Моника 2 часть

– Это не сколько надменность, Матушка, сколько скромность, достоинство. Не знаю, матушка, это выше моих сил, словно моя судьба предрешена, словно путь мне уже уготован. В моем сердце любовь рождается, чтобы иссохнуть в одиночестве, плакать горькими слезами. Он не любит меня, Матушка. Когда я сказала ему проводить меня, он сделал это, полагая, что я не соглашусь. Когда я попросила его привезти меня сюда, то он не задавал вопросов, на сколько дней или на всю жизнь оставляет меня в святых стенах. Хотел лишь избавиться от меня, казался нетерпеливым, раздраженным, жаждущим вновь получить свободу, которую я у него отняла.

– В любом случае, ты его жена, и твой долг находиться рядом с ним. Ты должна ждать его в своем доме, куда он может вернуться за тобой, а не в монастыре.

– Дом не только мой. Прежде всего он принадлежит моей матери и сестре. Туда приходят люди, которых я не хочу и не могу видеть, Матушка. В этом доме меня сведут с ума, пока я не забуду, что христианка.

– Успокойся, успокойся. Здесь всегда твой дом, но не так, как раньше. Ты замужем, у тебя есть неотвратный долг в миру.

– Я не могу вернуться к родственникам. Моя мать ненавидит Хуана, она в числе союзниц Ренато, которого воодушевила, со слезами на глазах просила сделать все возможное, чтобы освободить меня от брака, который внушает ей ужас. А моя сестра, сестра… Нет, Матушка, я не могу видеть сестру!

– Послушай, дочь моя. Независимо от людей и дома, у тебя есть возможность порядочно жить одной. Твое приданое хранится здесь, по воле отца. Когда мне сказали, что ты приехала с мужем и нотариусом, я решила, что ты приехала за ним. Это совершенно законно, деньги принадлежат тебе.

– Действительно, мне придется его забрать. Но на самом деле, оно уже не мое. Оно послужит гарантии долга, который я заплачу в любом случае. Матушка, мне нужно ваше обещание и обещание Отца Вивье. Когда некоторое время назад я вышла отсюда, чтобы доказать призвание, вы сказали, что если однажды я вернусь сюда раненая, разбитая, обессиленная от страданий, то вы откроете двери этого дома. Если вы не примете, откажетесь от меня…

– Мы не отказываемся от тебя. Если ты так чувствуешь, оставайся, и да пребудет покой в твоей душе.

– Хуан, прежде чем ты выпьешь этот стакан с ядом, расскажи, что с тобой случилось, отчего так печален.

Твердая рука старого нотариуса задержала полный стакан рома, помешав Хуану поднести его к губам, цепкие глаза нотариуса быстро моргали, словно хотели проникнуть в самую глубину мыслей Хуана, скрывавшихся за волнистыми волосами, проникнуть в большие итальянские глаза, надменные и потрясающие, полные боли и мрака.

– Вы еще спрашиваете, что со мной? То, что происходит со мной всегда?

– Поговорим о происходящем сейчас. Разве ты не вышел победителем из процесса всех бедняков? Разве тебе не сообщили, что завтра шхуна в твоем распоряжении, что не нужно платить ни сентаво, потому что присяжные сказали «не виновен», отклонили приговор, аннулировали запрет на собственность и очистили тебя от позорного пятна?

– Да. И что?

– Когда ты приехал из таинственного путешествия, не такого уж и таинственного, разве не ты сказал, что у тебя достаточно денег, чтобы изменить жизнь? Разве не ты говорил о рыбной ловле? Не собирался построить дом на Мысе Дьявола?

– Ба! Лучше не говорить об этом. Я чувствую не гнев, не ненависть, а отвращение.

– Утихомирь свое отвращение, оставь ром и послушай. Ты теперь женат. Не кажется ли тебе, что замысел подходит как нельзя лучше для нового семейного положения?

