Моника

– Я уже дала обещание. Пообещала молчать. Донья София хочет избежать любой ценой скандал, ради этого она взяла меня с собой в Сен-Пьер, чтобы мы могли умолять и упрашивать… Старый губернатор был другом моей матери. Донья София хотела, чтобы дело приостановили, но не говори, что я рассказала тебе, она возненавидит меня. Поклянись, что не выдашь меня, Ренато. Твоя бедная мать из-за любви к тебе не хотела делать тебе плохо, чтобы твое имя было вовлечено в скандал, ради этого хотела перевернуть землю. Я обещала ей помочь, но я такая неумелая, ничего не добилась.

– Ты говорила с губернатором?

– Да, но не беспокойся. Уверяю, что пошла туда по собственной воле, чтобы ты ничего не узнал, а донья София тем более ничего не узнала, я рассчитывала на это. Я дала ей слово молчать. Мы все договорились молчать.

– Тогда ради чего ты отважилась получить отказ?

– Ни ради чего, Ренато. Но во всяком случае, лучше получить его мне, а не донье Софии. Поверь мне, я не знала, куда себя деть, так огорчилась провалом, что не осмелилась вернуться в дом и решила погулять по улицам. Так хотелось прогуляться по городу! Ненавижу деревню, Ренато. Я не хотела тебя расстраивать, и не будем больше об этом. Это была невинная прогулка. Спроси у Аны.

Ренато едва посмотрел на Ану. С довольным выражением та спрятала руки под белый фартук, многозначительно улыбнулась, словно уже получила поздравления и подарки, которых ждала, и подтвердила:

– Сеньор меня спросил, и я ему все рассказала, все-все, хозяйка. Ведь вы велели никогда не лгать хозяину, поэтому я…

– Да, этот мальчик заперт с капитаном шхуны. Неправомерно, знаешь ли. Вот приказ, чтобы его забрать. Но сперва я поговорю с ним, так что открой решетку и оставь нас. Давай!

Хмуро подчиняясь бумаге с печатью, которую показал нотариус Ноэль, тюремщик отпер двойную решетку подземной тюрьмы, в которую едва проходили первые лучи рассвета. На уступе, который был одновременно ложем и скамьей, на морской куртке Хуана в качестве подушки счастливым сном и беспечно спал Колибри, поскольку чувствовал поддержку этого мужчины. Вглядываясь на решетку, Хуан потряс кудрявую головку, шагнул вперед, пытаясь узнать знакомую фигуру, которая прежде чем спуститься по темным лестницам, протянула руку жестом, граничащим с дружелюбием и шутливостью:

– Добрый день, Хуан Дьявол. Сожалею всей душой, что встретил тебя в подобном месте.

– Полагаю, хватило ваших усердных трудов, чтобы добиться этого, – заранее предугадывал с обычным сарказмом Хуан.

– В таком случае, ты ушел далеко в своих предположениях, – ответил нотариус как-то раздраженно. – Я ничего не сделал, чтобы тебя схватили, и они бы не поймали тебя, если бы ты больше прислушивался к моим советам, а не пренебрегал ими.

– Я не в настроении, чтобы слушать проповеди. Садитесь, если хотите, и говорите, зачем пришли. Думаю, вас послали с каким-то предложением. Кто же теперь? Донья София? Ренато?

– Моника де Мольнар.

– А! – поразился Хуан. – И чего же добивается моя обожаемая супруга? Документов, чтобы просить Рим аннулировать брак? Моего согласия развестись? Или просто удостовериться, что я заперт здесь под двойной решеткой в самом грязном месте Форта Сан-Педро? Если так, можете считать, что желание исполнено. Заверьте ее полностью, что все члены экипажа Люцифера хорошо заперты, и все получат наказание, соответствующее их преступлениям за чистые глаза и добрые сердца, за преступление любить и уважать ее. Пусть все, вплоть до маленького Колибри заплатят хорошую цену за ее пребывание на Люцифере, там, где мы не думали мешать и оскорблять такую исключительную и блистательную даму.

– Хуан, ты прекратишь говорить вздор? – сделал замечание Ноэль. – Может, сменишь несправедливый и раздражительный тон?

– Раздражительный? Может быть. Несправедливый? Да, несправедливый, это правда! Не такой тон я должен использовать, чтобы говорить о ней. Я должен говорить, что она самая утонченная, жестокая и мстительная притворщица, коварная злодейка. Все это моя обожаемая супруга! Но что вы хотите от меня? Чего добиваетесь? Скажите же наконец, Ноэль!

– Я жду, что ты дашь мне эту возможность, сынок, – ответил Ноэль как-то приглушенно. – Я сказал, что оформлен приказ, но он относится не к тебе. Вот посмотри, эта бумага, и я пришел сообщить…

– Приказ освободить Колибри? Вот как! У нее еще есть немного сострадания? Приступ совести, или в ней проснулся дух справедливости? По крайней мере, будет спасен Колибри. Она могла бы это сделать и раньше.

– Она пыталась сделать это, но ее не пустили. Это не она посадила всех в тюрьму, и не несет ответственности за происходящее. Наоборот. Она ужасно опечалена тем, что сделал Ренато.

– Хватит, – отрезал Хуан саркастично. – Святая Моника! О, нежное сердце женщины-христианки! Грешнику нужны сырые дрова, которые не разгораются быстро и мучения будут длиться бесконечно долго.

Хуан яростно проговорил последние слова, уставившись на Ноэля, который переводил дух, подавленный вспыхнувшей злобой Хуана, и напрасно пытался найти слова, чтобы его успокоить:

– Хуан, Хуан, всегда тот же бунтарь, все тот же свирепый волк! Ты не знаешь, а я хочу тебе сказать, что тебя ждет законный суд и судить тебя будут беспристрастные судьи, тебя будут обвинять далеко не во всех твоих преступлениях.

– Конечно же, в похищении Моники.

– Ее нет среди обвинений. Хотя я не знаю, будет ли она говорить на суде.

– На суде? Она лично пойдет туда? Необыкновенная новость! Я думал, что полномочия в этом будут у ее обожаемого защитника и свояка, у которого она нашла приют среди садов Кампо Реаль. Она ведь там, не так ли? Туда ее увез Ренато!

– Моника в своем доме, думаю, что совесть ей не позволит. Также ты не прав, когда думаешь, что Ренато способен подкупить суд. Хотя и не веришь, но все будет по справедливости; Ренато – законный противник или, лучше сказать, никто иной, как твой враг.

– В таком случае, он делает только хуже, поскольку после этого я возненавижу его всей душой! Скажите ему, чтобы он был осторожен и защищался, наконец мы сможем быть настоящими и честными врагами. А теперь…

– Я не уйду без ребенка.

Оба повернули головы. Свет зарождавшегося дня проникал сквозь длинные решетки тюрьмы, освещая темного мальчика, который приподнялся с каменной скамейки, большие испуганные глаза смотрели на обоих. Властно раздался голос Хуана:

– Вставай, Колибри! Помнишь нотариуса Ноэля? Он пришел за тобой. Эта бумага подписана, чтобы освободить тебя. Освободить!

– Меня? Только меня?

– Только тебя. Полагаю, Святая Моника подумала, что этого достаточно.