Моника 2 часть

Зашел молча Хуан. Как и Ренато, спокойный и бледный. Во всем его облике сквозило бесконечное отчаяние, подобно нерушимой печати, делая их похожими на братьев.

– Прежде чем выйдут свидетели в защиту, – уведомил председатель, – я спрашиваю вас во второй и последний раз, обвиняемый Хуан Дьявол, желаете ли вы воспользоваться помощью официального защитника, предоставляемого на суде?

– Нет, сеньор председатель.

– Хорошо. Пусть войдут свидетели.

– Свидетели в защиту: Сегундо Дуэлос Панар, – вызвал секретарь.

– Вопрос порядка, сеньор председатель, – возразил Ренато. – Сегундо Дуэлос входит в команду «Люцифера». Можете отметить его, как работника Хуана Дьявола.

– Речь идет о сохранении свободы, сеньор Д'Отремон, – отверг председатель. – Пусть даст клятву или его осудят за лжесвидетельство, если его показания будут ложными. – И повернувшись к Сегундо, заявил: – Подойдите к месту для свидетелей. Вы отдаете себе отчет в ответственности, если будете лгать, свидетель?

– Да, сеньор, конечно. Но мне не нужно лгать, чтобы защитить Хуана Дьявола.

– Хорошо. Клянетесь говорить правду, всю правду, и только правду на все заданные вопросы? Отвечайте: «Да, клянусь». И положите руку для клятвы.

– Да, клянусь.

– Опустите руку и скажите, знаете ли вы обвиняемого Хуана Дьявола. Можете помочь снять обвинения или смягчить их. Вы присутствовали в таверне «Два брата», когда произошла драка и был ранен Бенхамин Дюваль?

– Нет, сеньор, меня никогда не было с Хуаном, когда мы прибывали в порт. Я следил за шхуной в порту, он бегал туда-сюда, брал груз, улаживал все вопросы. Затем он платил нам, иногда зарплату, иногда часть прибыли. Он щедрый и внимательный с нами. Никогда не обманывал нас.

– Могу ли я задать вопросы свидетелю, сеньор председатель? – попросил Ренато. Тот одобрил, и Ренато повернулся к Сегундо: – Знаете ли вы, что большая часть груза, перевозимая «Люцифером», украдена? Помните, вы клялись под присягой.

– Ну, я никогда не спрашивал капитана, откуда груз. Не думаю, что кто-то из членов экипажа станет спрашивать, не всякий капитан потерпит такие вопросы.

– Вы закончили, сеньор Д'Отремон?

– Минутку, сеньор председатель. Свидетель был на Ямайке, когда похитили Колибри. Он видел, как тот ударил наемников Ланкастеров, выстрелил в бочки рома, спрятал мальчика на шхуне ради собственной выгоды, поднял якорь, чтобы отчалить. Видели или нет?

– Да, видел. Но неправда, что ради выгоды. Колибри ничем не занимался на корабле или еще где-нибудь. Жизнь славного ребенка проходила рядом с капитаном, мне тоже не хотелось, чтобы он стал юнгой, хотя я несколько раз просил, потому что мне было нужно.

– Какие предлоги он высказал, чтобы не предоставлять эту помощь?

– Предлоги, никакие. Он лишь сказал, что не хочет юнг на корабле. Что юнги очень страдают.

– Да, сеньор председатель, – вмешался Хуан. – Я был юнгой три года. Прекрасно знаю участь таких мальчиков, когда все, начиная с капитана до самого последнего моряка, могут ему приказывать, делать замечания и наказывать. Не забери я Колибри с Ямайки, он все еще был бы рабом. Кем и был в доме Ланкастеров. Сотни раз могу заверить, и Сегундо Дуэлос, который поклялся говорить правду, может подтвердить. Когда ты в первый раз увидел Колибри, Сегундо? Отвечай правду, правду!

– Он тащил груз дров, слишком тяжелый для него. Надзиратель кидал ему вслед камни, и кричал, чтобы тот поторапливался.

