Моральный патруль

Через четыре часа я прервал молчание и поклонился в ноги моей избраннице, каждую травинку лобызал, и видел движения жуков, неизъяснимые колебания мельчайших частиц на крыльях стрекоз:

«Сударыня графиня Антуанета де Жаккар, благовоспитаннейшая!

Никогда не называл себя скверным пройдохой, отщепенцем от музыки, даже в общей бане с фехтовальщиками, когда видел небо в капельках росы, не помышлял о дурном; но сейчас, когда вы жертвуете себя, бросаете тело и понятую вашу ногу в семейный очаг, я слегка себя укоряю, не до небес, не до бездны, но журю за то, что прозябаю рядом, и не выгадываю для вас радости!

Радость – не голый скрипач нудист на крыше!

Позвольте, графиня Антуанета, почти жена моя, я подставлю плечо под вашу поднятую выше головы ногу, и моё плечо – символ нашего семейного крепкого, словно бревно в мороз, счастья.

Ни в коем случае моё плечо не умалит вашей поднятой ноги, а даже красками радуги размалюет ваше благородство и моральную чистоту».

Я подставил плечо под прямую вытянутую ногу графини Антуанеты де Жаккар, и мы стояли так долго, до следующего вечера; мимо проходили художники с мольбертами, музыканты с инструментами, поэты с дневниками и Музами; тренировали голос гастролёры баритоны, порхали балерины, а мы стояли с гордым удовлетворением своей значимости – Новоалександрийские столпы, а не мы!

Пришла ночь, и мы кольями забора упали в белые росы: а через девять месяцев жена моя Антуанета принесла первого ребенка – дар Мельпомены.

С тех пор каждый год графиня Антуанета де Жаккар-Онегина Педро фон Геринг приносит посильный плод в нашу семью.

Многодетная семья эстетов – высший пик радости во Вселенной!

Я всё вам рассказал, граф Яков фон Мишель: о своих чаяниях, умиротворении, понимании искусства и поднятых выше головы ногах благородных девиц», — граф Онегин Педро фон Геринг замолчал, шпагой проколол бурдюк и пил сладкий сок грушевого дерева. – граф Яков фон Мишель водолазным колоколом вынырнул из воспоминаний, погрозил пальцем падре Гонсалезу, затем устыдился своего жеста – не неприличного, но уходящего от благородства и произнёс с нотками извинения в мармеладовом голосе: — Деликатно я рассказал о графе Онегине Педро фон Геринге, и только с одной целью; мне прелюбопытно – не родственники ли вы, не состоите ли в коммерческих связях; очень похожи ваши брови и буква «р».

— Не имею ничего близкого в родственных связях с графьями Онегиными фон Герингами, хотя, возможно, что в тысячном прежнем поколении пересекались с бананами на пальмах, – Падре Гонсалез на наностекле иллюминатора выбивал «Марш художников», будто Космических синичек из вакуума вызывал. Пот застилал глаза, но Падре Гонсалез героически доиграл марш – смысл текущего момента, как биения сердца; ерунда, не стоит обращать, но, если на миг сердце остановится… — Занятная фигура ваш граф Онегин, но о нём позже, с пониманием и сознанием, что не только лицо украшает эстета.

На вас, граф Яков фон Мишель, возложена важная эстетическая миссия, мной возложена: укрощать, пресекать, наставлять!

Не напускайте самый отборный вид на чело, граф, ни к чему – мы же в открытом Космосе, а в Космосе все искренне – ложками черпай искренность.

На Гармонию вам возвращаться нельзя – позор из-за Сессилии Маркес Делакруа, что вы допустили похищение, будто сами составили заговор и подписали кровью жертвенной овечки.

Овечки на лугу – идиллия, словно маковым зерном по зрачку.

Уберите руку с эфеса, граф Яков фон Мишель, понять не могу, почему провинциальные поэтессы любят обтягивающие голубые спортивные штаны и красные майки.

