Молот Ведьм

— Мне кажется, — он громко проглотил слюну. — Мне кажется, да.

— Так что я сделаю, о чём ты просишь. И не ради твоих мещанских взяток, ибо если ты их возьмёшь, то я своими руками повешу тебя на ближайшем дереве. — Когда я произносил эти слова, лицом Андреаса промелькнула гримаса, но мой коллега всё же разумно решил не откликаться. — Я сделаю это, потому что в моём сердце горит огонь истинной веры. И я не хочу, чтобы люди покроя каноника Тинтарелло эту веру оскверняли, — я оборвал, посмотрел на него и добавил более резким тоном. — А кроме того, я предпочёл бы не видеть на твоём лице этой недоверчивой усмешки.

— Да, Мордимер. То есть нет, Мордимер. Ты из уст моих вынул эти самые эти слова… Поверь мне…

— Заткнись, — приказал я ему. — Я ещё не закончил. Требую от тебя и других абсолютного повиновения, а от тебя сохранения тайны. Ты немедленно прикажешь отослать людей Готтсталька, но не в Хез. Куда-нибудь в другое место. Куда угодно, лишь бы далеко и лишь бы никто не знал, куда едут.

— Конечно, — поддакнул он.

***

Смертуху и близнецам я приказал ждать снаружи, а в ратушу вошёл с Андреасом и двумя братьями инквизиторами из местного отделения Святой Службы. Были это Йохан Венцель и Генрих Вангард, оба молодые, полные, светловолосые, значительно больше похожие на купеческих сыновей, чем на инквизиторов. Однако все мы оделись официально, поскольку и миссия, с которой мы прибыли, была самой официальной.

Мы знали, что каноник, как каждый день, участвовал в святой мессе в часовенке на первом этаже, а потом завтракал вместе с ближайшими сотрудниками в зале на втором. Я слышал, что он не слишком беспокоил себя постами и умерщвлением плоти, потому что слуги ежедневно приносили вина и блюда из слывущего великолепной кухней дома купца Вильдебрандта, главы цеха ткачей бархата. Того Вильдебрандта, который вместе женой и дочерью пребывал много дней в гостеприимных подвалах ратуши, в то время как каноник наслаждался запасами его кладовой и погребка, а также пользовался необыкновенными умениями повара. У дверей стояла вооружённая мечами охрана отца каноника. Двое плечистых, прыщавых пареньков, одетых в кожаные латы.

— Его милость завтракает, — рявкнул один из них. — Можете подождать там, под стеной. — Он пренебрежительно махнул рукой.

— С каких это пор деревенские хамы указывают инквизиторам, что они должны делать? — мягко спросил я. — С каких пор такие овцеёбы, как вы, имеют наглость носить мечи? Или проще говоря, почему такие сыновья потаскух и хряков ещё ходят по свету Божьему?

Они остолбенели. Оба разинули рты и смотрели на меня так, будто я с луны упал. Жаль, ибо я думал, что они вытянут мечи, а тогда мы сможем, не уронив закон, распороть им брюхо их собственными остриями. Но раз они не выразили желания побиться, я хлопнул в ладоши. По этому сигналу примчалось четверо городских стражников.

— Забрать у них оружие и заковать, — приказал я. — Посадить в темницу. Завтра предстанут перед судом.

Забавно, но они даже не защищались, пока городские стражники вырывали у них мечи, грубо бросали на каменный пол и связывали, стягивая запястья так сильно, что аж брызнула кровь. Вот каких профессионалов подбирал себе каноник. Но и стражники ни в чём себе не отказывали, ибо ранее люди каноника помыкали ими хуже, чем собаками. Я улыбнулся командующему отрядиком сержанту.

— В камеры должны попасть живыми, — сказал я. — Но если будут сопротивляться, кулаков не жалейте.

— Знамо дело, ваша милость, — воскликнул обрадованный сержант.

— Останьтесь пока в коридоре, будьте добры, — попросил я своих спутников.

