Монмартрская сирота

Со дня новой встречи ее не покидал страх, как бы этот человек, в любви которого она видела смысл своего существования, снова не оставил ее тосковать в одиночестве.

Она поэтому очень старалась заполнить его жизнь, привязать к себе, стать для него необходимой.

Обыкновенно резкая, упрямая, властная, она стала нежной, ласковой, покорной. Ни на миг не давала она ему скучать, с поразительным искусством разнообразила она время, занимая его то музыкой, то пением, то остроумной беседой.

Порывы страсти бросали ее как безумную в объятия молодого человека, воспламеняли его — и он забывал тогда и про широкий простор прерий, и про свободу, и про Элизу, из-за которой покинул Америку…

ГЛАВА VIII

емья Дэрош переехала с Avenue de l’Opera на Avenue Hoche в собственный особняк, который банкир Террье приобрел и роскошно обставил для своего богатого клиента.

Мебель, картины, посуда, украшения тонкой художественной работы — все это было приобретено в самый короткий срок, и чуть ли не в двадцать четыре часа семья Дэрош имела свое серебро, белье, постели.

Кучера, лакеи, горничные, метрдотель, повар с поварятами — целый штат прислуги был в их распоряжении.

Несмотря, однако, на такую роскошь, эти чудом разбогатевшие труженики остались теми же простыми, добрыми людьми.

Челяди это не нравилось.

Кучера были неприступны; лакеи держали себя с важностью дипломатов и, кичась знакомством с графом N. или герцогом X., за лошадьми которых они имели честь ухаживать, считали, казалось, для себя унижением прислуживать таким простым людям; горничные полны были высокомерия, складывали губы сердечком и возвышали при разговоре голос, подражая дамам высшего света; повар мало обращал внимания на меню, но зато, как человек практичный, усердно пририсовывал в счетах хвостики к нулям.

Привыкшие к служащим ранчо Монмартр, которые как бы входили в их семью, или к прислуге в отеле, относящейся безразлично к ежедневно меняющимся господам, семья Дэрош впервые познакомилась с порочностью современной челяди.

Но она составляла часть той роскоши, которая необходима была Дэрошу для достижения своей цели, и поэтому он с ней мирился.

Дней через десять после переезда в свой особняк Дэрош пригласил банкира Террье и его друга-полковника на завтрак.

Граф Шамбержо воображал, что поразил этих простых людей благородством происхождения, блеском чина и достоинствами светского человека и интересного собеседника. Он не сомневался, что произвел сильное впечатление на Элизу.

Он замечал, как она краснела и бледнела при его появлении, и самодовольно улыбался, думая о ее миллионах. Завтрак, начиная с сервировки и кончая винами, был безупречен.

Граф все это заметил и оценил со свойственным ему тактом, в то время как банкир приходил от всего в шумный восторг.

Полковник был необыкновенно любезен с дамами.

После завтрака мужчины отправились на половину Дэроша поговорить о делах.

Владелец ранчо с обычной непосредственностью приступил прямо к делу.

— Господин граф, — обратился он к полковнику, — господин Террье обратился ко мне от вашего имени за незначительной услугой. Я в вашем полном распоряжении, граф.

Простак Дэрош, изображая из себя комедианта, употреблял все усилия, чтобы показать себя человеком, который бесконечно осчастливлен знакомством с представителем столь знатного рода и возможностью оказать ему услугу.

Шамбержо и Террье видели в нем американца, набитого долларами, прельщенного знатным титулом и лелеющего мечту сделать свою дочь графиней.

— Вы так любезны, что я отброшу всякое стеснение, начал с любезной улыбкой граф.

— Весь к вашим услугам, господин граф!

— Перед вами ужасный расточитель…

— С вашим положением в свете, чином и в особенности с таким блестящим именем немудрено сделаться… ну, как бы выразиться… мотом…

— Вы совершенно верно выразились. Я именно — мот. При этом мое финансовое положение теперь несколько затруднительно.

— Да… Сколько соблазнов для молодого человека… Зеленое поле… Скачки… Красивые остроумные женщины.

— Вы меня смущаете… Эти пороки мне в самом деле стоили очень дорого… Но теперь я хочу переменить… отказаться от прошлого и сделаться… добродетельным супругом и отцом.

Дэрош слушал его, наклонив голову, и небрежно спросил:

— Что вы подразумеваете под словами «стоили дорого?»

— Большую сумму… Очень большую… Целехонький миллион… а то, пожалуй, еще и с дробью…

— Ну, положим, полтора миллиона, — сказал Дэрош.

Полковник продолжал улыбаться, но его лоб и руки покрылись потом. Ужасное волнение заставило его сердце усиленно биться.

Его положение было действительно из рук вон плохо. Только он один знал это. Теперь настал решительный момент: Дэрош был его последней надеждой.

— Полтора миллиона… сущая безделица… — сказал Дэрош. — Сочту за честь, если вы их займете у меня.

Шамбержо внутренне напрягся, чтобы казаться хладнокровным, и, стараясь скрыть выражение глаз, произнес, понизив голос:

— Но я не могу вам предложить никакой материальной гарантии.

— Слово такого человека, как вы, господин граф, служит для меня наилучшей гарантией!

С этими словами он вынул из бокового кармана бумажник и, подписав чек на полтора миллиона, подобострастно подал его своему собеседнику.

— Будьте добры дать мне для формы расписку в получении и не забывайте при случае, что я всегда к вашим услугам.

Полковник, с трудом сохраняя спокойствие, настрочил расписку и с развязным видом вручил ее Дэрошу.

— Я вам бесконечно благодарен. Только американцы могут быть столь доверчивы и благородны!

И они расстались, обменявшись рукопожатиями и комплиментами.

* * *

Усевшись в купе рядом со своим другом-банкиром, Шамбержо сразу преобразился. Хладнокровие и сдержанность как рукой сняло. Дикая радость и необузданное веселье обуяли его:

— Черт возьми! Он богат как Крез, этот американский идиот… Стой, голубчик, мы еще тебя пощупаем… Для начала все-таки это недурно.

Террье тоже потирал руки:

— Ну, а насчет маленькой комиссии?

— На твою долю будет двести тысяч… Доволен?

— Ты не скуп… Благодарю… А теперь что ты намерен делать?