Морок

Это ему здорово пригодилось там. В горах. Трижды в течение службы, с мая 95-го по сентябрь, его командировали в спецоперации. Первая была не сложной, хотя ситуацию раздули страхом. В окрестностях Урде-Мартана появился снайпер. Начал пошаливать. Подранил офицера. Вообщем-то и не убил никого, но страха нагнал. Местный блокпост ощетинился, сутками передвигаясь под углом 90 градусов. Вадим обосновался чуть выше над уровнем поста. Своё дело он знал, а вот оппонент был, то ли безграмотный, то ли самонадеянный. Выбрал точку, в перпендикуляр к солнцу. По созданию «тени» Вадим поставил бы ему «двойку». Только вместо «двойки» вогнал ему пулю в глаз. Блик оптики от солнца — это грубейшая ошибка военного снайпера. Как правило, она последняя в его жизни. Палец Вадима отреагировал быстро. В результате он не сомневался. Убитым оказался мальчишка. Сопляк зелёный, а вот оружие пользовал серьёзное. Американский «винторез». Аналог нашему. Плюс минус — различия. Полевые командиры не скупились на дорогие игрушки, поощряя молодёжь к подвигам. Глядя на юное, обезображенное пулей лицо, Вадим не чувствовал ничего. У этого воинствующего народа нет возраста. Как и нет пола. И поворачиваться спиной небезопасно к любому из них. Кто бы это не был: семилетний пацан или преклонных годов женщина. Были прецеденты. Вадим это знал. Он шёл дальше, давно сожженный изнутри.

Память неохотно и вяло перелистывала страницы его военной одиссеи.

Второе спецзадание отличалось от первого, хотя задача ставилась та же — обезвредить снайпера в кратчайшие сроки. Только коллега по цеху, оказался тёртым калачом. Этот не играл в зарницу, а вёл довольно успешный кровавый счет. Работал под Энгиной и отстреливал всех, кто касался ручья. По воду перестали ходить. Себе дороже. Хранитель ручья свято охранял его от прикосновений неверных солдат. Это не касалось местного населения. Те безбоязно шастали, набирая полные кувшины и злорадно усмехались. Кто в усы, кто в бороду. Это был достойный противник и победу над ним, Вадим счёл заслуженной. Вражий стрелок постоянно перемещался, не засиживался на «точке» более одного выстрела. Уходил грамотно в «тень». И он бы его не выцепил, наверное. Если бы… Он просто его «переждал». Этому долго и нудно учили в спецшколе. Ждать, глядеть, и ещё раз ждать. Думать. На тест-уроках. Зорин костерил, обучавших его, инструкторов. Непогода, комары, затёкшие суставы — входило в перечень раздражителей, которые не способствовали становлению мастера. А теперь это пригодилось…

На излёте семнадцатого часа, «коллега» вышел. Вышел из «схрона». Вышел из «зелёнки» совершенно безбоязно, уверенный в своём одиночестве. Подошёл к ручью, наклонился, черпая с родника пригоршню воды. Никакой тебе не прибалт, не американос. Чистокровный горец. В левой руке винтарь, правой гребёт живительную водицу, чьи потоки так оберегал от иноземцев. Вадим тогда не думал, кто на чьей земле, и кто прав на этой войне. У него была задача. А катализатором решений был убитый Валька. Он нажал на спуск. Чича упал в воду…

Третий выход, был самый тяжёлый и самый памятный.

ГЛАВА 9

Это произошло почти за месяц до его «дембеля». Вадим, впрочем как и все солдаты-срочники, в ожидании близкого дома осторожно и трепетно стал относится к вопросу жизни и смерти. Тогда, в сентябре девяносто пятого, время словно остановилось, дразнящее медленно приближая его к заветной дате. Что творится в душе каждого «дембеля» знает всяк, кто служил… Это не только чемоданное настроение. Это целый клубок… Целый пакет противоречивых настроений. Щемящее чувство тоски и обнадёживающее чувство скорой перемены жизни. Воображение не скупиться на краски. Кажется, только тебя ждут, только тебе рады. Жизнь, словно открывается в новом ключе и особенно сейчас понятно, как много ты не догулял, и как же много не долюбил. У «дембелей», ходящих по краю жизни, это выражено особенно акцентрированно. У них присутствует риск — не дожить, не дотянуть дома. Злодейка, обломщица судьба, не раз хранит солдата в самые чёрные, гибельные моменты его пути, а потом, как в насмешку, за два дня до демобилизации, обрывает молодую жизнь, беспощадно зачёркивая его нереализованные планы. Таких историй множество. Вадим был одним из них. Только, теперь, когда «стодневка» разменяла месяц, ему во сне стали приходить запахи тайги, цокот белок, разнопение лесных птиц и много ещё чего, что тогда, воочию и не примечал. Общаковый солдатский костёр возле палаток, своим потрескиванием углей, своими огненными языками, стал напоминать их «родной» костёр на излучине ручья, неподалёку от заимки. Слуховая память очень точно воспроизводила в голове голос деда, его неспешный говорок, разбавленный значительными паузами. И ещё много чего припоминалось, иллюстрациями чередуясь в тайниках памяти. Всё это было не ново, для солдата-срочника, разменявшего второй год службы. Зов дома у всех проявляется одинаково: безудержной хандрой, изредка вспышкой веселья, по большой мере напускного, так как организм самопроизвольно встряхивал себя, разгружая сознание от тисков уныния. Ведь, бравируя и шутя, солдат давал себе соответствующую установку. Установку на дом. Установку на жизнь. И это, порой, срабатывало…

