Монахи-волшебники
Шрифт:
Догадался, что срубленный монахом ствол груши был не что иное, как эта самая оглобля.
Куда девался даос, никто не знал.
Весь базар хохотал.
Мужик грубый и глупый. Глупость его хоть рукой бери. Поделом смеялся над ним базар.
Всякий из нас видел этих деревенских богачей. Пусть лучший друг попросит у него риса – сейчас же сердится и высчитывает: этого-де мне хватит на несколько дней.
Иногда случается его уговаривать помочь кому-либо в беде или накормить сироту. Он опять сердится и высчитывает, что этого, мол, хватило бы
Однако на разврат, на азартную игру, на суеверие он не скупится – о нет, – хотя бы на это ушли все деньги. Ну-ка, пусть его голове угрожает нож или пила – бежит откупаться без разговоров!
Даос с гор Лао17
В нашем уездном городе жил студент, некто Ван, по счету братьев – седьмой. Семья была старинного рода, зажиточная. Ван с ранней молодости увлекался учением о Дао18. И вот, зная по рассказам, что в горах Лаошань19 живет много святых людей, он взвалил на себя котомку с книгами и направился туда, чтоб побродить и посмотреть на святых.
Взошел на одну гору. Видит перед собой уединенный, тихий храм. На рогожке сидит даос. Седые волосы падают ему на шею. Проникновенный взор полон священного озарения, устремлен куда-то вдаль.
Ван поклонился старцу до земли и стал с ним беседовать. И то, что таилось в словах старца, как-то особенно привлекало его своей непостижимостью. Ван стал просить старца быть ему наставником.
– Я боюсь, – молвил тот ему в ответ, – что ты балованный и ленивый человек. Ты не сможешь нести тяжелую работу.
Ван стал уверять, что справится.
У старца оказалось очень много учеников, которые к вечеру собрались в храм, и Ван каждому поклонился до земли. Так он остался в храме.
Перед рассветом даос крикнул Вана и велел ему идти. Дал топор и послал рубить дрова вместе с остальными. Ван смиренно и с усердием принял послушание.
Через месяц после этого руки и ноги бедного студента покрылись толстыми мозолями. Работа была ему нестерпима, и он уже стал подумывать о возвращении домой.
Однажды вечером он приходит в храм и видит, что два каких-то человека сидят с учителем и пьют вино. Солнце село, а свечей еще не было. Учитель вырезал из бумаги круг, величиной с зеркало, и налепил его на стену. Миг – и сияние луны озарило стены, лучи ее осветили все, до тончайших волосков и пылинок.
Ученики стояли вокруг стола, бегали, прислуживая, туда и сюда.
Первый гость сказал:
– Эту прекрасную ночь, это восхитительное наслаждение нельзя не разделить со всеми.
С этими словами он взял со стола чайник с вином и дал его ученикам, велев им всем пить допьяна.
«Нас семь или восемь человек, – думал про себя Ван. – Как может на всех хватить одного чайника вина?»
Каждый побежал за чаркой, и все торопливо выпили по первой, перехватывая друг у друга и боясь остаться с пустой чаркой, все время наливали и выпивали, – а в чайнике вино нисколько не убывало.
Ван диву дался.
Говорит учителю другой гость:
– Учитель, ты пожаловал нас светом полной луны. И что же? Мы сидим и в молчании пьем. Почему
бы нам не позвать сюда фею Чан-э20?Сказав это, взял одну из палочек, которыми ел, и бросил в луну. И вот все видят, как из лучей луны появляется красавица, сначала маленькая, не выше фута, а затем, очутясь на полу, в полный рост человека. Тонкая талия, стройная шейка…
Запорхала в танце фей, одетых в зарницы. Протанцевав, запела:
О святой, о святой!Ты верни меня!Ты укрой меня снова в студеном,просторном дворце!Пела чистым, звонким голосом, переливающимся отчетливою трелью, словно флейта.
Пропела, покружилась, вскочила на стул, на стол – и на глазах изумленных зрителей снова стала палочкой.
Все трое хохотали.
Первый гость говорит опять:
– Нынешняя ночь доставила нам отменное удовольствие. Однако с винной силой нам не справиться… Проводи-ка нас в лунный дворец. Хорошо?
И все трое стали двигать стол, мало-помалу въезжая в луну. Все видят теперь, как они сидят в луне и пьют. Виден каждый волосок, каждая бровинка, словно на лице, отражаемом в зеркале.
Прошло несколько минут – и луна стала меркнуть. Пришли ученики со свечой… Оказалось, что даос сидит один, а гости исчезли.
Впрочем, на столе все еще оставались блюда и косточки плодов. Луна же на стене оказалась кругом из бумаги в форме зеркала.
Только и всего.
Даос спросил учеников, все ли они вдосталь напились.
Те отвечали, что совершенно довольны.
– Ну, если довольны, то ложитесь пораньше спать. Не сметь у меня пропускать время рубки и носки дров!
Ученики ответили: «Хорошо» – и ушли спать.
Ван от всего этого пришел в полный восторг и всей душой ликовал, перестав думать о возвращении домой. Однако прошел еще месяц, и работа опять стала невыносимой. Между тем даос так и не передавал ему ни одного из своих волшебных приемов. Душа больше ждать не могла; Ван стал отказываться от послушания.
– Я, – говорил он, – твой смиренный ученик, прошел сотни верст, чтобы принять от тебя, святой учитель, святое дело. Допустим, что я не могу постичь волшебных путей, ведущих к долговечности. Но даже какое-нибудь незначительное волшебное наставление и то доставило бы утешение моей душе, которая ведь так ищет восприятия твоих учений. Между тем вот уже прошло два, даже три месяца, а что я здесь делаю? Только и знаю, что утром иду за дровами, а вечером прихожу домой. Позволь тебе сказать, учитель, что я у себя дома такой работы никогда не знал.
– Я ведь твердил тебе, – отвечал даос с улыбкой, – что ты не можешь у нас работать. Видишь – сбылось. Завтра утром придется тебя отпустить. Иди себе домой.
– Учитель, – продолжал Ван, – я здесь трудился много дней. Чтобы мое пребывание не оставалось без награды, дай мне, пожалуйста, овладеть хоть каким-нибудь чудесным приемом.
Даос спросил, о каком именно приеме он просит.
– А вот о каком, например, – отвечал Ван. – Я вижу, что, куда бы ты ни пошел, на пути твоем никакая стена не преграда. Вот хоть этим волшебным даром овладеть – с меня было бы достаточно.