Молох (сборник)
Шрифт:
Парадоксы сознания [310]
Можно допустить, что все люди обладают сознанием, но это вовсе не означает, что все они отдают себе в этом отчет. Вся эта сфера не предполагает полной однородности. Мы не знаем, как рождается и возникает сознание, мы также не знаем, каковы его связи с интеллектом. В «Сумме технологии» я очень наивно писал об электромозге и даже о его верованиях. Мне казалось (и не мне одному), что возможна прямая конструкторская дорога к интеллекту. Сейчас, лучше информированный, я понимаю всю сложность проблемы. На вопрос, может ли человек выполнять сложные функции с четко определенной целью бессознательно, или же скорее без участия сознания, без колебаний можно ответить утвердительно. Именно так поступает мало-мальски опытный водитель автомобиля, гребец, человек, управляющий в воздухе дельтапланом, а также люди во многих других ситуациях. Скорее даже в этих областях господствуют именно состояния, противоположные сознательным, поскольку гармоничное сочетание навыков, полученных при участии сознания, затем подвергается автоматизации до такой степени, что вторжение сознательного внимания в единую последовательность уже усовершенствованных действий может скорее помешать, чем помочь. Это касается также и наших языковых способностей. Зачастую трудно продекламировать наизусть фрагмент, вырванный из середины какой-нибудь поэмы или стихотворения, именно потому, что это требует определенной дезавтоматизации. Ведь чтобы произнести такой фрагмент, бывает легче начать текст с начала. Это свидетельствует о возрастающей благодаря обучению или приучению автоматизации действий, для которых требуется одновременная работа нейронных модулей, порой расположенных в разных полушариях мозга. Однако очень трудно определить, каким образом ощущает сознание человек, пораженный афазией, атаксией, алексией или агнозией. Нам известно, что человек может видеть, будучи в своем сознании слепым. Такой невидящий не знает, что видит окружающий мир и другого человека с мячом в руке, но схватит этот мяч, если его ему бросить. Феномены такого рода, а их существует легион, лучше известны неврологам, которые, как, например, российский исследователь Лурия, имели дело с тысячами людей, имевших различные повреждения мозга. Лечение таких состояний часто основано на терпеливом обучении
310
Paradoksy 'swiadomo'sci, 2000. © Перевод. Язневич В.И., 2002
Как я писал в «Сумме технологии», конструктора интересует не то, есть ли сознание у машины, а лишь то, правильно ли она функционирует. Все, что мы знаем о внесознательном автоматизме, а также о бессознательной активности инстинктов, позволяет нам считать возможным изучение сложных систем (например, нейронных сетей), когда, зная, что находится на входе, а что — на выходе системы таких сетей, мы можем не знать, что происходит в самой сети. Пока мы не слишком далеко продвинулись от компьютерных программ Винограда, при помощи оптических датчиков и рецепторов выполнявших поручения типа: «скажи, сколько геометрических тел стоит на столе» или «поставь конус на куб» и т. д. Сейчас нам с триумфом объявляют, что робот, который умеет подняться по лестнице или спуститься с нее, может самостоятельно ориентироваться в лабораторном окружении. Однако я бы не сказал, что его уже можно сравнить по умственному развитию с полуторагодовалым ребенком, который еще не разговаривает. Тем временем энтузиасты Artificial Intelligenceхотят уже в следующих поколениях роботов видеть если еще не Эйнштейнов, то по меньшей мере официантов или домашних охранников. А ведь как с охранником, так и с официантом можно поболтать на политические или экономические темы. В моих глазах поборники AIсегодня напоминают скорее группы цирковых акробатов, намного более проворных, чем зрители, поскольку они способны выполнять прыжки в воздухе с трапеции на трапецию. Это неоспоримое мастерство sui generis, но оно не должно в каждом случае находиться под сосредоточенным вниманием сознания. Хотя я приписывал машинным системам будущего способность лингвистической артикуляции, и, следовательно, искусство ведения разговоров с человеком в рамках определенной тематики, но не стал бы сравнивать эту способность со свободой речи неквалифицированного разнорабочего или кухарки. Ведь не упоминалась немаловажная проблема, заключающаяся в том, что способность