дому Кэрри – она боялась, что раскроет себя и свои проблемы, она не хотела, чтобы Кэрри видела ее настоящую и словно ждала, когда же откроется вся правда о жизни Кэрри. Не бывает идеальной жизни, значит, у Кэрри тоже не все гладко, возможно, это просто маска. Такая же как у Норы.

– Ты хотела что-то у меня узнать? – Кэрри прервала повисшее молчание.

– Да – все! Я думала полночи о том дне, когда в последний раз видела тебя и о том, почему он стал последним… Я так захлебнулась семейной жизнью, что забыла о своем единственном друге. Почему так случилось, и почему мы не смогли это исправить?

– Просто мы… выросли.

– Неужели это оправдание?

– Нет.

– Ты встретила настоящих друзей, которые готовы разделить с тобой весь ужас этой жизни?

– Да. Но только одного – своего мужа.

Кэрри встала и подошла к окну. День был удивительно теплым и солнечным. Окно гостиной выходило в сад, где в золотых лучах купались сонные бутоны еще нераспустившихся роз и макушки зацветающих яблонь. Еле уловимое дыхание весны проникало сквозь окна и дурманило своей свежей сладостью. После нескольких дней проливных дождей, этот весенний воздух, в котором сливалось щебетание птиц и шептание пробуждающейся листвы, был словно медовый нектар жизни.

– Раз уж ты вспомнила про последний день, когда мы виделись, я начну с него.

VIII

Помню, что это был сентябрь. Я не очень люблю осень, кажется, что она убивает все светлое и теплое. Природа засыпает, оставляя нас наедине с грядущим холодом. Тот сентябрь был особенно дождливым и тоскливым. Я помню, как начало раньше смеркаться, и как я все чаще сидела одна в отцовском кабинете за книгами. Наш дом я любила больше всего на свете, он был средоточием всего доброго и бесконечно дорогого сердцу. Он не был большим, как мой нынешний дом. Но, господи, какой он был уютный, как там пахло! Особенно, когда Мини пекла яблочный пирог. Яблоки были из нашего яблоневого сада, такого же, как у меня сейчас. Я могу как раньше лежать в тени яблонь и слушать песни ветра в листве… Это непередаваемо. Дом был особенный. Не было роскоши или модно обставленных комнат, но каждый угол этого старого дома был пропитан счастьем. Как бы мне хотелось вернуться туда, словно мне опять семнадцать…

В один из тех сентябрьских дней я как обычно сидела в отцовском кабинете на полу с книжкой, кажется, это была «Божественная комедия» Данте. Папа сидел там же, пахло его трубкой и крепким кофе. Он и сейчас не изменяет традиции – курит крепкий табак и пьет крепкий кофе. Он спросил меня:

– Что думаешь о книге? – Когда мы говорили о книгах, он всегда спускал очки на нос и смотрел на меня с вызовом.

– Ну, мне кажется, что Данте описывал вовсе не ад, а наш земной мир со всеми его пороками. Это такая метафора. Как «Потерянный рай» Милтона.

– Ты думаешь, что все люди на земле порочны?

– Думаю, да.

– Даже ты, мышонок?

– У меня есть амбиции, судя по Библии, в этом нет ничего хорошего.

– Если судить по Библии, в мире давно не осталось ничего хорошего. Даже вера и та предается во имя земных благ. Но ты должна судить не по Библии и не по Данте о мире. Только то, что ты считаешь правильным и есть хорошо для тебя. Тебя могут и будут осуждать за это, потому что, как ты справедливо отметила, все мы грешны, но много ли правды и значения несут осуждения завистливых или чопорных зануд? Дочитай и расскажешь мне, какой из грехов кажется тебе наиболее страшным.

Тогда я решила, что уныние… Что может быть хуже того, когда человек самовольно закапывает себя в яме отчаяние и печали? Я до сих пор так считаю. Ни гнев, ни блуд, – они имманентны природе человека, – но уныние приходит извне. Я боролась с унынием всю жизнь, и все равно временами оно стучит в мою дверь.

Когда я вышла из папиного кабинета, я пошла к пригорку, где мы встречались по субботам, чтобы пойти гулять у реки. Но тебя не оказалось там. Впервые за десять лет ты не пришла. Я ждала около часа, прежде чем пойти к тебе домой. До сих пор помню желтый фасад твоего дома и большую парадную лестницу. Ваша экономка варила потрясающий шоколад с корицей, она приготовила мне его, когда я пришла. В тот день тебе сделал предложение Ричард Блоссом, поэтому ты не пришла и спустилась не сразу.