Вадим Зорин, являлся, на тот момент, заместителем командира роты, носил три полоски, и имел, вообщем-то, широкие полномочия. От «тех» нечастых командировок, время его делилось, согласно распорядку, на бытовые армейские промежутки: от и до. От завтрака до ужина происходило повседневная рутина, включая подъем, зарядку, проверку боекомплекта, утреннюю проверку. Казарменный тип здесь, в пригорных долинах, был заменён полевыми условиями. Жили, как водится, в брезентовых палатках, топили буржуйки, практиковали костры. Из техники имелось всё. С десяток БТР-ов, три БМП-шки, четыре Т-72. Танков было больше, но один ушёл не техосмотр, а другому требовалась ревизия. С утра до обеда, Зорин вёл политзанятия, политически подковывал молодой контингент. Потом шла практическая сторона дела. Плац в этих местах был исключён, в силу ряда причин, и значит, строевых, как таковых не было. Зато было особо повышено внимание оттачиванию таким ремёслам, как обезвреживание мин, всевозможных растяжек и ловушек. В предмет входило: детальное и глубокое сканирование участков пути, зрительное выявление признаков, по которым можно было бы судить о потенциально опасных «секретках». Наука была заурядной муштрой. Но это муштра, спасала не одну жизнь. Всё чаще и чаще, в селении Кургалы, где квартировал их полк, стали происходить «чрезвычайки». Вечерами блокпосты стали обстреливаться. Пару раз боевики открыто продефилировали в местном ауле, проводя там «агитационную работу» с населением. Надо сказать, население, и так было не очень-то радушно к русским, а здесь боясь гнева вооруженных соплеменников, совсем «ощетинилось». Наконец, случай потрясший всю часть, перевернул относительно спокойную жизнь военнослужащих, ставя их место дислокации в категорию «повышенно опасных». Местная женщина, неопределенного возраста, вся в чёрном, была остановлена на южном блокпосту. Она требовала провести к командиру. Внутрь её, естественно, никто не повёл, но её слова были переданы дежурившему капитану. Тот, без тени страха и подозрения, вышел за ограждения. Мирная баба, пусть даже горянка, не могла, по сути, являться угрозой. Зато, могла располагать полезной информацией. Так он рассуждал… И за это поплатился жизнью. Обвешанные ленты взрывчатки не были заметны глазу, под свободным платьем смертницы. Представившись, капитан поинтересовался целью её визита. На что, шахидка ответила длинной фразой, при чем единственное, что капитан понял, это произнесённое последним: «…Аллах!» Это стало его последним услышанным словом. Мощная вспышка, в сопровождении, давящих на перепонки, звуковых раскатов, на миг разом пригнуло головы, несущих вахту на посту, солдат. Доселе, таких акций тут не бывало. Это был прямой вызов, и начало начал. Разорванного капитана увезли в «цинке» на родину, а командование ужесточило режим. Был проведён ряд мероприятий дисциплинарного характера, были переписаны, а точнее дополнены инструкции и уставы. Строгость мер коснулось всех, от генерала до солдата. Так называемые «зачистки» стали повседневным явлением. «Зачистка» — это военный термин. Переводится дословно, как осмотр заданных участков и секторов, с целью выявления и обнаружения враждебных элементов; осмотр на предмет оружия, и всего, что может быть к оным причислено. Дезактивация мин, растяжек и других «секреток». Это полное сведение угрозы на ноль. Так сказано в военных учебниках. Но бывалые знают, что за обычной терминологией скрываются куда более резкие и масштабные операции. Если угроза действенна в течение нескольких часов, после принятых стандартных мер, то вступал в силу пункт «б». Во избежание серьёзных уронов, и так сказать, как опережающая мера, допускалось полное уничтожение селений, типа кишлаков и аулов. Так было в Афганистане. Так, было и теперь. Слав богу, Зорину не пришлось пережить подобные эпизоды. Хотя, нечто похожее произошло жарким июльским днём.