отличить в разговоре искусно запрограммированный компьютер от человека в очень большой, а точнее, в различной степени зависит от интеллектуального уровня собеседника-человека. Из трудов Вейзенбаума мы узнали, между прочим, что его псевдопсихологической программе Elizaудавалось обмануть даже тех людей, которые знали, что ни один человек и ни один разум не стоят за произносимыми вопросами и ответами. Однако психологическое заблуждение, вызванное антропоморфической проекцией, приводило к тому, что, например, секретарша, которой программа Elizaзадала вопрос, с точки зрения секретарши интимный, просила, чтобы профессор оставил ее один на один с машиной, понимающей ровно столько же, сколько может понимать стена, отбивающая удары игрока теннисным мячом. Таким образом, мы вынуждены признать проблему искусственного интеллекта дихотомичной, поскольку она возникает при столкновении двух систем: человека, который в нашем предположении понимает, что делает и говорит, и машины, которая, очень постепенно в разных направлениях совершенствуясь, будет имитировать партнера. Я опасаюсь, что имитация может оказаться одновременно и бессознательной, и замечательно изображающей сознание. Эта трудность еще не преодолена, и потому сегодня она представляет собой гордиев узел, распутыванием или рассечением которого должно будет заняться только будущее.
Интеллект — случайность или неизбежность [311]
В беседе с молодыми немецкими философами я позволил себе задать несколько риторический вопрос: может ли интеллект считаться существенным условием сохранения вида. Я ответил себе сам, констатируя, что многомиллионное разнообразие живых видов на Земле возникло и опирается на точно нам неизвестное многомиллионное количество видов бактерий. Возникло оно после того, как цианобактерии, фотосинтезирующие водоросли, а также, вероятно, многочисленные другие прокариоты радикально изменили атмосферу едва остывшей и покрытой коркой Земли, благодаря чему возникшая в водах океанов жизнь, разделившись на растения и животных, смогла начать нашествие на континенты. Бактерии, сказал я, являются единственными организмами, способными пережить сильнейшие геологические и космические катаклизмы за исключением, пожалуй, полного испепеления нашей планеты в результате превращения Солнца в красного великана, который размерами превысит орбиту Земли, а может, и Марса. Не отрицая, таким образом, активной деятельности человеческого интеллекта, вместе с тем нельзя приписывать ему потенциал выживания, превосходящий потенциал, присущий миру животных. Виды, которые просуществовали сотни миллионов лет и сохранились до сих пор, как, например, насекомые, отличались изменчивостью, позволившей динозаврам дожить до нашего времени благодаря перерождению в птиц.
311
Inteligencja — przypadek czy konieczno's'c, 2000. © Перевод. Язневич В.И., 2002
Наши, то есть земные, ведущие эволюционисты все более определенно склоняются к мнению, что эволюционные видообразующие способности, при всей их удивительной искусности в формировании и моделировании живых организмов, которые на очень широком функциональном фронте постоянно превосходят наши технические возможности, не являются проявлением прогресса. Тем самым многое из того, чему нас научили в XX веке, а именно, что существует прогрессивность этапов развития от допозвоночных, через рыб, земноводных, пресмыкающихся до млекопитающих, венцом которых стали Приматы ( Primates), оказывается нашим заблуждением, мнимо упорядочивающим эволюцию. В настоящее время специалисты склоняются к мнению о фактической разнородности не столько древа Линнея, сколько зарослей жизни. Такой деклассификацией процесса эволюции занимается американский эволюционист Стивен Джей Гулд, известный специалист по улиткам, семейно-видовое разнообразие которых дало ему первый толчок к пересмотру взглядов на прогрессивность, якобы постоянно присутствующую в эволюции. Этот подход, не единственным сторонником которого является американский ученый, может охватывать теории только частично противоречивые, как, например, пунктуализм или сальтационизм. В самом деле, благодаря накоплению палеонтологических знаний мы сегодня знаем, что в эволюции жизни есть даже миллионолетние периоды стаза или неизменности видов, являющихся производными различных прототипов, которые сумели сдать экзамен на адаптацию.