– Я женат на женщине, которая меня не любит и никогда не любила. Пожалуйста, хватит уже! Я пришел сюда забыться, потопить в роме последний след прошлого.

– Почему бы не попытаться понять душу Моники? Или, если предпочтительней – сердце.

– Оно занято. Переполнено образом другого мужчины, ее терзают угрызения совести за любовь к нему, потому что для нее это смертный грех. Она страдает, как осужденная, корчится в языках адского пламени, а я не настолько самоотвержен, чтобы выдерживать муки любви по другому человеку.

– Стало быть, признаешь, что Моника чрезвычайно интересует тебя?

– Я ничего не признаю! Оставьте меня в покое! Я предлагаю вам выпить, и не устраивать церемоний, которых не хочу слушать, – жестко отверг Хуан; но сразу же обуздал себя и уже печально извинился: – Я благодарен вам за добрую волю, Ноэль, но не настаивайте, не поднимайте снова в моей душе эту горечь, не настаивайте на правде.

– А почему нет, сын мой?

– Вы думаете, я не хотел понять душу Моники? Думаете, мне не жаль ее мучений, я не прекращал мечтать, что наконец смогу разорвать цепи проклятой любви, что мои руки, слова, молчаливое восхищение сотворят чудо?

– Ты делал все это?

– Да, Ноэль, и потерпел неудачу. А знаете почему? Потому что Моника де Мольнар не может любить Хуана Дьявола. Она вышла за него замуж в припадке безумия; могла даже умереть ради него, если нужно, погасила бы долг, за который ее гордость заставляет расплачиваться. Но любить, делить с ним жизнь – все равно, что чувствовать его как равного, Ноэль.

– Думаю, ты глубоко ошибаешься относительно этой девочки. У нее нет предубеждений. А если и есть, то разорви их своей силой. Более того, разорви невозможную любовь, вытащи из этого ада, вынеси ее на руках и спаси против себя самой. Ты можешь, Хуан, это твоя жена и…

– Нет, Ноэль, она может кричать перед судом, но не чувствует этого внутри. Я лишь изгнанник, всюду отвергнутый. У меня нет права воспользоваться даже именем матери. За кем замужем Моника де Мольнар? Ни за кем, Ноэль, ни за кем.

Неожиданно возбужденный, с искрящимися глазами, Хуан произнес наконец горькую правду. Взгляд нотариуса, глубокий, понятливый, исполненный сочувствия и дружелюбия, заставил довериться ему, словно прорвался поток слов сквозь плотину:

– Я согласился жениться на Монике, потому что ненавидел в ней все, что обижало и позорило меня с детства. Понимаете? Она была местью. Ненавидя ее, я мог бы держать ее у себя, чувствовать удовольствие, необходимость сильнее завязать узел, который бы нас свя… увлечь ее в пропасть, унести в свою грязь, породить подобных мне детей без законного имени. Но я не возненавидел ее, как я мог так поступить? Она родилась для другого мира. Ради нее, и только ради нее я верил, что должен существовать этот ненавистный мир, который хотел бы разрушить и уничтожить: мир чистых людей, незапятнанных, незатененных…

– В этом ты ошибаешься, Хуан. Есть тени и пятна даже в самом восхитительном сердце. Твоя сумасшедшая любовь слишком возвышает ее. Она тоже сотворена из глины, так как любит того, кого не должна.

– И какими только страданиями она не поплатилась за любовь, которую ее совесть называла преступной! Разве не ради него она с детства отказалась от радостей жизни? Подойдите, посмотрите. Вы видите эти стены перед собой. Такие же мрачные, как стены тюрьмы.

Он подтащил нотариуса к дверям таверны, спрятанной между поворотом двух улочек, откуда виднелось массивное здание монастыря Рабынь Воплощенного Слова. Каменный блок, с окнами, защищенными двойной решеткой, огражденный никогда не открывающимся деревянным забором, со столетними стенами, широкими и глухими, как крепость.