Море и яд

Во время операции в помещении нужно поддерживать температуру в двадцать градусов тепла, поэтому уже сейчас в операционной было душновато. На пол из шланга с тихим шумом лилась вода, которая пока смывала пыль, а потом будет смывать кровь. В водяной струе отражалась свисавшая с потолка большая бестеневая лампа. В этом неестественно ярком свете и ассистент Асаи и медсестры двигались, как колышущиеся в воде водоросли.

Две медсестры подняли госпожу Табэ с тележки и положили на операционный стол. Профессор привычными движениями начал извлекать из никелированного ящика и класть на стеклянный столик хирургические инструменты. Эльбаториум, которым загибают легочную плевру, реберный нож и пинцеты, соприкасаясь друг с другом, неприятно позвякивали. Услышав этот звон, госпожа Табэ вздрогнула, но тут же ее тело расслабилось, и она закрыла глаза.

– Не беспокойтесь, сударыня, - тихо сказал Асаи; - мы все время будем давать наркоз!..

– Все готово?
– глухо спросил профессор, но его голос в наступившей тишине показался резким.

– Все.

– Тогда приступим.

Все склонились над операционным столом. Старшая сестра тампоном, пропитанным йодом, протерла спину больной.

– Скальпель!

Взяв протянутый электрический скальпель, профессор чуть наклонился вперед. Сугуро уловил шипящий звук. Это горели мышцы.

Какое-то мгновение казалось, что жировой покров сейчас вывалится из-под кожи, но уже в следующую минуту все покрыла темная кровь. Щелкнув зажимами, ассистент Асаи мгновенно зажал кровеносные сосуды. Сугуро перевязал каждый из них шелковой ниткой.

– Эльбаториум!
– бросил профессор.
– Вливание!

В белой ноге госпожи Табэ торчала игла ирригатора. Взглянув, как по резиновой трубке в организм больной бегут глюкоза и адреналин, Сугуро ответил:

– Все в порядке.

– Давление?

– Нормальное.

Прошло несколько томительных минут. Внезапно госпожа Табэ застонала. По-видимому, она еще не полностью потеряла сознание.

– Тяжело, мама... Ой, как трудно дышать!..

На лбу профессора выступил пот. Старшая сестра, встав на цыпочки, отерла ему лоб марлей.

– Тяжело дышать, мама... дышать...

– Реберный нож, - потребовал профессор.

Когда отвернули края раны, обнажились несколько ослепительно белых ребер. Профессор крепко зажал одно похожим на садовые, ножницы реберным ножом.

– Ум-м, - послышался из-под маски его напряженный голос.

Раздался тупой звук, и конец четвертого ребра, напоминающий рог оленя, с сухим стуком упал в таз.

На лбу старика снова и снова выступал пот, и старшая сестра, становясь на цыпочки, тут же вытирала его.

– Вливание?

– В порядке.

– Пульс? Давление?

– В порядке.

– Приступаем к последнему ребру, - пробормотал профессор.

Так дошли до самого опасного участка.

Сугуро вдруг заметил, что кровь больной потемнела. На мгновение его грудь сдавило недоброе предчувствие. Но профессор уверенно продолжал операцию. И сестра, следившая за кровяным давлением, ничегр не говорила. Асаи тоже молчал.

– Ножницы!
– крикнул старик, и всем показалось, что он чуть вздрогнул.
– Ирригатор в порядке?

Значит, заметил. Потемнение крови говорит об ухудшении состояния оперируемого. Сугуро увидел, что лицо Хасимото блестит, словно покрытое воском.

– Изменения?

– Давление...
– растерянно пролепетала молоденькая медсестра, - давление падает...

– Кислородную подушку!..
– истерически крикнул Асаи.
– Скорее!

– Пот в глаза... Пот в глаза льется, - прошептал профессор, чуть пошатнувшись.

Старшая сестра дрожащей рукой приложила к его лбу платок.

– Марлю, быстро!

Профессор стер кровь, закрыл разрез, но кровотечение не останавливалось. Руки Хасимото заработали быстрее.

– Марлю... Марлю... Давление?

– Падает.

Профессор с исказившимся от муки лицом обернулся в сторону Сугуро. Казалось, он вот-вот расплачется.

– Давление?

– Безнадежно, - ответил Асаи. Он уже снял и бросил маску.

– Пульса нет...
– пробормотала старшая сестра, снимая руку с пульса больной.

Рука Табэ ударилась о край операционного стола и безжизненно повисла. Профессор замер. Все молчали. Только тихо журчала стекавшая на пол вода, отражая свет лампы.

– Сэнсэй, - хрипло проговорил Асаи, - сэнсэй... Профессор поднял на него пустые глаза.

– Надо привести тело в порядок, да?

– Привести в порядок?.. Ах да... Конечно...

– Я зашью сечения...

Остекленевшие глаза покойной уставились на них, как бы говоря: «Зачем вы подвергли меня таким мучениям?..»

Сугуро, у которого подкашивались ноги, уселся на корточки. В ушах все раздавались назойливые, глухие звуки, будто на лист жести падали гвозди. Он почувствовал внезапную тошноту и с силой стал тереть кулаками глаза.

Асаи, встав на место профессора, зашил разрезы; старшая сестра обтерла мертвое тело спиртом.

– Перевязать бинтом!
– высоким голосом приказал Асаи.
– Все туловище.

Усевшись на стул, профессор бездумно уставился в одну точку. Казалось, он ничего не слышал.

– Перенесите тело в палату. Родным пока ничего не сообщать, - охрипшим голосом приказал Асаи и оглядел своих коллег - они, напуганные, стояли, отвернувшись к стене.

– Когда перенесете в палату, тут же введите физиологический раствор. И вообще делайте все, что полагается после операции. Больная не умерла. Она умрет завтра утром.

У Асаи был уже не тот вкрадчивый, сладкий голос, каким он обычно разговаривал в лаборатории. Его очки без ободков сползли на кончик вспотевшего носа.

Когда тело положили на тележку и закрыли простыней, молодая медсестра, пошатываясь, пошла к дверям. Видимо, у нее не осталось сил даже подталкивать тележку.

В коридоре к ним подбежали побледневшая мать и сестра Табэ.

– Операция прошла благополучно, - с деланным спокойствием проговорил Асаи, пытаясь выдавить улыбку.

Старшая сестра Оба, оттесняя женщин от тележки, встала между ними.

– Но кризис будет сегодня вечером. Состояние больной требует абсолютного покоя, так что до послезавтра свидания запрещаются, - сказал Асаи.