Течение минувшего земного времени измеримо и разделено на последовательные геологические эпохи, но вместе с тем представляет огромный биохимически-топологический промежуток, в котором возникло одновременно или в различной последовательности все, что заложено в проектной мощности четырех нуклеотидов и двадцати белков. В сопоставлении с колоссальным разнообразием биологических форм любые метафоры должны хромать; возможно, стоит осознать, что оказавшееся (как египетские, а также южноамериканские пирамиды) наиболее прочным не явилось источником вдохновения для позднейших архитектонических форм, поэтому нельзя сказать, что романский стиль создал готический, а тот, в свою очередь, породил барокко, которое за последние два века техногенно преобразовалось в архитектуру наших дней. В оценках, не столько аксиометрических, сколько просто исходящих из строения, преобладает некое лабиринтное несоответствие, поскольку млекопитающие представляются нам и «высшими» организмами, и выведенными из предшествующих классов, и в этих предположениях пытается нас убедить хорошо известная конвергенция, наблюдаемая в видах, наверняка возникших независимо друг от друга на разных континентах. Одним из доказательств независимого возникновения подобий является то, что в противоположность континентам, соединенным по крайней мере материковыми мостами, как это было с Северной Америкой и Евразией, соединявшимися Беринговым перешейком, на австралийском, самом маленьком континенте возникли не млекопитающие, а сумчатые во всем многообразии их видов. Введенные человеком, в том числе и первобытным, млекопитающие совсем вытеснили сумчатых из их экологических ниш. Сегодня речь идет о том, что разноконтинентальную конвергенцию обособленно возникающих видов обуславливает большая схожесть господствующих и долго сохраняющихся климатическо-геологических условий, так же как и инсоляционный гомеостаз, поскольку главный или даже единственный источник жизнесозидающей энергетики Земли (то есть солнечная радиация) был менее эффективным только на ранних этапах биогенеза. Солнце, вспыхнув сильнее, стабилизировалось, и не случайно настоящее время является приблизительно серединой времени его радиационной активности. Возможно, стоит добавить, что в соответствии с нашими современными знаниями Солнце является не обыкновенной звездой, оно в одиночестве, вместе с планетарной системой, вращается как бы снаружи коротационной орбиты нашей Галактики или Млечного Пути. Очень много звезд составляют кратные системы, гравитационное окружение которых делает невозможным существование стабильных планетарных орбит, не подверженных резким нарушениям долгое время.
Я говорю об этих вещах, поскольку они относятся к немалому числу явлений, на которые технотворческая человеческая изобретательность не будет иметь реального влияния. Одним из последних плодов этой изобретательности в настоящее время является глубоко проникшая во все сферы жизни область связи с растущим количеством ловко сконструированных заменителей интеллекта, искусственного эквивалента которого создать мы не можем (пока). Электронная паутина, все гуще оплетающая нашу планету, не может заменить интеллект. Впрочем, мне кажется, что даже если бы могла, это бы не пошло нам на пользу, поскольку так же, как прототип автомобиля породил тысячи разновидностей, называемых марками, так и прототип интеллекта должен был бы разделиться на множество отличающихся друг от друга разумов, которые могли бы не только взять нас под опеку, но и направить на не слишком заманчивые пути развития.