— Что с несравненной графиней Сессилией Маркес Делакруа? Честь её не пострадала нравственно и физически? – граф Яков фон Мишель закусил нижнюю губу, отметил, что в данный момент больше интересуется судьбой Сессилии Маркес Делакруа, чем своей – снова под желтые танки. – Могу ли я ей наедине в узилище переедать оду «Воздержание»?

— Полноте, граф, культура в опасности, как на сносях, а вы о передачках! — Падре Гонсалез с кадилом три раза прошёл по каюте, затем наклонился, поднял с пола траурную ленточку и повязал через левый глаз, подражал морским пиратам. — Принцесса Сессилия Маркес Делакруа, она же - Сессилия Гарсиа Ганди в полнейшей безопасности в плену – сложная политическая ситуация, но с проблесками духовного, что окрыляет и вселяет голубиную надежду, голубь Мира.

Принцесса отравила на пиру ядом из перстня сто человек и других особей – больше яда не хватило; прекрасная школа целомудрия и благонравственности, я скажу даже больше — пластичности, — падре Гонсалез приблизил лицо к лицу графа Якова фон Мишеля, затем отпрыгнул, ужаленный взглядом. – Честь Сессилии Маркес Делакруа не запятнана; помилуйте, граф Яков фон Мишель, одни силы желают склонить Сессилию Гарсиа Ганди на свою сторону, другие – на противоположную, и этих сторон и сил – предостаточно, чтобы у художницы головка миленькая кругом пошла, будто на карусели.

Вам предоставляется возможность, граф, послужить Отечеству, культуре и вернуть из плена Сессилию Маркес Делакруа, пусть даже ценой безнравственности, когда подол от встречного нановетра задирается на голову.

— Как же так? Подол на голову? Вернуть Сессилию Маркес Делакруа несравненную, а честь моя, а подвиг под жёлтым танком, будто гигантский лимон по мне пройдет?

Не понимаю, почему же в голове у меня дрозофилы с красными червячками в зубах?

Кружится, вертится, ах, вежливость требует понимания, но я не понимаю, падре, жаль потерянных мозгов, истерзанных эгоизмом поэта.

— Под танк не нужно более, для вас новое испытание, граф Яков фон Мишель – моральный патруль! — Падре Гонсалез упал в массажное кресло, перевел рычажок на красную черту и вскрикнул от тысячи иголок в ягодицах, будто на кактусовом поле играл в футбол.

— Моральный патруль? Что это? Вакса? Фикса? Я о нём не слышал, а наслышан я о многом, окончил курсы истории Вселенной, кокарда за прилежание, даже Премия «Литературное наследие» за Новеллы. – Граф Яков фон Мишель чихнул и тут же устыдил себя за несдержанность — неприлично в обществе издавать непристойные животные звуки; если бы, в каюте находились дамы, то пришлось бы покончить жизнь самоубийством по причине стыда.

— Что отличает безволосого человека от хвостатого животного? Мораль! — Падре Гонсалез пристально посмотрел на панталоны графа Якова фон Мишеля: — Граф, панталоны у вас модные, дорогие, потому что вы — благородный, как золотая стрела «Амура».

У некультуральной неблагородной братии с других Планет панталоны, может и дорогие, но без изыска, без вылепленных из белых булок пуговичек, поэтому мы называем инопланетян — животными, как собак и кошек.

Чем выше мораль, тем дальше человек от животного, чем больше эстет – тем умнее и красивее.

Все благородные девушки – красавицы, а юноши – изящные, покрытые пухом причинности, а не мертвенно-пьяной коростой.

Человечество расселилось по миллиардам Миров, но только в некоторых остались люди, потому что несут в себе искру морали, и эта искра позволяет оставаться человеком с большой буквы и в белых панталонах с рюшечками и кружавчиками, словно пена морская.

Почему Цивилизация на Базовой Земле затухает, почти затухла?

Сначала пуки за столом и бранные слова – уберите шпагу, граф Яков фон Мишель, я не оскорбляю вас произнесением неэстетичных слов, а ввожу в историю, – затем – поклонение гениталиям и бессмысленной культуре, что замкнута на себе, как змея, что проглотила свой хвост.