Моральный патруль

Чем встретили метеоритный дождь три тысячи триста пятнадцатого года?

Вальпургиевы пьяные ослы взялись за руки, танцевали и пели – песнями и плясками, а не культурными эстетическими нанотехнологиями встретили и получили – каждый по метеорному осколку в печенку.

Всех танцоров, поэтов, музыкантов, художников и певцов разорвало, а ведь они имели благие планы – искусством остановить камень.

Погибли, оттого, что – неблагородные!

Только культура, высокая мораль в сочетании с благородными корнями остановит метеорит; другие песни, танцы, стихи, музыка и картины остановят, оттого, что — наши, выверенные, мы в них верим, как в дверь в страну расфуфыренных балалаечниц.

Художник граф Мондео Александр Павлович не находил нужной краски для своих работ, поэтому изобрёл её – несмываемую краску – чудо науки, хотя науки не знал и не знает, оттого, что поёт каждую ночь с благородными девицами, и выбирает из них певуний, похожих на свечки.

Музыкант, выдающийся академик свирели князь Костромской Сюркуф Асланович изобрел переход на два миллиона световых лет – не больше и не меньше, нечаянно изобрел, когда бродил в полях в поисках бамбука для своей новой, похожей на фалос гнома, свирели.

Мораль, слитая с убеждениями – сила и прогресс, а аморальное – низменно, ведет к упадку человечества, к гниению и дурному жабьему запаху изо рта.

У меня зуб болел, и из-за гадкого этого случая я падал в ужасе в обмороки, не наносил визиты к несравненной графине Ебужинской, моей пташке – свет в иллюминаторе!

Моральный патруль, вооружённый передовыми эстетическими идеалами, выведет человечество и смежные с ним расы из помойки безнравственности, где среди проклятий и роковых болезней, в презренном безумстве пузырятся аморальные гидры со щупальцами, словно спутанные волосы поэтессы после бала.

Моральный патруль – трио: сила, обычно – варвар, мораль – благородный граф или князь, обаяние – красавица для отвода глаз.

— Я в тройке с низменным варваром, что не сложит рифму?

С леди, возможно, что не оканчивала институт благородных девиц, отчего поведение — просроченное, колбасное! – граф Яков фон Мишель поперхнулся строчками оды в честь морального патруля, будто проглотил с мёдом пчелу. – Идея служения культуре мне по сердцу, с ней рожден; и идея позволит мне приблизиться к Сессилии Маркес Делакруа, освободить её из лап аморальных трактирщиков из вакуума.

Моя шпага пронзит пространство и время; не нужны мне помощники – консервные банки на хвосте бродячего пса.

Варвар – нечисто, непластично, негармонично.

— Полноте, друг мой! Не верьте себе, если упустили даму сердца, она же не искра из костра, чтобы просто улетела из ваших рук! — Падре Гонсалез повторял в лихорадке искал доводы, но иных, кроме как – рука на рукояти шпаги, пока не находил, бродил слепцом в подземелье слов.
– Идеи нравственного патруля – эстетичны: бросил кто-нибудь окурок, вы – на страже, укоряете, заставляете поднять окурок, обличаете, штрафуете, порицаете.

Конечно, часто моральный патруль используют в личных целях, например, сенатор пукнул, извините, в дамском обществе, нарушил покой неприличным барабанным звуком.

Моральный патруль призывает сенатора к ответу; возможно, что на сенатора от конкурентов поступил заказ, и моральный патруль – орудие в политической игре, но для нас важен результат — аморальность уничтожена, изгнана, пусть с сенатором или директором Трансгалактической нефтяной корпорации.

Верьте в пафос и колорит, граф, а политика пусть останется животным, что не отличат стихи Муньоса от Кавелье.

Не согласные с моралью, могут применять против вас грубую мрачную силу; дубинка варвара – лучшая защита, подмога вашей благородной шпаге – так неудовольствие помогает бессознательному.

— Варвар – сила, но леди, зачем в патруле, будто второй пестик на цветке?

— Леди – отвлечет красотой, выдвинет на задний свой план внимание врагов, аморальных типов в нестираных манишках; к тому же, леди – боевая огнестрельная единица – владение всеми видами современного оружия, вплоть до нищенской пушки и ипохондрической бомбы с лазерным прицелом «Око дьявола».

Не люблю слуг зла, воюю с ними, а графиня Ебужинская Анна де Леопольдовна – Ангел светлый ликом и столь же светла бальными платьицами, будто из снега рождена…

— Падре! Позвольте! — граф Яков фон Мишель схватил падре Гонсалеза за руку, оторвал чётку, судорожно собирал бусинки, затем прекратил бессмысленное занятие, нервно засмеялся, пораженный своим отражением в зеркале. – Я осознал, что в искупление греха перед принцессой Сессилией Маркес Делакруа я попал в некий моральный патруль, в тройку с варваром, леди, и хорошо, согласен, вы меня убедили, даже вдохновили на написание симфонии – «Горячий снег».

В детстве я жадно кушал снег – голодно в доме, снегом перебивался, и верил, что снег горячий, а огонь – холодный; я даже в щелочку подглядывал за девицами в благородном институте, верил, что и они снегом питаются, когда из бани выскакивают ради здоровья без всего в прорубь – морально утонченные, устойчивые, с незапятнанными телами и честью.

Вы как в моральный патруль вошли, и уже в высоком чине, словно купили погоны на рынке?

— Графиня Ебужинская – любую дыру обшарю, но найду ей подарок по сердцу, и представьте, граф Яков фон Мишель, каждый каприз исполняю, рябиной давлюсь по вечерам, но копаю, пока не найду за обоями старую картину Караваджо, продам, а деньги всенепременно графине снесу, как в банк.

Затем чувствую довольство, спокойствие, расслабление до следующего раза, будто я – цепочка, а на цепочке камушек драгоценный болтается с ножками и ручками.

Я задумывался: графиню Ебужинскую люблю, или себя люблю в любви, восторгаюсь собой, что я – отличный друг графини?

Сложный философский вопрос, похож на саламандру, я его и так переворачивал, и на стихи и музыку клал, а затем с угрюмым недовольством каждый раз на реку бежал топиться, но возвращался опять же к своей любви – к чему тонуть, если предмет обожания ждёт от меня благоволения, хитрейшего счастья с откровенной фотографией обезьяны на память.

Затем я плюнул на все свои терзания: себя ли люблю в любви, или натуру графини Ебужинской, и решил – да, мне блаженно в этом чувстве, и оттого оно возгорается, что графиня меня, словно крылатый конь, вдохновляет на любовь.

Не будет графини Ебужинской у меня, не будет и чувств, интереса к морали, эстетике и взглядам свысока на старушек художниц в егерских дорогих чепцах.

Звания, офицерство, служение на Гармонии – всё ради денег в копилку морали графини Ебужинской!

Деньги, золото, драгоценности – вода и воздух для графини, и я её подкармливаю, даже заплывшие глазки по утрам раздираю кадилом с одной целью – удовлетворить желания восторженной графини Ебужинской.