К вышеприведенным замечаниям меня прежде всего привело замеченное мной расхождение между конструкторским идеализмом ранних шестидесятых годов, когда я писал «Сумму технологии» с зачатками сформулированных в ней проектов, и действительностью, в которой эти проекты начали реализовывать. Вроде является очевидным, что, сочиняя в то время, я должен был каким-то способом без коллизий обходить Харибду — цензуру социалистического строя. Однако я не принял во внимание Сциллу капитализма с его жадностью, с его обязательным желанием извлечь прибыль. Все
технократические и технофилические искусства, которыми приманивают нас сегодняшние производители и футурологи, готовые на все, чтобы объединить всевозможные виды электронной и электромагнетической связи, чтобы их резервуары разместить на околоземных орбитах и посылать потоки импульсов, демонстрирующих образы и сюжеты все более тривиальные, все в большей степени ориентированные на образованность людей, на их согласие на добровольное принуждение, и вместе с тем заговаривание масс (преимущественно скучающих) обещаниями светлого будущего, чары которого будут прямо пропорциональны количеству ретрансляторов, программ, кабелей, так же как и космических передатчиков… — все это вместе мне явно указывает на прибыль, которую люди получают от всяких инноваций, тем самым расширяя и делая универсальным всеобщее господство идеи потребления. Впрочем, большую часть того, что я написал до сих пор, можно было бы кратко назвать оборотной стороной картин, нарисованных мною в середине века. Действительно, я писал об имитологии, о фантоматике, о цереброматике, но на самом деле я обдумывал и их будущие последствия философской природы, но от возникающих таким образом видений меня постоянно пробуждает огромное количество бесстыдных реализаций, каковыми ядовито плодоносит широко развитая популяризация проектируемых человеческих безумий. На страницах научного журнала выступает нейрохирург, на семьдесят втором году жизни выражающий уверенность, что он сумел бы пересадить человеческую голову, отрезанную от одного туловища, к другому. Вот планируется строительство базы на Марсе, первыми жителями которого должны были бы стать сами проектировщики. Вот удаление определенного гена из наследственной плазмы червей, называемых нитчатыми, гипотетически переносится в будущее время, в котором люди так же, как эти препарированные нитчатые черви, смогут удвоить продолжительность жизни. Поэтому мне кажется, что было бы полезно издать антологическое собрание опубликованных научных заверений, обещаний и гарантий, неизбежно и обязательно принявших огромные размеры, в виде энциклопедии выдумок, легко воспринимаемых прежде всего потому, что все, в чем нас уверяли (например, в окончательной победе над злокачественными опухолями или процессом старения), включается в колоссальное собрание несбыточностей, которые мы поглощаем маленькими порциями. Энциклопедия невежества, царствующего в нашем знании о мире и человеке, должна пополниться, но эта, упоминаемая выше, действительно могла бы стать сосудом с нюхательной солью, поскольку нам упорно внушается, что все возможно. Астрология — это собрание нонсенсов, никаких прибывающих из далей Вселенной неопознанных летающих объектов (НЛО) нет, никакие праастронавты не учили египтян, как строить пирамиды, однако же, как известно, mundus vult decipi, ergo decipiatur. [312] Табличку с вышеприведенным изречением я должен был бы повесить над столом с моей пишущей машинкой. Не следует, однако, увязать в бездне отупляющего потребительства. Не только употребление клецек с кетчупом или пудинга должно притягивать наши мысли и быть подтверждением их чудесного исполнения. Я закончу этот раздел, но это не значит, что в продолжение сказанного я в такой же похоронной тональности желал бы завершить рассуждения о далеком будущем разумного человека.312
мир хочет быть обманутым — так будем обманывать (лат.).
