Монахи-волшебники
Шрифт:
С этими словами он принялся усердно ухаживать за Ваном и велел подать вина.
– У вашего покорного слуги, – сказал он между прочим и нисколько не подчеркивая, – есть две дочери. Старшую зовут Фан-юнь37. Ей шестнадцать лет, однако до сих пор ей не встречалось подходящей пары. Мне хотелось бы отдать ее человеку, как вы, высоких достоинств, и пусть она имеет счастье служить вам. Что вы на это скажете?
Ван решил, что это, конечно, та самая, которая рвала лотосы, вышел из-за стола и изъявил ему свою благодарность.
Хуань велел вызвать из села двух-трех лиц постарше и подостойнее, а затем, обернувшись, позвал дочь. Не прошло
Она поклонилась гостю и села. Толпа красавиц разместилась тут же сбоку, служа ей. Оказывается, та, что срывала лотосы, была также среди них. Когда вино обошло уже несколько раз, из покоев вышла девушка с нависшей челкой, которой было не более десяти-одиннадцати лет, но красота и изящество манер уже соединились со стройным сложением и привлекательностью. Она с улыбкой подошла и прильнула к локотку Фан-юнь, а осенние волны ее глаз так и изливались потоками…
– Почему ты, девочка, не в своей комнате, – спросил Хуань, – за каким это делом ты сюда вышла? Это, – добавил он, обратясь теперь к гостю, – Лу-юнь38, моя младшая дочь. Она очень сметливая и способная, помнит наизусть всех древних классиков.
И велел ей продекламировать гостю стихи. Девочка стала читать третью часть песни «Бамбуковых ветвей»39. Читала мило, грациозно, слушать – одно удовольствие! Когда она кончила, отец велел ей сесть в углу возле своей сестры.
Вслед за этим Хуань обратился к гостю.
– Господин Ван, – сказал он, – вы человек с талантом от неба. У вас, наверное, обильный запас готовых произведений. Не дадите ли вы вашему покорному слуге возможность услышать и, так сказать, поучиться?
Ван с полной охотой продекламировал одно свое стихотворение в современном стиле и смотрел на всех с сознанием своего могущества. В этом стихотворении были, между прочим, следующие две строки:
Во всем теле жить остались всего лишь брови и усы…Немного выпив, могу заставить глыбу камней растопиться40.Старец, сосед Вана, повторил эти строки нараспев раза три. Фан-юнь тихо заявила:
– Первая строка – это путник Сунь, уходящий от Пещеры Огненных Туч. Вторая же – это Чжу Ба-цзе41, переходящий реку Сына и Матери.
Все в зале захлопали в ладоши и громко захохотали. Хуань попросил Вана прочесть еще что-нибудь. Ван тогда стал читать и объяснять свои стихи «Речные птицы». Он дошел до слов:
В затонах кричат: «ге-ге»… —и вдруг забыл следующую строку. Только он стал сосредоточиваться, стараясь вспомнить, как Фан-юнь, склонившись к сестре, зашептала ей что-то на ухо тихо-тихо, а затем закрыла рот рукой и стала смеяться. Лу-юнь обратилась к отцу:
– Она продолжала стихи моего зятя, – сказала маленькая, – и дает вторую фразу так:
Собачий зад гремит: «пхын-бба»…Весь стол так и засверкал зубами, а Ван горел от стыда. Хуань поглядел на Фан-юнь гневным взором, а лицо Вана стало понемногу принимать нормальный цвет.
Хуань стал снова просить Вана прочесть
что-нибудь из его изящной прозы. Ван решил, что люди, живущие вне мира, наверное, не знают о восьмичленных изложениях42.И вот он похвастался своим сочинением, которое, как говорится, сделало его «венцом войска экзаменующихся». Темой была следующая фраза: «Как сыновне-почтителен этот Минь Цзы-цянь!»43
Развитие темы у Вана гласило так:
Совершенный человек44 похвалилсыновнее благочестие великогодоблестью человека…Лу-юнь сказала, обращаясь к отцу:
– Совершенный человек ни разу не величает своих учеников по их прозванию45. Фраза «Как сыновне-почтителен этот Минь Цзы-цянь!» – это как раз чужие слова.
Слыша это, Ван почувствовал, как вдохновенное настроение разом пропало, он потускнел и приуныл. Хуань улыбнулся.
– Девочка, что ты понимаешь? – сказал он дочери. – Не в этом дело… Суди исключительно о литературных качествах!
Ван опять принялся за декламацию. Но как только он произносил несколько фраз, каждый раз сестры непременно шептали что-то друг другу, по-видимому, критиковали и осуждали его. Впрочем, их шепот был неясен, ничего нельзя было разобрать.
Декламируя, Ван дошел до самого красивого места и заодно передал слово рецензии, положенной патриархом литературы46. В рецензии, между прочим, была следующая фраза: «Что ни знак, то больно подходящ!»
В этот момент Лу-юнь заявила отцу:
– Сестра говорит, что надо бы вычеркнуть слово «подходящ».
Публика не понимала. Однако Хуань, боясь, как бы эти слова не были издевательством, не решился расспрашивать далее.
Ван кончил декламировать и опять сообщил общий отзыв о сочинении, в котором было написано следующее:
Барабан из гэ47 раз ударит —сразу тысячи цветов упадут.Фан-юнь опять, прикрыв рот, говорила с сестрой, и обе они так смеялись, что не могли поднять головы.
Лу-юнь снова сказала вслух:
– Сестра говорит, что барабан из гэ должен бы, собственно, ударить четыре раза!
Публика опять не поняла. Лу-юнь открыла рот, желая сказать, но Фан-юнь, сдержав смех, крикнула на нее:
– Посмей только сказать, девчонка! Забью насмерть!
Публика пришла в большое смущение, и все стали друг перед другом высказывать догадки… Лу-юнь не вытерпела.
– Вычеркнуть слово «подходящ» – это значит тогда: «Что ни знак, то больной, и, следовательно, не идет»48. «В барабан ударить четырежды» – это значит: «Не идет, и опять не идет»49.
Публика хохотала.
Хуань сердито выбранил дочь. Затем он встал со своего места и налил Вану чарку, извиняясь перед ним бесконечно…
Раньше Ван, хвастаясь и кичась своим талантом и своею славой, совершенно искренне не признавал тысячелетий… Теперь же, когда дошло до такого унижения, дух его как-то осекся, упал… Он сидел и только потел, потел неистово.
Хуань, желая польстить Вану и утешить его, сказал:
– У меня, кстати, есть одна фраза: «У почтеннейшего Вана на теле нет ни одной крапинки, которая напоминала бы яшму»50. Прошу всех за столом дать ответное построение!