Молоко с кровью

– Не видела я твоего милого… – прошептала Маруся.

– Потому что счастливая… А счастливые ничего вокруг не замечают, – девушка говорит ей тоскливо.

– Разве я счастливая? – вздохнула Маруся. – Сердце вот все время плачет…

– А сердце и от счастья плачет, – насторожилась девушка и просит Марусю: – Отдай мне свое намысто. Тебе оно теперь совсем не нужно.

– Почему?

– Все равно душу закрыла. Любовь – не залетит. Счастье погаснет без свежего ветра. Отдай…

– Да бери! – отчего-то разгневалась Маруся, с силой толкнула большую, как гора, красную бусинку к девушке. Бусинка покатилась, подмяла под себя девушку и остановилась уже после того, как раздавила ее.

Маруся смотрела на неподвижное тело, тряслась от ужаса, но ноги не слушались – и шагу ступить не могла. И вдруг туман рассеялся, в открытое оконце заглянуло солнце, словно только того и поджидало, Маруся оглянулась – никого. И только родная комнатка с кожаным диваном и зеркальным шкафом стала огромной, как белый свет. До зеркала, верно, полжизни брести. Издалека на себя в зеркало глянула – на шее намысто коралловое. Руку к нему приложила:

– Да что же это?!

И тут кто-то маленький за подол юбки – дерг! Оглянулась – мальчонка лет семи.

– А ты кто такой? – улыбнулась.

– Мама! – серьезно произнес малыш. – Ты больше не балуйся и намысто никогда не снимай.

Маруся хотела присесть около него, но мальчонка крутнулся и исчез.

Маруся открыла глаза и села на матраце.

– Дурная спала – дурное и приснилось! – прошептала сердито.

Немец слово сдержал – не поехал в новый дом. Старостенко матюки гнул, Татьянка в такие рыданья впала, что любопытные соседи собирались под забором Барбуляковой хаты, щелкали семечки и бились об заклад, что, верно, немец начал бить жену. Хоть бы хны! Уперся.

– Если хочешь новую хату, так будешь сама в ней жить, – сказал Татьянке. И как она его ни уговаривала, на переезд не согласился.

Татьянка рыдать прекратила, что-то там себе покумекала.

– Как же меня Степка любит, аж страшно! – понесла по Ракитному. – А я ж, дура, думала, что он ради Старостенковых обещаний дать новую хату на мне женился. А он говорит: «Вот тебе, жена, мое главное доказательство, что люблю тебя, как бешеный. Болтают люди, что из-за хаты я на тебе женился, так не перееду я в новую хату! Не нужна она мне! Лучше возьму в колхозе материалы и отцовскую хату отремонтирую, будет как дворец!»

– Да может быть, – размышляли ракитнянцы, наблюдая, как рыжий немец все возится у старой родительской хаты, – то одно подправит, то другое в порядок приведет.

Но через несколько месяцев сплетничать про странноватого Барбуляка стало неинтересно, к тому же, когда осень занесло снегом, сразу у двух баб животы округлились.

– Маруся! Маруся! А ты кого хочешь? – спросила беременная Татьянка беременную Марусю, когда как-то повстречала ее на улице.

– Только бы не рыжее, – отрезала Маруся, а Татьянка все по-своему поняла:

– Очень уж ты заносчивая, Маруська! – рассердилась. – Ну и что, что мы со Степой не такие уж красавцы, как ты со своим Лешкой, а вот ребеночек у нас будет – самый красивый! Вот увидишь!

– Такие глупости говоришь, смех да и только! – сказала Маруся, и Татьянка разгневалась еще больше.

– А в постели ж какой… Мама родная! Вот бы не отрывалась от него и на миг, – цокала языком. – Уже и живот выпирает, уже и неудобно, а он вот припадет ко мне: «Любонька моя! Не могу без тебя! Давай последний разочек…»

– Ох и брехливая ты, Татьянка! – грустно усмехнулась Маруся.

– Это я брехливая? – понесло библиотекаршу. – Это ты – брехуха высокомерная! На свадьбе нашей люди добра желали, а ты на моего Степку наплевала: мол, ни на что не способный. Зараза! Зараза и все!

Маруся Татьянку смерила взглядом да спокойно так:

– А чего ж бесишься, Татьянка? Верно, как немец с перепугу в первую брачную ночь на тебя заскочил, так с тех пор больше и не можешь приманить к себе.

– Да ты что несешь?! – возмутилась Татьянка. И на живот показывает. – А ребеночек откуда? Ветром занесло? Да ты просто завидуешь мне, Маруська! Потому что меня Степа так любит, что все село про это гудит, а твой Лешка как с утра пораньше из дома выскочит, так до ночи себе работу ищет, только бы тебя не видеть.

Марусины глаза сверкнули железом. Брови серпом выгнула.

– Так и благодари меня, дура ты! Зачем же ты меня грязью поливаешь, если я тебе такое счастье дала?

– Ты? – Татьянка ртом воздух хватает, а нет воздуха. Нет.

– А кто ж? Старостенко? – рассмеялась. – Иди уже, а то еще родишь рыжего посреди дороги.

И пошла сама.

– Румынка гонористая! – крикнула ей вслед Татьянка. Да так крикнула – все силы в тот крик вложила. Чуть не упала, испугалась: еще не хватало, чтоб ребеночек раньше времени выскочил из-за этой Маруськи придурковатой.

После того разговора с Марусей Татьянка так-сяк отсидела до семи в библиотеке – и быстрей домой. На диван уселась и так просидела до тех пор, пока Степка из бригады не вернулся.

– А что это ты? – удивился, увидев торжественную, как на партсобрании, жену.

– Присядь, Степочка, – прошептала Татьянка притворно слабо. – Присядь… Потому что нет у меня сил к тебе встать.

Степка насупился, на жену с тревогой глянул.

– Худо? Давай за доктором сбегаю.

– Не нужно, – еще тише ответила Татьянка.

– А что нужно?

– Нет, – упрямится, – сначала сядь со мной рядышком.

Сел. Даже грубой ладонью по Татьянкиной руке тонкой провел.

– Ты как? Что с тобой? Дитя толкается?

– Нет! – заплакала. – Сердце разрывается!

– Отчего это? – совсем запутался.

– Маруську Лешкину сегодня встретила… – умолкла, на мужа – глядь. Сидит, хмурится.

– Тоже мне диво! Это если бы ты в Ракитном слона встретила или обезьяну какую, – говорит.

– Лучше бы слона! Потому что эта Маруська нас с тобой так обидела, что жить не хочется! Вот ждала тебя, ждала и думаю себе – лучше удавиться, чем такое…

– Да какое? – Степка голову опустил, совсем посерел.

Татьянка ему в глаза заглядывает.

– Сказала, что приказала тебе на мне жениться! Да нет! Не то… Как-то так сказала, словно от себя оторвала и мне отдала.

Встал тяжело. Рукой махнул.

– Пустое… Я думал, что-то серьезное, а ты мне бабскими сплетнями голову морочишь.