Рискованные концепции [313]
Наступают времена, когда физики, как мне кажется, могут многое сказать в биологии. Но мне не хочется углубляться в тему их вторжения. Могу только сказать, что не считаю это вторжение случайным. Одним из первых физиков, вступивших на эту практически девственную для них территорию, был Эрвин Шредингер. В 1943 году он назвал ядро или сердцевину (уже точно не помню) живой клетки апериодическим кристаллом. О генах, о нуклеотидной спирали, о различных репликазах, рестриктазах, репаразах еще не было и речи. Через сорок два года после Шредингера известный своими оригинальными взглядами Фримен Дайсон прочел лекцию, версия которой, исправленная автором, помещена в книге «Origins of Life». В этой книге, последний раз переизданной в 1990 году, Дайсон попытался смоделировать и тем самым познавательно осветить одну из самых больших загадок биологии, а именно — процессы, которые привели к возникновению жизни. Было много предположений о том, каким образом на Земле зародилась жизнь. Дайсон, в частности, рассуждал и искал ответ на вопрос, почему, начиная от эукариот, а стало быть — от царства бактерий, жизнь столь сильно запутанна. Его книга, настоящая башня гипотез, построенных на гипотезах, заканчивается призывом к экспериментаторам, чтобы они попробовали опытным путем укрепить эту мысленную постройку. Работа написана замечательно и просто, но я не намерен здесь излагать ее содержание, а стремлюсь только вывести из нее главную мысль. В своем тексте Дайсон старался, как только мог, развеять неуверенность. И хотя экспериментальной проверки его главных тезисов по-прежнему нет, я, собственно говоря, призываю эту работу не продолжать. Процесс возникновения жизни наверняка продолжался в геологическом масштабе долго, но стартовал, вероятно, еще до того, как миновали первые полмиллиарда лет на уже покрытой коркой Земле, в эпоху, когда молодое Солнце согревало нашу планету, но излучение было значительно слабее, чем сейчас. Невзирая на то что самопроизвольному зарождению жизни были необходимы, кроме термодинамических, условия, обеспечивающие большое количество химических взаимодействий и тем самым молекулярных столкновений, очевидно, что сперва произошло возникновение полимеров из мономеров, а среди возникших полимеров выделились те, что дали начало аминокислотам — будущим кирпичикам плазматического гомеостаза. Неизвестно, было ли таких многомолекулярных коллизий триллионы или квадриллионы, но в любом случае их должно было быть очень много. Из хода рассуждений Дайсона следует, что именно так возникли аминокислотные сгустки, из которых появились белки, то есть что основой биогенеза был белок. В настоящее время, когда нам уже известны очень своеобразные, анормальные формы белков, называемые прионами, которые вызывают болезнь «коровьего бешенства», являющуюся следствием фатальных эффектов, вызываемых этими прионами на обычном плазматическом белке, уже ясно, что один из старейших догматов биологии, провозглашающий непередаваемость биологической информации без участия нуклеиновых кислот, рухнул. Болезнь, которую вызывают у человека прионы, передается без каких-либо следов нуклеотидной основы. Это косвенно подтверждает предположение Дайсона, который допускал, что белки были первыми, что они сами сумели образовать неизвестные нам, поскольку они уже исчезли, формы первичного существования или гомеостаза и что только позднее, хотя неизвестно как и когда, среди них начали появляться нуклеиновые производные. Другими словами, жизнь в самом начале была очень запутанной, очень разнородной, с необычайно своеобразной формой взаимодействия двадцати аминокислот, которые еще не достигли эукариотической стадии. Нам неизвестно, каким образом нуклеиновые основы начали обосабливаться из аминокислотных сгустков, пока через два миллиарда лет сформировались так, что из них возникли управляющие группами белков нуклеотидные спирали, что произошло, впрочем, примерно миллиард лет назад.
