Монах и кошка
Шрифт:
– Нет, не знаю, - мрачно сказал монах.
– Разве тебе не знакомо это просветленное и томительное ожидание?
– Нет!
Оба они знали, что Бэнкей солгал.
– Пусть так...
– прошептала Комати.
– Девяносто девять ночей он приезжал к моим запертым воротам. Настала сотая ночь - и он не появился.
– Эту историю знаю даже я, ничтожный монах, - видя, что поэтесса не может найти нужных слов, помог ей Бэнкей.
– Он заболел и умер. Люди говорили, что его сгубила ночная сырость. Перед рассветом она особенно чувствуется и влияе на сердце...
– Да, он умер, - на удивление спокойно согласилась Комати.
–
– Очевидно, у тебя было крепкое здоровье, - заметил монах.
– И ты бы не побоялась утренней сырости.
– Здоровье у меня было крепкое, а вот красота - непрочная. В конце концов я удалилась в горы, где никто бы меня не увидел. Я думала - еще не все потеряно, ведь многие придворные дамы, утратив красоту, продолжают сочинять и танка, и рэнга, и даже длинные романы. Оказалось, ошиблась...
– Для кого бы ты сочиняла романы в горах?
– искренне удивился Бэнкей. Это там вовсе ни к чему. Уж лучше ты бы твердила сутры, все же польза для души. Тебе ничего не говорили о свете Трех Благодатей?
– Это мудрость, освобождение от земных страданий и воплощение в будду, немедленно и четко ответила образованная поэтесса.
– Буддой мне в прежнем рождении стать было невозможно, потому что я женщина. А Три Земные Горести я познала сполна - суетные страсти, власть кармы и боль... Но ты не понимаешь, для чего я затеяла этот разговор. Слушай...
Она помолчала, глядя в крошечное окошко.
– Точно такой же была луна... И я лежала на старых циновках. И мне было холодно. Я знала, что утра не будет. Я вспоминала все, что было пятьдесят лет назад... Ни одной строки за пятьдесят лет, Бэнкей, ни одной строки!.. И я безумно желала написать хоть несколько слов... Рядом были такая же старуха, как и я сама, моя служанка, которую прислали родственники. На столике стояла наготове тушечница, лежали кисти и бумага, прекрасная бумага. Я все яснее понимала - все кончилось для меня в тот день, когда он умер, и пятьдесят лет я расплачивалась за его смерть.
– Такова твоя карма, - сказал Бэнкей.
– Если ты действительно так страдала, как говоришь, то в будущем рождении тебя ждет немало счастья.
– Да, я утешала себя этим. И мысли мои стали причудливы и замысловаты, как ава...
– Как что?
– не понял монах.
– Лакомство такое, - усмехнулась Комати.
– Вообрази себе жгут из сладкого теста длиной в два сяку, закрученный множеством петель. Когда-то я это очень любила... Я думала одновременно о самых разных вещах и вдруг поняла, чего я хочу. Я хотела, чтобы он опять пришел к моим воротам! И я бы отворила их в первую же ночь! Только теперь, когда мысли путались и петляли, я поняла, с какой силой могла бы ответить любовью на любовь!.. И тут же вспомнила о звездах Пастух и Ткачиха, которые раз в семь лет встречаются на Сорочьем мосту... Я подумала - сколько бы страсти они ни вложили в свое любовное свидание, я вложу в свое больше... Странные мысли приходят на ум умирающей старухе, верно? И стихи тогда вернутся ко мне.
– Кажется, я понял, что произошло, - медленно сказал Бэнкей.
– Умирая, ты была захвачена одной мыслью, одним желанием. А если человек умирает с таким страстным желанием, оно непременно сбудется.
–
Я попробовала написать танка - и не смогла... Не дописала. Я думала, что у меня есть еще несколько часов, чтобы дописать, положила кисть и задремала. Сквозь лишенный видений сон я вдруг услышала голос. Это был голос совсем еще молодого человека. Он читал мои строки, мои недописанные строки. "Я буду искать и найду эту женщину!– воскликнул он.
– Она зовет возлюбленного - ну так я и буду ее возлюбленным!" Перед моим внутренним взором появилось юное и прекрасное лицо. Я поняла - он пришел! И пора отвечать любовью на любовь!
– Но твоя плоть давно исчезла.
– Да, если бы у меня оставалось хоть немного плоти, все было бы иначе. Того, что было, хватило лишь на воплощение маленького существа, которым были тогда полны мысли этого юноши. Я плохо осознавала, что делаю. Когда я поняла, кем стала, то сама удивилась. Я только хотела быть рядом с ним, чувствовать его нежность... я вылепила из себя то милое и красивое существо, за которое он так беспокоился... а настоящее тело я бы нашла потом... мало ли красивых девичьих тел...
– Ступай, Комати, я отпускаю тебя, - вдруг заявил Бэнкей.
– Не стану я загонять тебя заклинаниями в могилу. Ступай и попытайся сделать еще что-нибудь!
– Ты посылаешь меня к Минамото Юкинари?
– удивилась красавица.
– Если это - тот, кто нашел твои стихи и так неосторожно вызвал тебя из могилы, то, выходит, к нему.
– А зачем он теперь мне? Он же не может ответить любовью на мою любовь. Он совершенно искренне позвал меня - но и он ошибся, и я, как ты понимаешь, тоже...
– Ну, тогда я уж и не знаю, кто тебе нужен, - проворчал монах.
– Женщина и в гробу останется всего лишь бестолковой женщиной.
– Да ты мне и нужен!
– с досадой воскликнула Комати.
– Из всех, кого я встретила, только ты и способен ответить...
– Опомнись, я же дал обеты!
– крикнул Бэнкей.
– И все же только ты...
– она вздохнула.
– Только ты, понимаешь? Когда я слушала, как ты рассказывал Норико про свою невесту...
– Это все было давно, - перебил он, - и с того времени я немало продвинулся по своему Пути.
– Ты ничего не понимаешь!
– рассердилась красавица.
– Когда я воплотилась в трехцветную кошку, то сама немало тому удивилась. Оболочка для души значит больше, чем кажется. И я мыслила просто, я ощущала просто. Юкинари прикасался ко мне - и я была рада. Норико заботилась обо мне - я принимала заботу и благодарила, как умела. Потом я почувствовала, что Юкинари грозит опасность - и позвала тебя. Когда ты дрался с Рокуро-Куби, я охраняла усадьбу, как ты велел! А когда тебе пришлось перед рассветом совсем тяжко, я воплотилась в Норико! И побежала к тебе на помощь! Но я еще не была женщиной... Я все еще была кошкой.
– Кошкой бы и оставалась, - проворчал монах, - и не смущала бы людей... не сбивала бы с Пути...
Комати насторожилась.
– Я была кошкой, даже когда воплотилась в Норико во второй раз. Помнишь, я не могла тогда связать несколько слов? Моя былая красота вернулась раньше, чем мой разум и талант! Это меня чуть не погубило - я отвечала на письма Юкинари своими старыми стихами. Их узнали, и за Норико стали следить. Но я знала - еще немного, и поэзия вернется ко мне!
– Ступай куда знаешь!
– рассвирепел монах.
– И не попадайся мне больше на дороге! Уходи, пока я не начал читать заклинания!