Молот Ведьм

— Во-первых, не думаю, что ты должен кому-нибудь рассказывать о нашем маленьком секрете. Ибо я уверен, что это не пошло бы тебе на пользу, — он на минуту замолчал. — Не пойми меня неправильно, Маддердин, я тебе не угрожаю, — добавил он объясняющим тоном. Ибо чтоб я мог сделать, если бы сюда съехалась целая армия твоих собратьев? Но у меня впечатление, что твой рассказ мог бы не понравиться многим людям… У меня было такое же впечатление, поэтому я даже не думал противоречить.

— Во-вторых, я хочу, чтобы ты выяснил, почему я такой, какой есть. Чтобы ты мне сказал, проклятье ли это или благословение, чью силу я не сумел использовать. Почему мне подарили вечную жизнь? Почему меня нельзя ранить железом? Почему я могу властвовать над волей других людей? Кто я, Мордимер? — спросил он с отчаянием. — Найди для меня ответ. Я смотрел на него, как сидел в постели с горящими глазами и тоской, написанной на лице. По чему он тосковал? По ответу? По пониманию? По тому, чтобы стать таким же человеком, как другие? Я не знал. Я также не знал, почему мой Ангел возвестил, что вампиров не существует. Почему солгал? А может… не знал? А может разница между фальшью, правдой и незнанием была так стёрта, что он не мог или не хотел их различать? Но существует ли что-то, о чём Ангелы могут не знать? — Сделаю, как вашей милости угодно, — ответил я, зная, что поиски могут меня завести туда, где я никогда не хотел бы оказаться.

Огонь сердца

Ибо многие поступают как враги Христа. Их судьба — погибель.

(Св. Павел. Послание к Филиппийцам)

Я не должен был пересекать границ Виттингена. И было на это как минимум две причины. Во-первых, на большаке, ведущем из города, царило исключительно маленькое движение, и уже это должно было навести меня на размышления. Во-вторых, я заметил, что стражники у ворот особенно внимательно проверяют выезжающих, а не как это было обычно — въезжающих. Однако у вашего покорного слуги было позади несколько тяжёлых ночей, проведённых под дождём, в грязи и холоде. В связи с этим, я мечтал о сносном жилье (если это возможно, то всего лишь в скромной компании клопов и вшей), горячей ванне, сытной еде и о кувшине-двух подогретого вина с пряностями. Эти несомненно приятные картинки так затмили мой разум, что я почувствовал что-то недоброе только когда увидел, что городской стражей командовал не офицер, а мужчина в чёрной мантии и кафтане с вышитым на груди переломленным, серебряным крестом. Инквизитор. Ха! Но тогда уже было поздно.

— Мордимер Маддердин, — крикнул чуть ли не радостно инквизитор. — Впускайте его внутрь, живо!

Он подскочил ко мне и подал мне руку, когда я соскакивал с седла.

— Мордимер, как же я рад, что ты уже здесь. Мы все ждём тебя, как избавления.

Из-под широких полей шляпы выглядывало лицо, которое я узнал не сразу. У меня к сожалению нет исключительного таланта Смертуха, которому этот талант позволяет годами помнить как лица, так и содержание разговоров и документов. Однако через минуту я связал лицо с фамилией. Это был младший меня на три года Андреас Кеппель. Как сквозь дымку я вспоминал его по временам учёбы в Академии.

— Проведу тебя на постой, — произнёс он, горячо пожимая мне руку и тряся ею. Необыкновенно радушное приветствие для инквизитора. — Мы приготовили лучшие комнаты в городе. У тебя только трое людей? — Он бросил взгляд на близнецов и Смертуха. — Я думал, ты приедешь с большей свитой.

Смертух и близнецы сошли с лошадей и втроём смотрели на Кеппеля со всё возрастающим изумлением. Не скрою, я тоже в этом всём ничего не понимал. Мы отошли в сторону, чтобы не загораживать проход.

— Андреас, — я прервал тираду на тему удобств в приготовленном для меня жилье. — Что тут происходит?

— Ох, Мордимер, позже спокойно поговорим. А что происходит? Меч Господа, плохое происходит. Ты читал наше письмо, а сейчас ещё хуже, чем было, когда мы писали. Не знаю, как ты со всем этим справишься, но знай, что мы…

— Андреас, — произнёс я несколько резче. — Что вы тут делаете? Кого ждёте? Ибо точно не меня. Я попал в Виттинген лишь из-за дурацкого случая…

Он с минуту молча смотрел на меня, пока наконец не заморгал.

— Ти-шеее, — прошипел он и задумчиво потёр верхнюю губу. — Тебя не епископ прислал? — спросил он с недоверием.

— Нет.

