Море житейское

На вечер мама приготовила уху - любимое блюдо отца. Да и мое тоже. Отец икает:

– Ой, хорошо: кто-то сытого помянул. Эх, уха без перца что женщина без сердца. А помнишь, мамочка, постановку ставили, «Любовь моряка»? Я же тогда тебя разглядел.

– Тогда? Надо же. Как не помнить. Первый и последний раз на сцене играла. Играла невесту моряка. Он возвращается, и они должны поцеловаться. Я ни в какую: убейте, не буду! Так завклубом: это же понарошку. Склонитесь просто головами, и все. На сцене я и отвернулась даже. А не знала, что тятя специально пришел посмотреть. Дома говорит: «Больше чтоб в клуб ни ногой! Вот вы зачем туда ходите».

– «Тятя, тятя, дак мы ведь только вид делаем». Все равно не разрешил больше. И все. Слушались родителей. Прав тятя, не прав, слушались.

– А я, - говорит отец, - сказал своему отцу: так и так, мне очень Варя Смышляева нравится. Он сразу: надо посмотреть. Взяли хорошего вина, пошли. А ты уперлась и даже и не вышла.

– А ты что думал, что прямо вся и выставлюсь. У нас строго. Когда сваты приходили, нас с Енькой в подвал прятали, чтоб Нюрку взяли, она старшая. А когда Еню в Аргыж сватали, я тоже к соседям убежала.

– С отцом твоим говорили, он на сплаве, плотогон, я лесничий. Сразу мне правильная претензия - зачем березы идет больше елки. Елка же для подплава, без нее грузоединицы тонут.

– Ну-у, - говорит мама, - тятю ты враз обаял. Говорит потом: «Молодой, а толковый. Лесничий, это ведь по-старинному ваше благородие». И когда поженились, все не верил, что я тебе под пару. Как это, говорит, ты его на «ты» называешь? Читать вслух любили. Мама спрашивает тебя: «Коля, ладно ли она читает?»

– Обратно идем, мне отец: «Видел, какие у них полы, как вышорканы, прямо светятся. Видно, что семья трудовая, надо брать».

– Да, сейчас-то полы мыть за шутку: крашеные. А раньше скребли-скребли, терли-терли, два раза споласкивали, потом насухо.

– А давай в «дурачка»!
– восклицает отец.
– Ходи, изба, ходи, хата, ходи, курица мохната! Даешь лозунг: началась битва за урожай.

Входит внучка:

– Деда, где мои туфли?

– Я за имя не бегаю. А ты куда наладилась?

– С Надькой немного побыть.

– Да она, эта Надька, такая манихвостка, - говорит бабушка.
– И еще ее-то бабушка с тобой не пустит. Сама ж ты передавала ее слова: «Ты, Надька, морковна и картофельна, а Тонька-то мясна да молочна». А кто им не давал козу хотя бы держать?

Отец тасует карты, говорит внучке:

– Закон Ома: сиди дома.

Внучка, конечно, не исполняет закон Ома, уходит. Мама продолжает:

– Кто, говорю, не давал? Козу называли сталинской коровой. На нее налог меньше. Отец, хватит уже тасовать.

– Подсними.

То есть надо сдвинуть часть карт на колоде. Отец раздает карты, открывает козырную масть. Смотрит в свои карты, громко вздыхает:

– Да уж, это уж точно: жена нужна здоровая, а сестра богатая.

Сидим, играем. Отец волнуется, рассчитывает ходы. Берет карту,

держит ее, думает, потом берет другую, наконец хлопает: «Эх, здорово девки пляшут!» Или: «Кто в доме хозяин? Кто лоханку купил?» Когда маме нечем крыть, очень он доволен: «А ты говорила: купаться - купаться, а вода-то холодная!» Выкидывает козырный туз: «Эх, сколько водки ни бери, все равно два раза бегать».

Оба они, и отец и мама, ужасно переживают, если проигрывают. Отец, проиграв, огорченно говорит:

– Меряли землю Сидор да Борис, а веревка возьми и оборвись. Один говорит: давай свяжем, а другой: нет, давай так и скажем.

Хватается за папиросы. Мама гонит его в коридор, к форточке в окне. Он курит:

– Конечно, дурак я. Что мне было не поверить этой цыганке, этой даме виневой, нет, высунул. Эти бабы, о-о! Владимир, не верь женскому народу, кроме матери. Мать, - возвышает он голос, - давай еще партию.

– Нет уж, - отвечает мама из кухни, - не все тебе умным быть, дурачком поспишь.

– Давай тогда со мной. Один на одного, - предлагаю я.

– Давай, - радуется отец, как ребенок.

Я с удовольствием проигрываю. Отец заканчивает партию именно этой дамой пик. Победно выкладывает ее с приговором: «Дама за уши драла!» - и показывает, что в руках ничего не осталось. Докладывает маме:

– Да, мамочка, старый конь борозды не испортит. Мать, мне надо победу отметить, а сыну - с горя. Может, там осталось от вчерашнего?

– Да в кои это веки у тебя оставалось? Ты ведь, пока на столе вино, из-за стола не выйдешь.

– Ну, быль молодцу не укора, - оправдывается отец.

– Ты не молодец у меня, ты орел, - смеется мама.
– Ой, нынче совсем не умеют сидеть за столом. Напьются и не басен, ни песен. Уже и с гармошкой не ходят, повесят на шею готовую музыку, она орет, им и ладно. Вообще все съехало: чем ни дурней, тем потешней.

Отец вовсе никакой не пьяница. А сын приехал, надо со встречи принять? Как не надо, надо. А открыли бутылку, надо ее допить? Отец очень выразительно замечает: пока бутылка не распечатана, так она молчит, а если начата, она кричит. У Распутина еще интересней: «Мужики смотрели на недопитую бутылку, как на раненого зверя, которого надо добить из милосердия».

Когда меня хвалят за русский язык, я эти похвалы отношу к родителям. Они писатели, творцы, а я записчик только. Помню, как мы сметали стог сена, а назавтра пошел дождь, и мама радостно говорила: «Ну вчера как украли день, как украли. Дотяни бы до сегодня, пропало бы сено. Пусть бы еще просушили, а уже было бы не едкое, выполосканное».

– Нынче, - говорит мама, - зимой холодильник отключала, не мучила, не гоняла, отпуск дала.

– В бархатный сезон отработает, - добавляет отец.
– Да больно он чего-то в последнее время в ночную смену сердился, прямо трясучка у него, вроде как даже по кухне ходит.

– А как не сердиться - голодный.
– Мама оправдывает холодильник.
– Будет и у тебя трясучка, когда на все полки кефир недопитый да сыр засохший. Мыши и те им подавятся. Да три помидорки. Ты не думай, - это мне, - не о сейчас говорю, сейчас-то куда с добром - нужду отвадили. Залезь в подполье - все банками заставлено.

– От трех помидорок две отминусуем, - решает отец.
– Одна останется в плюсе. А две героической смертью умрут.

– Какой?

– Не как еда, а как закуска.

Да, уже никогда не повторится ни одно свидание с папой-мамой, никогда. Такая была радость. А ведь не понимал. Приехал - уехал. Казалось, всегда так будет. А вот они уже уехали. И надо собираться ехать к ним.

ГРЕЧИХА

Вот одно из лучших воспоминаний о жизни.