Этот старик не был фанатично преданный идеям ваххабитов и прочей басаевской сволочи. Это был отец, любящий своих детей и внуков. Один из его внучат, восьмилетний Ильяс наблюдал со сверстниками за разгрузкой оружия, на одном из складов. Как попали дети за запретку, никто понять не мог. Но, похоже, подобная халатная практика, происходила часто. Детей не воспринимали всерьёз, а, тем более, что те, всегда находили лазейки и норки, какие бы заборы не стояли. При переноске, у одного из ящиков отхлебянилось «дно». В образовавшуюся щель сквозанула граната. Шмякнулась, пружинисто отскочила и покатилась в сторону, разинувших рот, мальчишек. Ильяс, в момент смекнул, что приобретение такой вещи, добавит ему уважения в пацанской среде.

— Стой, пацан! Отдай гранату! — заорал старший прапорщик, чем только подстегнул мальчика на драп. Зажав в руке рифленый овал «лимонки», тот понёсся к забору, к известной ему дыре.

— Ах, ты, мать твою так… — Прапорщик понимал, что этот прецедент не улыбнётся ему по службе, и поэтому речь его, отражала внутреннее состояние.

— Сорокин! Талшевский! Хули, встали… За ним, суки! Живо-о! Догнать! Отобрать! — орал он первогодкам.

Солдаты кинулись догонять беглеца. Подкоп, в который нырнул Ильяс, легко пропустил восьмилетнее тело, однако был узковат для грузного Талшевского.

— Бля! — чертыхнулся он. — Я не пролезу! У тебя получится… Давай!

Сорокин действительно выглядел как вобла. Тощий, с узкими плечами и бёдрами. Он запыхтел, вжимаясь плотно к земле.

— Давай, давай! — подбадривал Талшевский. — Проходишь…

Когда Сорокин выпрямился, Ильяс был уже далеко. Маленькая фигурка уходили за холм. Ещё немного и он скроется. Там дальше овраг и небольшой лесок. Сорокин вздохнул. Надо, хотя бы, ещё пробежать… Чтоб не так орали…

Погоня закончилась трагически. Для Ильяса. За оврагом он наскочил на мину, на одну из тех, что щедро расставляли чеченские сепаратисты. Тело мальчишки подкинуло взрывной волной. Внахлёст с этим взрывом сдетанировала граната в руке… Тело, потом, говорят, тщательно собирали. Рядового Сорокина спасло то, что он был далеко.

Этот случай определили к несчастным. Прапорщик получил свой втык. Забор тщательно утрамбовались земляной насыпью. Высотой чуть не менее метра, исключая на этот раз все ямки и норы. Однако, история получила продолжение. Среди местных сельчан, версия происшедшего получила другой окрас, и, наверное, поэтому безобидный Ваха Алиев, дедушка несчастного мальчика, выкопал из «тайника» пулемёт. Кто знает, какие мысли вертелись в голове шестидесяти трёхлетнего человека, когда он волок его на чердак, смазывал, заряжал, укреплял. Человек готовился к бою, к первому и последнему в своей жизни, и когда федералы вошли в зону досягаемости выстрела, он нажал на спуск.

«Зачисткой» руководил Зорин. Шёл второй день дотошной работы. Ещё вчера, рота тщательным тралом прошла прилегающие дороги, осмотрела овраги на предмет «сюрпризов», захаживала в «нелояльные дома». Улов был средний, тем не менее и сегодня что-то находилось. Пусть мины, по большому счёту были нейтрализованы, но вот хитроумные растяжечки, завуалированные под пыль дорог, то и дело возникали. Надо думать, хорошо платил своим диверсантам Хаттаб или тот же Басаев.

В деревню они вошли пять минут назад и успели пройти три-четыре избы. «Неблагоприятные точки» были досмотрены вчера, и сегодня просто шёл формальный обход. Они бы прошли и мимо шестого двора, если бы оттуда не полыхнуло жарким кинжальным огнём.

Первую пятерку ребят срезало влёт. Этого оказалось достаточно, чтобы оценить ситуацию. На войне учишься думать быстро…

— На землю! Лежа-ать! — заорал Вадим, распластавшись за поленьями. Очередная струйка свинца вспахала почву перед его носом. Внутри, нечто вспыхнуло искрой, распаляясь в злобный пожар.

— Не высовываться! Рассредоточиться! Не кучковаться, грёб вашу… — Последнее было адресовано двум салажатам, сжавшимся в одно целое, как сиамские близнецы.

— Шебалов! — окликнул Зорин одного из «старых». — Это чердак, Шебалов… Двигай и гаси гранатой… Мы его, счас прижмём! Стой, не спеши! Пойдёшь под нашим прикрытием.