— Ты тут не затем, чтобы принять командование?

— Нет.

— Знаешь, что происходит в Виттингене?

— Может тебя это удивит, но ответ звучит так же: нет.

— Вот здорово, — констатировал он бесцветным голосом. — Тогда, собственно, что ты тут делаешь?

— Я проездом, — спокойно объяснил я. — Хотел поспать, поесть, выпить. И ехать дальше.

— Ну и не поедешь. — Он поднял на меня глаза. У него было крайне озабоченное лицо. — Так или иначе я найду тебе жильё и всё объясню.

Смертух тоскливо посмотрел в сторону ворот. Для него это начинало плохо пахнуть, и я знал, что охотнее всего он бы покинул Виттинген. Не скрою, я тоже рассматривал такую возможность. Теоретически никто не имел права задерживать представителя Святой Службы без предъявления веских причин, но… Буду честным. Победило обычное любопытство, тем более, что краем глаза я заметил троих инквизиторов, двигающихся на вороных конях серединой улицы и расплёскивающих вокруг жёлто-коричневую грязь. А за ними толпу служек, вооружённых гизармами. Кроме того, на улицах Виттингена, по-моему, было странно пустовато, учитывая пору дня. Видите ли, любезные мои, встретить инквизитора в служебном наряде это нечастое явление. Даже в Хез-хезроне, где находится главная резиденция Святой Службы, прохожий не натыкается на каждом шагу на типов в чёрных мантиях с серебряными крестами. Мы люди не гласные и смиренного сердца, и предпочитаем стоять в стороне, наблюдая за миром из глубокой тени. Нет в нас, или по крайней мере, в большинстве из нас, гордыни, высокомерия и наглости, а лишь желание ревностно служить Господу. Служебные наряды мы надеваем единственно тогда, когда этого требует закон или необходимость. Между тем, уже в первые минуты моего пребывания в Виттингене я заметил четырёх инквизиторов во всеоружии. Если быть честным, то городу это ничего хорошего не сулило.

— Тогда веди, — принял решение я, обращаясь к Андреасу.

***

— У нас дело о колдовстве, Мордимер. О сговоре с дьяволом, о шабаше, об убийстве детей и вытапливании из них жира, о поклонении демонам и сношении с сатаной в образе козла… — Он махнул рукой. — И о чём только захочешь. Мещане, монашки, два священника, три дворянина. Все осуждены. И это только начало.

— Ноймаркт, — сказал я немного погодя.

— Да, Мордимер, — вздохнул Андреас. — У нас тут второй Ноймаркт. И знаешь, кто всем управляет? Я лишь поднял брови.

— Отец каноник Петро Тинталлеро, — произнёс он и сплюнул на пол. Растёр плевок подошвой. — У него письма из Апостольской столицы. Распоряжается, как у себя дома, проводит следствия, допросы. И смеет нам приказывать, — он говорил спокойнее, но я видел, что его распирает злость. — Даже ты не сможешь покинуть город без грамоты от него.

— Случаи всякие бывают, — тихо заметил Смертух, но я заметил, что его глаза блеснули.

— Держи своих псов на привязи, Мордимер! — рявкнул в ответ Андреас, не беспокоясь тем, что Смертух упёрся в него бешеным взглядом. — Это не какой-то дебош в корчме… Я успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Вы послали в Хез, — не спросил, а просто констатировал я. — И ты думал, что Его Преосвященство прислал именно меня, чтобы я взял на себя следствие.

— Ну да, — ответил он. — Но оказывается, что ещё подождём.

— Кто из наших старший чином? — Может это тебя развеселит, но я, — ответил Андреас. Ого, — подумал я, — похоже, дело на самом деле серьёзное, раз ты с таким облегчением хочешь отделаться от старшинства. С другой стороны, лучше иметь начальником Мордимера Мордимера, коллегу по Академии, чем безумного каноника Тинталлеро. Удивляетесь, почему я назвал каноника безумным? А потому, что я слышал о его несомненно славных свершениях на ниве преследования ереси и колдовства.

— Петро Тинталлеро, Смертух, — сказал я, чтобы получше вспомнить. Мой спутник прикрыл глаза и что-то зашептал сам себе.

— Ноймаркт, — наконец произнёс он вслух. — Двести восемьдесят осуждённых, двести восемьдесят сожженных, он оправданный.

— Дальше, — приказал он.

— Сан-Поли. Сто семьдесят три осуждёно, сто три сожжено, шестьдесят девять в порядке особого помилования повешено, один к пожизненному в монастыре. Четыре человека оправдано.

— Аж столько их было? — Покрутил головой Кеппель, и я догадался, что он имел в виду осуждённых, а не оправданных.