Монстрячий взвод

— Может, несколько зерен? Уозз, нам очень нужен кофе! Не думаю, что желуди действительно сгодятся.

— Я буду молиться.

— Хорошо. Помолись, — кивнула Полли. И вдруг она почувствовала чуть больше надежды. У Маледикта были галлюцинации, но уверенностью Уоззи можно было гнуть сталь. Это было чем-то противоположным галлюцинациям. Как будто она видела, что реально, а ты — нет.

— Полли? — позвала Уоззи.

— Да?

— Ты ведь не веришь в герцогиню, так? Я о настоящей герцогине, а не о твоей таверне.

Полли заглянула в маленькое, осунувшееся, напряженное личико.

— Ну, ведь говорят, что она умерла, и я молилась ей, когда была маленькой, но, раз уж ты спросила, я не то чтобы, эм, верю… — заторопилась она.

— Она стоит прямо за тобой. Прямо за твоим правым плечом.

В тишине леса Полли обернулась.

— Я не вижу ее, — призналась она.

— Рада за тебя, — улыбнулась Уоззи, протягивая ей пустую кружку.

— Но я ничего не видела, — повторила Полли.

— Нет, — кивнула Уоззи. — Но ты повернулась…

Полли никогда не расспрашивала про Рабочую Школу для девочек. Она, по определению, была Хорошей Девочкой. Ее отец был влиятельным человеком, и она много работала, она не связывалась с парнями, и, что самое важное, она была… ну, умна. Она была достаточно сообразительна, чтобы делать то же, что и все жители в хроническом беспричинном безумии, которое считалось повседневной жизнью Мюнцза. Она знала, что нужно видеть, а что игнорировать, когда подчиняться, а когда — лишь притвориться, что подчиняешься, когда говорить, а когда держать свои мысли при себе. Она научилась выживать. Большинство людей учатся. Но если ты вдруг бунтовал, или становился опасно честен, или же заразился какой-нибудь неверной болезнью, или же нигде не был нужен, или же был девчонкой, которая интересуется парнями больше, чем, по мнению старушек, тебе следует, или, еще хуже, хорошо считала… тогда Школа была твоим предназначением.

Она не знала, что творится там, но ее воображение стремилось заполнить этот провал. И она думала, что же происходит с тобой в этой кошмарной скороварке. Если ты была крепкой, как Тонк, тебя закаляли и давали скорлупу. Лофти… трудно сказать. Она казалась тихой и скромной до тех пор, пока ты не замечал пламя, отраженное в ее глазах, а иногда оно было там даже, если рядом не было никакого огня. Но если ты была Уоззи, если тебя отдавали в верные руки, запирали, били, и обращались один Нугган знает, как (да, подумала Полли, Нугган, вероятно, знает) и если тебя заталкивали все глубже и глубже внутрь тебя самой, то что ты найдешь там, внизу? А потом из этой бездны ты посмотришь вверх на единственную улыбку, которую ты когда-либо видела.

Последним на страже стоял Джекрам, так как Шафти готовила. Он сидел на покрытом мхом камне, в одной руке держал арбалет и что-то рассматривал в другой. Он быстро развернулся, как только она подошла ближе, что-то сверкнуло золотом и пропало внутри куртки.

Сержант опустил арбалет.

— От тебя шуму, что от слона, Перкс, — произнес он.

— Простите, сержант, — ответила Полли, зная, что она двигалась совсем неслышно. Он взял кружку с чаем и, развернувшись, указал вниз.

— Видишь тот куст, Перкс? — спросил он. — Чуть правее того бревна?

— Да, сержант, — прищурившись, кивнула она.

— Ничего не замечаешь?

Полли снова присмотрелась. Что-то должно быть не так, решила она, иначе он бы не стал ее спрашивать. Она сконцентрировалась.

— Тень неправильная, — наконец решилась она.

— Молодец. Потому что некто сидит за кустом. Он присматривался ко мне, а я — к нему. И больше ничего. Он смоется, стоит кому-нибудь пошевелится, и он слишком далеко, чтобы достать его выстрелом.

— Враг?

— Не думаю.

— Друг?

— В любом случае, дерзкий дьяволенок. Ему все равно, знаю ли я, что он там. Вернись обратно, парень, и принеси тот большой арбалет, что мы сняли с… Вон он!

Тень исчезла. Полли всматривалась в лес, но свет становился неотчетливым, и под деревьями расцветали сумерки.

— Это волк, — произнес Джекрам.

— Оборотень? — предположила Полли.

— С чего это ты взял?

— Ну, сержант Тауэринг сказал, что в нашем отряде есть оборотень. Но я уверен, что его нет. То есть, мы бы давно уже узнали об этом, так? Мне просто было интересно, видели ли они его.

— Как бы то ни было, мы с ним ничего не поделаем, — заключил Джекрам. — С серебряной стрелой еще можно было бы попытаться, но у нас нет ничего такого.

— А шиллинг, сержант?

— Ха, ты думаешь, что можешь убить оборотня долговой распиской?

— А, да, — а потом она добавила: — но ведь у вас настоящий шиллинг, сержант. На шее, вместе с тем золотым медальоном.

Если уверенностью Уоззи можно было согнуть сталь в кольцо, то взгляд Джекрама мог его расплавить.

— То, что у меня на шее, тебя не касается, Перкс, и единственное, что может быть хуже оборотня, так это буду я, если кто-нибудь вдруг попытается забрать мой шиллинг, понял?

Он смягчился, увидев выражение Полли.

— Мы уходим, как только закончим обед, — сменил он тему. — Найдем местечко получше, чтобы отдохнуть. Чтобы было легче охранять.

— Мы все сильно устали, сержант.

— И потому нужно быть наготове и во всеоружии, если наш друг вернется со своими приятелями, — закончил Джекрам.

Он проследил за ее взглядом. Золотой медальон выскользнул из его кармана и теперь виновато болтался на цепочке. Он ловко засунул его обратно.

— Это просто… девушка, которую я знал, — признался он. — И все, ясно? Это было очень давно.

— Я не спрашивал ни о чем, сержант, — ответила Полли отступая.

Его плечи поникли.

— Верно парень, верно. И я тоже ни о чем не прошу тебя. Но я полагаю, нам лучше бы найти кофе для капрала, а?

— Аминь, сержант!

— А наш руперт мечтает о лавровом венке на всю голову, Перкс. У нас тут чертов герой. Не может думать, не может сражаться, никакой пользы от него, кроме Последней Сцены и медали, которую отошлют его старой мамочке. А я бывал на нескольких из этих Сцен, парень, и они все равно, что лавка мясника. Вот к чему ведет вас Блуз, помяни мое слово. Что же вы будете делать потом, а? Мы побывали в нескольких потасовках, да, но это не война. Думаешь, ты удержишься, когда сталь встречается с плотью?

— Но вам же удалось, сержант, — отозвалась Полли. — Вы сказали, что были на нескольких Последних Сценах.

— Верно, парень. Но я держал сталь.

Полли спускалась по склону. Вот как, думала она, а ведь мы еще даже не добрались туда. Сержант думает о девушке, что он оставил позади… ну, это нормально. А Тонк и Лофти просто думают друг о друге, но, пожалуй, после того, как побываешь в этой Школе… а Уоззи…

Она думала, выжила бы она в Школе. Стала бы она такой же жесткой, как Тонк? Смирилась бы она, как те служанки, что приходили и уходили, и долго работали, и никогда не носили имен? Или, может, она стала бы как Уоззи, и нашла бы некую дверь в своей голове… я могу быть скромной, но я говорю с богами.