Море и яд
Шрифт:
– Почему вы хотели сделать ей укол?
– пристала ко мне Гильда, заслонив вход в дежурную комнату
и по-мужски скрестив руки на груди.
– Решили убить, да?
– Но...
– не подымая глаз от пола, растерянно пробормотала я, - ведь она все равно обречена. Такая смерть более милосердна.
– Если даже точно известно, что человек умрет, убивать его никто не имеет права. Бога вы не боитесь, вот что! Не верите в его кару...
И Гильда крепко стукнула кулаком по столу. От ее блузки шел аромат душистого мыла, которого и в помине не было у нас, японцев. Таким мылом Гильда стирала белье больных из общей палаты. Мне почему-то стало смешно. Может, из-за этой стирки
В эту ночь было мое дежурство. Когда на рассвете я вышла йз больницы и направилась домой, мне неожиданно встретился Асаи, разгуливавший по двору.
– Ну как операция, сэнсэй?
– Кто это? Кто?.. А, это ты?..
– запинаясь, протянул он. *
Как же упился этот щеголь! Даже очки сползли с носа.
– Убили.
– Убили?
– От родных пока скрываем. Да, руки у старика уже не те! Теперь профессор Кэндо запросто его побьет. И на моей карьере, кажется, надо поставить крест...
Асаи пошатнулся, оперся на мое плечо и дохнул на меня винным перегаром.
– Где живешь-то? Пойдем, провожу.
– Тут, рядом.
– А к тебе можно?
Асаи заночевал у меня. Мне было все равно.
– Ты, оказывается, держишь собаку. Гильда тоже держит. Н-да, Гильда... Что, она и сегодня тут командовала?
– Сэнсэй, вы же ее так уважаете...
– Какое там! Просто думаю разок переспать с белой бабой.
– Интересно, как профессор с ней держится?
– Н-да, она, верно, бешеная. Все эти святые блон-диночки такие... А бедрами как виляет, обрати внимание. Послушай, а что ты не соблазнишь нашего старика? Наставила бы рога этой Гильде...
Ни радости, ни волнения не испытывала я от ласк Асаи. Когда он обнимал меня, я, закрыв глаза, думала о том, как профессор рассказывает Гильде о смерти больной на операционном столе. Я вспоминала белые руки, покрытые пушком, запах мыла и испытывала злорадство.
Встретившись на следующий день в лаборатории с Асаи, я удивилась той холодной невозмутимости, с какой он окликнул меня.
– Что ты хотела сделать больной из общей палаты?
– Из общей палаты?
– Да, у которой возник спонтанный пневмоторакс. Сейчас звонила Гильда, требует, чтобы тебя уволили.
– Я только... как вы сказали.
– Я ничего тебе не говорил!
Я посмотрела на него в упор, и он, блеснув очками, отвел глаза. А ведь минувшей ночью этот мужчина мучил меня своими настойчивыми ласками!
– Значит, меня уволят?
– Никто тебе этого не говорит.
– Лицо Асаи растянулось в его обычной притворной улыбке.
– Но фрау Гильда может поднять скандал. Не лучше ли тебе с месяцок отдохнуть от работы? Как ты думаешь? Я за это время все улажу.
Вернувшись вечером домой, я не нашла Масу. Спросила' хозяина, он лишь покачал головой. В последние месяцы все так изголодались, что даже собак
стали есть. Видно, кто-то без меня и увел Масу... Устроившись на пороге, я с полчаса сидела молча. «А, будь что будет! Наплевать!» - подумала я. Асаи, конечно, тоже хорош, но сейчас я люто ненавидела Гильду, посмевшую позвонить и потребовать моего увольнения. Эта немка даже не замечает, насколько тяготят больных ее посещения. Кривляется, святоша! Ну и пусть, пусть она и мать и святая, а я урод, калека, уличная девка! Мне все равно, даже Масу бросила меня и убежала куда-то.
Тягостно было целый месяц не ходить в больницу и сидеть
дома. За работой забывался Дайрэн, неудачные роды.,. Но когда, томясь от безделья, валяешься в постели, память возвращает тебя в тот город, к Уэда, к мертвому ребенку... Хоть бы Уэда разок увидеть, и то не так тяжко было бы!В один из таких вечеров пришел Асаи.
– Поговорить надо.
– Что, увольняют?
– Да нет, - каким-то сухим голосом ответил он, усаживаясь на циновку.
– Дело куда более серьезное...
– Какое еще там серьезное, раз уволили.
– В том-то и штука, что тебе надо вернуться в больницу.
– Разве это уже возможно?
Тогда он мне и рассказал о намеченных опытах над военнопленными.
– Все участники уже подобраны, - сказал он,- это старик и Сибата, Тода и Сугуро, только вот сестры нет... ,
– Поэтому вы ко мне и пришли?
– Я истерически захохотала.
– Ты понимаешь, во имя родины! Их все равно приговорили к смертной казни, а тут они послужат науке.
– И Асаи смущенно усмехнулся: видно, он сам не верил этим доводам.
– Ты ведь не откажешься?
– Хорошо. Только я соглашаюсь не ради родины и не ради вашей науки.
Мне было абсолютно все равно, победит Япония или потерпит поражение. Прогресс медицинской науки меня тоже мало интересовал.
– А интересно, Хасимото-сан рассказал об этом Гильде?
– Ты в своем уме?! Брось.шутить! Смотри, никому ни слова.
Вспомнив, как тогда Гильда кричала на меня, говоря о божьей каре, я улыбнулась. Это была улыбка победителя. Гильда не знает, что собирается делать ее муж. А я знаю...
– Да, профессор, конечно, не может рассказать об этом Гильде, ведь она вроде бы святая...
Лежа с открытыми глазами в объятиях Асаи, я слушала похожий на барабанный бой рокот моря. В памяти опять ожили аромат ее мыла, ее руки с белесым пушком. Я со злорадством представила, как в такое же белое тело вонзается скальпель.
– Интересно, трудно резать тело белых?
– Глупости, какая разница, белый или японец?
– пробормотал Асаи, поворачиваясь на другой бок.
А я с грустью подумала: не роди я тогда в Дайрэне мертвого ребенка, никогда бы не рассталась я с Уэда, да и вся моя жизнь сложилась бы по-другому...
II . Студент-медик
В 1935 году в начальной школе на восточной окраине города Кобэ я, пожалуй, был единственным учеником с длинными волосами.
Теперь эта окраина сплошь застроена, но тогда у школы теснились грядки с луком и стояли крестьянские дома, а под окнами со свистом проносилась электричка. Большинство школьников' были детьми крестьян, и среди них не встречалось ни одного с длинными волосами, как у меня. Среди этих наголо остриженных ребят с искусственными плешами величиной с медяк попадались и такие, что ходили в школу с младенцем за спиной. Когда во время урока
младенцы просились по малой нужде или просто начинали реветь, молодой учитель растерянно говорил:
– Иди успокой, - и показывал ученику на дверь.
В отличие от токийских школ здесь учитель называл учеников просто по имени: Масару, Цутому, без добавления приставки «кун». Лишь меня одного он звал всегда Тода-кун. И мои одноклассники не видели в этом ничего странного. Приставка просто говорила о том, что я не крестьянский сын. Мой отец был врачом-терапевтом, практиковавшим в том же районе. По-видимому, у молодого учителя, только что окончившего педагогическое училище и ходившего в своем неизменном сюртуке, профессия отца вызывала уважение. К тому же в моем дневнике с первого класса стояли одни пятерки. Я хоть и не отличался крепким здоровьем, но был единственным ребенком в школе, которого в будущем ждал университет.