Морок Забвения

– Емельян, - басовитый голос раздался слева: - Чего так задумался?

– Да просто, - Емеля ожил, обратив взор на подошедшего с большой охапкой хвороста Петра Семеновича, выбравшего ником именно свои имя и отчество.

– А-а-а, а я думал, спишь с открытыми глазами, - Петр улыбнулся: - У нас в армии ребята частенько засыпали, кто в наряде, кто на плацу и прямо с открытыми глазами.

– Как пендосы во Вьетнаме, чтобы не пропустить вьетконгов, - ухмыльнулся юнец с охапкой гораздо меньшего размера.

– Лешка, какие пендосы? Какой Вьетнам? Просто так ребята замудохивались, что сил не было, вот и спали везде, где получается.

– Так пендосы в фильмах…

– Это в фильмах, а то в жизни, неси лучше хворост быстрее, а то костер вон тухнет, - юнец понесся, а Петр, уложив хворост неподалеку, подошел и уселся рядом: - Хорошо тут, до сих пор не верю, что все настолько реально, и думаю, почему я раньше не забрался в эти модули треклятые?

– Многие так сейчас думают, очень многие.

– Это да, - Петр улыбнулся, пристально смотря на свою правую растопыренную руку: - До сих пор не могу привыкнуть, что она есть, как раньше не мог привыкнуть, что ее нет.

– Ты про что?

– Да про руку свою, я ведь без нее там, - большой правый палец указал куда-то за плечо: - А здесь с ней родимой.

– Да, здесь все мы здоровые и не можем умереть.

– А там мы страна больных и убогих, армия забытых инвалидов. Знаешь, я, как потерял руку, не мог найти нормальную работу, да как и все, у кого хоть какая болячка. Даже пить начал, семью потерял, чуть совсем не спился, кое-как держался. А вот про это услышал, подумал, что если не попробую, то вскоре мне хана. Кое-как продал свою квартиру, в этот раз по трезвому, хотя, несколько раз чуть по пьянке не продал, и в пансион. А там сейчас вообще очереди из таких, как мы, ну и вот оказался здесь…. И даже выпить не хочется, совсем, и здоровый, - Петр еле сдержал слезу.

– Страна больных и убогих, - произнес Емеля, глядя куда-то на горизонт.

– Она самая, Родина наша, хоть и Уродина. Помнишь эту песню?

– ДДТ вроде бы пело.

– Ага, под нее особливо напивался.

– А как же Лепс?

– Зеки пускай под него пьют, а мы из образованных людей, воспитанные Цоем, ДДТ и Наутилусом.

– А как же Машина Времени?

– Поваров не слушаю.

– А я еще Агату Кристи с Арией иногда гонял, ну и КиШа, правда не особо много, но бывало.

– Да-а-а, раньше умели писать музыку, не точно сейчас тыц-тыц- снимай трусы-ц.

– Хм, а сейчас что ли есть музыка?

– Гы, неа.

– Вот и я про то же. Ну ладно, пошли, а то вон как ухой тянет.

– Ага, да и дровишек не помешает.

За неделю в пешком походе все сдружились, и каждые привал и ночевка проходили за бурной беседой. Люди смеялись, шутили, рассказывали что-то, наслаждаясь обществом и новой жизнью, пускай не настоящей, но такой живой. Даже, когда стало известно, что столица переместилась в Новоград, и при создании персонажа можно выбрать его местом появления, никто не ушел, точнее, вроде бы ушел кто-то, но большинство не заметило потерь, ведь именно это время испытаний позволило ощутить себя нужными друг другу. Все решили, что никто не будет пересоздавать персонажа, и пойдет с остальными до конца. И вот, вокруг костра сидела дружная компания, как будто бы знавшая друг друга долгие годы.

Ощущать себя нужным, быть частичкой чего-то целого, быть может, именно это никому ненужным людям и нужно было, поэтому все шли за ним, поверив еще тогда в городе, когда Емеля начал собирать всех желающих с собой до Новограда. Кто поверил, тот пошел, а он обещал лишь одно: пошедшие за ним доберутся до Новограда, не без мытарств и сложностей, но дойдут и не за сорок лет, но все же, пешком, так как телепортом туда очень дорого. Один из толпы спросил, сколько стоит телепорт, Емельян сказал, но взгляды были непонимающие, тогда он озвучил цену в долларах, и некоторые сразу поняли, что пешком дешевле. И эти некоторые сейчас сидели подле него, сияющие и радующиеся жизни.

Люди беззаботно беседовали, ужиная свежеприготовленной ухой, а Емельян, глядя на пламя костра, вслушивался в окружающий мир, и тот ему не нравился. Нарастающее давление мерзости протискивалось, приближаясь к костру, и боговерец осознавал, что ему сегодня ночью не удастся поспать, в принципе, как и вчера, и позавчера…

– Петр, топор держи сегодня поближе, - чуть ли не шепотом произнес Емельян.

– Да он всегда при мне, - не подавая вида, ответил Петр: - Много их?

– Много.

– Эх-хе-хе-х, фронтовых бы стописят, - Петр улыбнулся: - Это я к слову, рефлекс.

– Не оправдывайся, я бы тоже не отказался, веселее было бы биться.

– Других предупредим?

– Нет, пусть хоть чуть поспят, да и толку от них.

– А от меня больше? – вопросительный взгляд Петра прервал беседу бабушки и внучки неподалеку.

– В тебе веры много, а верующий человек сильнее неверующего.

– Так я в бога не верю.

– Веришь, просто твой бог иной.

– А твой бог какой?

– Хм, ты хочешь спросить про христианского или моего?

– Твоего, знаешь, я умею различать православных от остальных, в тебе столько же православия, сколько во мне, хотя мы оба крещенные.

– Ну я Библию чуть ли не наизусть знаю.

– А я нет, но все же, ты не похож на верующего во Христа, извини, если оскорбил.

– Нисколько…, - Емеля улыбнулся, глядя в пламя: - Знаешь, я верую, веровал в Всевышнего, описанного в Библии, молился и ставил свечки, даже ходил на службы, пока мог. А потом перестал, да вообще не двигался, хотя те, кто ходил меньше меня и только в праздники называет себя верующим, да по любому поводу, хотя ни заветов, ни постов не соблюдал, да и в церковь не ходил, нисколько не пострадал, а меня парализовало. Вот и стал я думать, правильно ли верую, хотя знаю душою, что есть то самое, что создало нас и все вокруг. Вот и стал я думать.

– И что надумал?

– Бог есть, только мой Бог не тот, что в эфемерных небесах живет, мой бог под нами, мы на нем стоим, мы им кормимся, мы из него приходим и в него уходим. Мой Бог – Земля, она живая, она создала нас, она позволяет нам жить, и как та собака, что терпит блох до последнего, когда уже невмоготу от зуда, тряханет, зубами пройдется и почистит свое тело от нас грешных. Планета живая, а мы не чтим ее, вгрызаясь в ее плоть, нещадно изничтожая все, до чего добираемся, а надо на нее молиться.

– А почему в Всевышнего перестал веровать?

– Просто, если бы он был, то за все наши деяния давно бы отправил своих Архангелов, дабы очистить землю от скверны, как написано в писаниях.

– А чего тогда крестишься?

– Привычка, да и выдумывать что-то другое смысл, это всего лишь жест, а обряды и ритуалы в разных религиях заимствованы из других.

– Понятно. А мне во что веровать?

– Это тебе решать, хоть в Бога, хоть в Черта, хоть в самого себя или макаронного монстра, но главное, что вера должна быть, ибо человек без веры слаб духом и телом.