313
Ryzykowne koncepcje, 2000. © Перевод. Язневич В.И., 2002
В настоящее время, на пороге все более дерзкой деятельности генной инженерии, мы допускаем такое ее тотальное распространение, которое может привести к созданию ксеногибридных видов растений и животных, к наделению растительных культур свойствами, которых в природе не существует (например, сопротивляемостью различным паразитам), и такого рода шаги, которые, впрочем, уже делаются на вегетарианских рынках съедобных растений, вызывают много споров или просто опасений. Тем больше страхов должен, разумеется, вызывать призрак клонирования животных, и, в конце концов, человека, коим нас пытаются одурманить «клонофилы». Я намерен выйти за сферы панклонирования по нескольким причинам. Только практика может показать, окажутся ли вредными для людей вводимые в растения чуждые им до сих пор гены и каким образом. Это во-первых. Во-вторых, раскодирование и распознавание человеческого генома неизбежно послужит началом для открытия его созидательных возможностей, а также того, какие гены или же их конфигурации в человеческом геноме несут информацию, обуславливающую возникновение у человеческих индивидов разнообразнейших отклонений от видовой нормы, вызывающих так называемые наследственные болезни, какие гены определяют статистически определенную продолжительность индивидуальной жизни и, наконец, какие гены являются летальными. Учитывая так называемый плеетропизм генов или запутывающую как изучение, так и терапию способность этого самого гена или этой самой группы генов к обуславливанию различных и вместе с тем очень разных черт организма, мы не можем сегодня каким-либо способом произвести удаление из человеческого генома всех тех генов, фенотипная экспрессия которых оказывает какое-либо негативное воздействие на индивидуальное существование, как соматическое, так и психическое.
Возвращаясь к книге Дайсона, надо коротко сказать, что жизнь всегда сложна, простых биологических форм просто нет. Простейший псевдоорганизм — это бактерийный фаг или паразит бактерии, который, по мнению одних исследователей, является живым организмом, а по мнению других — действует только как яд, поскольку лишь только проникнув в бактерийную клетку и захватив власть над ее обменом веществ, так «переставляет стрелки», что бактерия образует следующее поколение фагов, а сама погибает. Эксперименты показали, что некоторую суверенность фагу обеспечивает его белковая оболочка. Ее можно удалить и тем самым так упростить паразитический механизм, что внутрь бактерии попадет только «паразитный рулевой» — репликаза. Как показывает опыт, репликаза, в свою очередь, подвержена мутации, в результате чего ее можно «сократить» до еще более простой формы, которая или начнет подвергаться следующим мутациям, то есть будет продолжать существовать, или просто распадется. Однако что касается хозяина фага — бактерии, мы всегда имеем дело с большим количеством синхронных процессов обмена веществ, которые действительно могут приобретать разнообразнейшие формы, тем самым демонстрируя способность к многовидовому разделению микробов, но жизненные процессы уже не поддаются сокращению до функций более простых, чем бактерийные.
Сейчас мы должны осмыслить путь, ведущий от прокариот к эукариотам, а затем — к многоклеточным, составляющим необычайно разнообразные благодаря мутациям разветвления. На диаграммах, изображающих такие разветвления, все млекопитающие вместе с человеком представляют одну из тысячи возможных ветвей. Только имея в виду этот захват жизненного пространства на Земле нуклеиновыми кислотами и аминокислотами, мы можем легче постичь сразу две вещи. Во-первых, то, что жизнь с самого начала является сложной архитектурой и основана на сложностях, а во-вторых, то, что не стоит выдумывать каких-либо возможностей, безграничных способностей человека, вступающего на путь автоэволюции. Можно увеличить среднюю продолжительность жизни. Можно устранить отклонения здоровья от средней нормы. И хотя как одно, так и другое очень желательно, действительное количество дельных автоэволюционных вариантов должно быть сильно ограничено. Наверняка можно достичь шестипалости наших рук или продублировать наши сердца вспомогательными сердцами, но каталог этих физиоанатомических изменений, создаваемых автоэволюционной практикой, не является бесконечным. Возможность достижения человеком мафусаилового возраста останется утопией. Между прочим, не может быть преодолено жизненно необходимое потребление кислорода, обязательная транспортировка его ко всем тканям, прочность скелета на нагрузку, предельно установленную земным притяжением, и ряд других детерминантов.