Молодильные яблоки

– Ничего мне не надо! – отозвался хитрый постоялец. – Они сказали, если по указанному адресу монету не заберут, я могу оставить ее себе.

Дверь отворилась, и выскочивший человек со стоявшими дыбом волосами уставился на нас.

– Где она? Давай сюда!

– Монета здесь! – Издалека показал ее незнакомец, заводя руку за спину и не давая отобрать сверкающую наличность. – Теперь докажи, что ты тот самый лоботряс, которому положено передать монету.

– Ты же сам сказал, что тебя сюда послали!

– Ошиблись гостиницей!

– Не верю! – прорычал человек – Мне как раз должны принести деньги! Давай их сюда, нечего волынку тянуть!

– Не дам!

– Почему?

– Потому что ты не сказал пароль.

– Какой еще пароль?!

– «Где ключ от пятьдесят третьего номера?»

– А, так я и спрашиваю: где ключ от пятьдесят третьего номера? – сориентировался человек. Определенно, вид дармовых денег кому угодно повысит уровень интеллекта и сообразительности.

– Вот он! – Незнакомец показал ключ и потряс им перед носом человека. – Надеюсь, ты не забыл, что если просидишь в этом номере до двух часов дня, то тебе принесут еще девять монет?

– Конечно, не забыл! – возмущенно ответил человек. – Не видишь – собираюсь уже?

– Не вижу! – честно признался незнакомец, разглядывая человека.

Тот закрыл дверь и выскочил полностью одетым еще быстрее незнакомца. А последний отсчитывал секунды, равномерно постукивая носком сапога по голому полу. На двадцать седьмой секунде человек выскочил, готовый ринуться хоть в пятьдесят третий номер, хоть на покорение Эвереста. Незнакомец критически осмотрел его с ног до головы: торопливость и правильность одевания далеко не всегда означали одно и то же. Этот случай исключением не оказался.

– Теперь видишь?

– В какой-то мере… – уклончиво ответил незнакомец. – Вот тебе монета, вот ключ – и бегом в номер ждать посыльных с оставшейся суммой. Ключ от своего номера передай господам, стоящим за моей спиной.

Проводив человека к лестнице, незнакомец неспешным шагом вернулся.

– Итак? – задал он основной из интересующих его вопросов. – Я уложился в назначенное время?

– Вы прямо гений! – воскликнул я. – Честное слово, я не справился бы!

– Присоединяюсь! – поддакнул Мартин. – За такое не жалко и пять монет выложить!

– Так что вас держит? – подмигнул незнакомец. Я протянул ему деньги.

– Простите, – сказала вдруг Анюта, – а вы никогда не встречали вот такое?

Она показала монетку с буревестником. Незнакомец задумчиво нахмурился.

– Надо подумать, – ответил он. – Вы позволите? Он протянул руку, и Анюта положила монетку ему в ладонь.

– Утром встретимся на первом этаже, и я расскажу, если что вспомню, – пообещал он, – Только не проспите, я уезжаю поздно утром!

– Мы встанем в семь.

– Отлично! – кивнул незнакомец. – Это время подойдет. Приятно было повеселиться, дама и господа!

Он зашел в номер, накинул на плечи плащ с оригинальной вышивкой – подмигивающей черепушкой, попрощался с нами и пошел досматривать сны в новом номере.

– Видел, какой у него роскошный меч? – прошептал восхищенный Мартин. – Клянусь богом, другого такого не найти!

– Я тоже так думаю, – согласился я. – И плащ у него необычный. Интересно, кто он?

– А ведь я про плащ с таким рисунком где-то читал! – задумался Мартин. – Давно и неправда, но читал.

– Прошу! – Шустрая прислуга мигом сменила постельное белье и, получив на чай с вареньем, тихо удалилась разбалтывать коллегам об увиденном представлении.

– Анюта, иди в семнадцатый! – решительно сказал Мартин. – Как бы ночью консьерж не постучался под каким предлогом…

Кукла ограничилась зловещим молчанием, и жаль, что консьерж его не услышал.

– Мой защитник! – промурлыкала Анюта, ласково улыбнувшись.

– Учтите: утром встаем и сматываем удочки! – предупредил я, представив, какой диалог произойдет между падким до дармовых денег человеком и консьержем, который придет его будить. Спор о девяти золотых монетах прогнозируемо перейдет в физически-ударную плоскость, и надо покинуть гостеприимные пенаты, пока нас не призвали в свидетели или в соучастники этого действия.

– Спокойной ночи, мальчики! – пожелала Анюта, помахала Мартину рукой и закрыла номер на замок.

– Я постерегу с полчасика, – сказал Мартин.

– Удачи!

Он закрыл дверь. Я зевнул: глаза слипались, и, едва упав на кровать, я заснул крепким сном. Не помню, успел накрыться одеялом или нет, но это не важно.

Мартин сел на стул, положил голову на спинку и прикрыл глаза, впадая в полудрему.

«Странное дело, – подумал он, – когда вокруг тебя шумят, заснуть легче, чем при полной тишине».

Привыкший к шуму организм не верит в затишье, он подозревает, что сейчас что-то ухнет, нерадивый постоялец разобьет посуду или шастающий по темным коридорам полуночник случайно наступит коту на хвост. Молчание становится тягостным, сонливость пропадает, и уши улавливают самые тихие звуки с других этажей: кто-то яростно спорил этажом выше.

– Ночной горшок не поделили, что ли? – буркнул Мартин. – Нашли время…

Он смотрел на узкую полосу между дверью и порогом, и поминал лихом вредного консьержа. Время перевалило за половину третьего, и в сон потянуло с утроенной силой: усталость брала свое. Спорщики наконец-то утихли, и наступила привычная тишина, нарушаемая подвываниями ветра за окном. Такими монотонными и усыпляющими…

Мартин дернулся, сообразив, что заснул. Открыл глаза и застыл, увидев прямоугольник бумаги у самого входа. Просунувший ее под дверь неизвестный, но легко угадываемый человек на цыпочках отходил к лестнице, и свет от тусклого огонька свечи в его руках становился слабее и слабее, пока вовсе не пропал. Мартин встал и потянулся, в спине хрустнуло.

– И чего ты нам принес? – зевнул он, поднимая и разворачивая листочек. Лунного света оказалось достаточно для того, чтобы разобрать написанный не особо корявым почерком текст.

«О свет моих очей! О прекрасное создание, сверкающим жемчугом появилась ты в моем сердце и осталась в нем навеки! Прошу тебя, не откажи в прогулке под луной следующим вечером! Я покажу тебе звезды, я исполню для тебя соловьиные песни…»

– Насвистывать будешь? – вполголоса спросил Мартин.

Вид консьержа, заливающегося соловьиными трелями, не вызывал ничего, кроме нервного смеха и обиды за музыкальных птиц. Мартин не слышал, как консьерж издает собственные трели, но они ему заранее не нравились.