Молоко волчицы

Как признавал фюрер, судьба войны в те дни решалась на юге России. Там она и решилась. Кутузов пожертвовал Москвой, Россия - Кавказом, лучшим алмазом своей короны. Война называлась Отечественная - защищали Родину. Поэтому наряду с тенями великих революционеров прошлого в строй встали святой Александр Невский, князь Дмитрий Донской, царь Петр Первый, полководцы Суворов и Нахимов. Священники служили молебны о победе русского воинства и пели, как и триста лет назад, "даруй, господи, одоление на агарян и филистимлян". Но сокрушили врага живые люди, осененные великим знаменем новой России.

Немцы уже неделю в станице. Михея не трогают, но дорога каждая минута. Быстро перебрал в памяти активистов оборонных кружков, которые по годам должны быть дома.

– Иван, много немца в станице?

– А черт их знает! Вот чего много, так это раненых. Аксютка наша, дурочка, как работала в "Горном гнезде", санитаркой, так и осталась. Говорит, полковники да генералы на лечение прибыли. Близко не подойдешь собаки, охрана. Наши летчики бомбят станицу каждый день, и все по краям, уже три коровы убило и пацана.

– Сто палат в "Горном гнезде", ежели и по одному в палате, а там люксы, то чуешь, сколько гробов! Ты вот что, Иван, расспроси Аксютку обо всем подробно: как они завтракают, обедают, где собираются, словом, как проводят свой санаторный отдых. И позови мне сейчас Кольку Мирного, что в сад к нам лазал, черешню еще сломал, сукин сын, и Крастерру Васнецову, рыжую медсестру, знаешь.

Колька, сын красногвардейца, а потом эмигранта, скоро пришел.

– Здорово, Николай Афанасьевич!
– сказал Михей пятнадцатилетнему пареньку.
– С родней не знаешься, ты ведь мне внуком по Мирным доводишься. Просьба у меня к тебе, выполнишь?

– Какая?
– спросил Колька, тихий, в дешевеньком костюмчике, палец неудержимо тянется к носу.

– К Сталину я тебя посылаю.

– К Сталину?

– Ага. Помнишь, в войну мы играли, в зеленых и синих? Но таких-то на свете нет, есть только белые и красные, то есть немцы и русские.

– Чего вы мне толдоните - это понятно, - ковырнул в носу Колька. Как я туда попаду?

– Ты для начала перейди фронт и повидай любого самого главного командира нашей армии и отдай ему письмо от меня.

– Как же я от мамки уйду? Она хворая, и Манька еще маленькая, кормить надо, я быка поймал, тачку делаю.

– И ведь парень ты геройский, похлеще отца будешь, а приходится тебе объяснять, хоть и сам понимаешь: немцу скоро каюк.

– Хороший каюк - без боя чешут, а у наших только пятки мелькают! Не могу. Манька ночью боится, мать кричит во сне.

– Вот ты, Николай Афанасьевич, опять за рыбу деньги! Через месяц-два наши войска будут входить в станицу, и кто с ними впереди, на коне, едет? Под знаменем! Да Колька Мирный!

– Вы мне сказки не рассказывайте!
– ухмыльнулся Колька.

– Ты пионер?

– Комсомолец, - тихо ответил парнишка.

– Тогда и говорить нечего - собирайся.

– Письмо отнести?

– Письмо, пакет боевой.

– Чего ж вы мне голову морочите? Вы когда-нибудь сами в гражданскую пакеты носили?

– Приходилось.

– Когда пакет дают, должен тот боец знать его содержание - налетели белые, пакет съел, а суть в голове!

– Так это ты меня морочишь! Значит, слушай на словах, если пакет съешь. Надо одну хорошую бомбу кинуть на госпиталь "Горное гнездо", знаешь?

– Мать работала там, полы мыла, а я в кино туда ходил, в клуб.

– Нарисовать можешь, как мы тогда местность рисовали?

– Чего?

– План нарисуешь, чтобы летчику объяснить, куда бомбу бросать?

– Могу, улица Анджиевского, за углом.

– Молодец! Но, Коля, летчики не все в нашей станице выросли, откуда им знать улицу Анджиевского?

– Ее все знают - там главные санатории стоят.

– Не все. Вот смотри, я тебе нарисую, а ты запоминай. Вот станция, вот труба лечебницы, тут парк. Нарзанная галерея, а вот тут Лермонтов... смекаешь?

– Ага.

– А за Манькой с матерью мы посмотрим.

– Вас уже не будет...

– И так может случиться, потому и прошу: передай мою последнюю просьбу.

– Ничего не получится!
– взялся за нос Колька.
– "Горное гнездо" с начала войны в маскировке - там вода на крыше туманчиком разлетается.

– Не мне тебя учить! Об этом и скажи летчикам да проверь нынче же, какие на крыше изменения.

– В газете зимой писали, что партизаны навели самолеты на объект так: ночью его не видать, днем тоже скрыт, так они установили какой-то красный фонарь, не видный с земли...

– Тебе, Николай, не Маньку с быком охранять, а полком командовать надо! Семилетку кончил?

– Весной. На "отлично".

– Напишем тем летчикам: опознавательный знак ночью - красный сигнал с миганием.

– А кто же его поставит?

– Это не твоя забота. Так писать или на словах передашь?

– На словах.

– Ну, вот, задачу ты понял. О Василии Есаулове слыхал? Звезду Золотую отхватил под Москвой. И тут пахнет не меньше. Сам посуди: на фронте можно пять лет воевать и живого генерала даже своего не увидеть, а тут сразу, в одном гнезде, до сотни высших чинов Германии наберется. Тут их и "подлечить" нашей целебной водичкой!

– Если все за звезды воевать будут, звезд не напасешься!

– С тобой натощак не поговоришь! О звезде, что ли, думал Василий Спиридонович, твой дядя, когда танки немецкие бил? Ты, главное, фронт перейди, до него верст восемьдесят.

– Так как матери сказать?

– Так и скажи: послан народом к партии, к армии, а зачем, скажешь, когда геройски вернешься в станицу.

– Дядя Михей, голубей у меня шесть штук, на кого оставить?

– Передай Ивану Спиридоновичу.

– Смотрите, чтоб кошки не сожрали!

– Как идти к фронту, тоже Иван Спиридонович расскажет. Выходи нынче. Кто ты - сирота, из Ростова, тетку разыскиваешь. Денег дадим сейчас.

– Их немцы уценили в десять раз.

– В десять раз больше дадим.

– Я сам прохарчусь. Матери с Манькой помогите. В грабиловку все полные хаты натаскали, а мы только быка пригнали.

– Ну, час добрый!
– Михей крепко расцеловал парнишку.

Колька ушел. Из-за куста крыжовника вышла краснокудрая девушка, казавшаяся семнадцатилетней, хотя была старше.