Я открыл двери и встал на пороге прямоугольной комнаты. Пол был выложен мрамором, а на стенах висели гобелены и несколько экземпляров прекрасно ухоженного и украшенного оружия. Слева от меня тянулись широкие, высокие окна, застеклённые цветными витражами. Почётное место занимал большой стол, за которым сидел одетый в бурую рясу каноник и пятеро его клириков. На столешнице громоздились блюда и кубки с вином и пивом.

— Чего хотите? — рявкнул каноник, глядя на меня исподлобья. Он отрезал себе солидный кусок говяжьего окорока и запихнул его в рот. — Не фитите, я сафтракаю?

— У меня документы, которые могут вас заинтересовать, отче каноник, — сказал я вежливым тоном.

Тинтарелло долго жевал, а потом проглотил и запил вином. Я заметил, что один из клириков толкнул другого в плечо и поглядывал на меня, злорадно усмехаясь. Явно ожидали неплохого развлечения. Я надеялся, что они не обмануться.

— И мешаешь мне завтракать, да? — рыкнул Тинтарелло. — Потому что ты привёз какие-то глупости, а? Так встань там под стенкой и жди, пока мы доедим. И молись, чтобы в этих письмах было что-то достойное внимания, ибо если нет… — Он погрозил мне наполовину обглоданным мослом. Клирики рассмеялись, а каноник посмотрел на них с признанием, но одновременно как бы изучающе. Может проверял, кто смеётся менее весело?

— Не угостишь меня завтраком, — заговорил я. — Я прибыл к вам прямо с дороги и охотно бы чего-нибудь выпил и что-нибудь съел.

Клирики замерли. Один даже с ложкой, поднесённой ко рту. Каноник резко обернулся.

— Разве я разрешил тебе говорить?

— Может бросим ему пару костей? — рискнул пошутить один из клириков, но Тинтарелло пронзил его взглядом. Явно только у него в этой компании была монополия на шутки.

— А я должен иметь на это ваше разрешение? — спросил я. — В конце концов Господь Бог Всемогущий дал мне уста, чтобы я говорил. А раз вам дал уши, то наверняка, дабы вы слушали.

Тинтарелло поднялся над столом, а его бледное и как бы иссохшее лицо побледнело ещё больше.

— Ч-что? Что вы сказали?

— Я сказал, что сыт вами и вашей компанией. — Я подошёл к столу. Взял стоящий на нём кубок. Понюхал. — И меня воротит от вашего вкуса, ибо вы позволили подсунуть вам худший сорт альхамры. Ну, это-то не диковина, ибо хам, даже если украсится перьями, всегда хамом останется.

Я перевернул кубок, и струя багрянца полилась на вышитую скатерть. Один из клириков бросился на меня, но я развернулся, схватил его за руку, ударил ею о стол так, что он растопырил пальцы, после чего прибил ему кисть к столу вилкой с двумя зубьями. Он завыл, у меня чуть уши не лопнули.

— Вилки, — сказал я. — Где это видано, чтобы хамы ели вилками.

— Охраааана!!! — разорался каноник.

Но когда внутрь зашло четверо моих братьев — инквизиторов, крик застрял у него в глотке. Прибитый к столу клирик лишь тихо выл, аытаясь пальцами левой руки вырвать вилку из раны. Я хватил его по башке, чтобы не мешал нам в переговорах. Он обмяк, упал, и вилка сама оторвалась под тяжестью его тела.

— Кеппель, что тут происходит? Кто этот человек? Ответь мне…

— Молчи, — приказал я. — Ибо я сейчас дам тебе настоящий повод кричать.

— Охра-ана, — тихо сказал один из клириков.

— Уже в темнице, — усмехнулся я. — Что грозит за сопротивление инквизитору на службе? Тинтарелло, к тебе обращаюсь!

Он смотрел на меня с разинутым ртом и ненавистью в глазах.

— Кеппель, будь добр, напомни этому балвану.

— Сжигание правой кисти на открытом огне, в процессе помилования заменяемое на отрубание.

— Так что больше не подержат меча, — заметил я и сурово посмотрел на двоих клириков, которые сжались на одном стуле. — Это была шутка! — рявкнул я, а они глупо рассмеялись.