– Я закончил свои вопросы, – прервался Ренато, чтобы прекратить нарастающие перешептывания. – Сеньор председатель, считаю напрасным повторять столь неприятный рассказ, повторюсь: почему Хуан Дьявол или кто-либо из его людей не заявили об этом властям? Почему он и его спутники считают, что имеют право вершить правосудие своими руками? В этой несчастной истории с Колибри…

– Это только слова, сеньор председатель!

Движимая неудержимой силой, Моника вновь встала перед судом, уклоняясь от Ренато, который попытался ее остановить, крикнув во весь голос, поскольку ее совесть не могла молчать:

– Это слова. Подойди сюда, Колибри, подойди! Сеньоры судьи, сеньоры присяжные, не на словах, а на деле я покажу вам. На плоти этого ребенка отмечены следы варварства Ланкастеров, и никакое слово не скажет лучше, чем эти шрамы. – Резко она сорвала белую рубашку с Колибри, показывая ужасные следы жестокости, которые когда-то заставляли вздрагивать от слез. – Это самое ясное доказательство! Самое тяжкое обвинение против Хуана. Задача любого честного человека – не отворачиваться от этого зрелища.

Моника отвела в сторону испуганного мальчика, пробежала сверкающим взглядом по замолчавшей трибуне, пораженной и взволнованной, и не глядя на Хуана, повернулась к Ренато:

– Я уже сказала на суде, что Хуан не знал о существовании моего приданого, скромного и нетронутого. Я оплачу долг, в котором обвиняют Хуана в злоупотреблении доверием. Я дала торжественное обещание присутствующим здесь кредиторам, выплачу все до последнего сентаво. Я уповаю на правосудие, не такое, как у вас, сеньоры присяжные, как буква закона, наказывающая вслепую, а на человеческое сочувствие, которое применяет этот закон для каждого человека, каждого сердца, для каждого случая. Он не сопротивляется, не хочет защищаться, но я прошу справедливости. Человеческой справедливости для обвиняемого!

– Тишина! Хватит! – взывал председатель. – Судебный пристав, попросите публику соблюдать порядок и тишину, или я решу освободить зал. А что касается вас, сеньора де Мольнар, сделайте одолжение, покиньте зал. Суду нужно продолжать без перерыва.

Как сомнамбула, покидала Моника широкий зал суда; она обернулась в дверях, чтобы взглянуть на Хуана, но отвела в сторону потрясенные глаза, сжигаемая ярким огнем, показавшимся в глазах странного мужчины. Глаза, которые она всегда видела холодными и надменными, печальными и насмешливыми, отражавшими боль и грусть мира, теперь блестели жарким блеском благодарности, почти восхищения.

– Ты… здесь!

Дернув головой, Моника отшатнулась. Ничто в мире не могло ударить ее так сильно, как присутствие Айме у окон, выходящих в зал суда.

– Я уже слышала, как ты защищала Хуана. Ты получила столько восхищения. Видела, как он смотрел на тебя. Знаешь, у тебя дар все улаживать. Ты необычайно изменилась, и тебя уже нельзя назвать Святой Моникой.

– Замолчи! Хватит! Я не собираюсь тебя терпеть! – гневно выразилась Моника.

– Полагаю, тебе приходилось многое выносить. Я знаю Хуана. Он не рыцарь Круглого Стола. Наоборот. Не родилась еще женщина, которая посмеется над ним.

– Ты замолчишь наконец? Проклятая, подлая!

– Хватит! Не тебе меня оскорблять!

– Этого еще мало, Айме. Ты пала так низко. Что ты здесь делаешь? Зачем пришла сюда, забыв обо всем: обязанностях, имени, клятвах, данных тобой у подножья алтаря, которые ты полностью растоптала; клятвах, данных мне, ради нашей матери?

– Но по какому праву?

– Посмотри на эту бумажку. Узнаешь ее, да? Это ты написала. Я узнала почерк, твои духи, бесстыдную манеру выражаться.

– Кто дал тебе эту бумагу? Откуда ты взяла ее? Не сомневаюсь, ты бы всей душой пожелала что-нибудь сделать мне, чтобы уничтожить, – высказалась Айме со свирепой насмешкой.