Морская сила(Гангутское сражение)

Когда парламентер отъехал, Шереметев, сомнева­ясь, покачал головой:

— Изучил я хитрости шведские, время крадут.

— Подождем час и продолжим пальбу, ежели не ответят.

Шлиппенбах, как и ожидалось, не внял совету бомбардирского капитана, и целую недели на кре­пость с обеих берегов сыпались ядра, всюду заполыха­ли пожары. На военном совете решили штурмовать крепость. Стали отбирать охотников. Петр назначил штурм на 14 октября, командиром определил подпол­ковника Михаила Голицына, семеновца:

— Ты в атаку ходил и под Азовом, и под Нарвой, не мне тебя поучать. Пойдешь на рассвете, отчаливай на лодках скрытно, сигнал к штурму — троекратный выстрел из мортиры.

Охотники высадились на узкую прибрежную по­лоску и бросились на штурм.

Атакующих встретил залп картечи. Пали первые убитые, раненые. Вторая волна семеновцев бросилась к пролому. Оттуда опять изрыгнулась свинцовая смерть. Шведы на этот раз бились насмерть. Со стен поливали кипятком, горячей смолой, кидали голо­вешки. На беду, штурмовые лестницы оказались ко­роткими. Петру все видно было как на ладони. Семе-новцы явно замешкались, что-то не ладилось. Десять часов с начала атаки, а в крепость еще не проникли. Кое-где солдаты попятились к лодкам.

Голицын матерно ругался, сам подбежал к берегу, сталкивал лодки в воду:

— Не хрена вам задницу шведу показывать!

Петру картина боя до боли напоминала первый штурм Азова. Он уже послал ординарца дать отбой атаки.

— Рановато, — пробурчал Головин, — Голицыну помочь надобно.

Меншиков не выдержал. Он уже успел отобрать отряд охотников.

— Мин херц, дозволь. Сколь можно позорно отхо­дить нынче, подмога нужна свежая, преображенцы рвутся, засиделись…

Мрачный Петр, не оборачиваясь, махнул рукой.

— Добро.

Меншиков и Голицын с обнаженными шпагами первыми ринулись в атаку и переломили ход штурма.

Лучи заходящего солнца высветили белое полот­нище на крепостных стенах. Шведы сникли и капиту­лировали.

Радость победы захлестнула царя, сделала мило­сердным. Оставшихся шведов — восемьдесят человек под ружьем и сто пятьдесят раненых — отпустили на лодках вниз по Неве.

— Пущай плывут, токмо обуза нам, их ни кор­мить нечем, ни сторожить некому.

От шведов достались сто сорок пушек, десять ты­сяч ядер. Как всегда, штурмующие войска потеряли больше, чем шведы в два раза. Под стенами крепости полегло пятьсот шестьдесят офицеров и солдат. Как ни горьки утраты, но явный успех подбодрил царя. Разогнал сумрак прежних неудач.

Тут же Петр разделил радость с приятелем, гене-рал-фельдцейхмейстером Виниусом в далекой Моск­ве: «Таким образом, через помочь Божию отечествен­ная крепость возвращена, которая была в неправед­ных неприятельских руках 90 лет; правда, что зеложесток этот орех был, однако, слава Богу, счастли­во разгрызен…» В первый день отправляли пленных, хоронили убитых, подсчитывали трофеи. Потом нача­лось торжество.

— Назовем сию крепость по праву Шлиссельбур­гом, — сказал, открывая застолье, Петр, — ибо она есть ключ к нашему морю Балтийскому. Поручику Меншикову быть начальным комендантом сей крепо­сти. Полковника Голицына прошу любить и жало­вать.

Пировали несколько дней, как всегда, пили до по­мрачения ума. Не все выдержали непомерную нагрузку. Саксонский посланник Кенигсен перебрал до то­го, что в темноте, переходя ручей, свалился в воду и захлебнулся. Вытаскивал его Павел Ягужинский, с недавних пор адъютант Петра. Случайно в кармане саксонца он обнаружил любвеобильные письма к по­сланнику от Анны Монс. В отличие от только что «расколотого» Орешка, для Петра так и остались не­раскрытыми тайные мотивы поступков любимой женщины. Ведь он уже подумывал жениться на своей фаворитке… Но протеже Лефорта вела двойную жизнь, оказалась легкомысленной и неверной.

Заныло где-то под сердцем у Петра. Прежде такого не испытывал. «Баба мне, царю Всея Руси, рога на­ставила».

Судьба моряка неразрывно связана с морем. На бе­регу он гость. Гость, он и есть гость…

Еще не прошло похмелье первой победы, а Петр устремился на Ладогу с Головиным и Меншиковым.

Во время осады Орешка все время под рукой был Федор Салтыков. Флотилия малых судов, построен­ная на Сяси, встретила петровские полки еще на Ла­дожском озере. На небольшой шняве Салтыков сопро­вождал караван судов к Нотебургу, сноровисто управ­лял судном.

— Пойдем поначалу к тебе на Сясь, — вспрыгнув на шняву, распорядился Петр.

На Сясьской верфи царя с небольшой свитой встретил Иван Татищев. На крайнем стапеле шпанго­уты обозначили головной фрегат. Плотники начали обшивать их досками.

— Первенец наш на Балтике. — Петр погладил шпангоут.

Вдруг скинул кафтан, выхватил у растерявшегося плотника топор, согнувшись, полез к корме. Там плотники веревками притягивали к шпангоутам очередкую доску обшивки. Через минуту рядом зазвенел топором неразлучный Меншиков. Весь день не выпу­скал царь топор из мозолистых рук, посмеивался:

— Гляди, отвык топориком помахивать, волдыри вскочили.

Вечером обговаривал с корабельщиками планы:

— Отсель пойдем на Свирь. Будем глядеть место для новой верфи, поболее вашей. Весной отвоюем Ниеншанц, а там море. Флот зачинать будем Балтий­ский — силушку закладывать морскую.

По берегу Свири пробирались на лошадях. Облю­бовали большую поляну на берегу.

— Быть здесь полю лодейному, — утвердил Петр.

Ни с кем из своих приближенных царь не общался столь часто и душевно в письмах, как со своим «дядь­кою» Федором Апраксиным. Из Воронежа к царю почта шла месяц, а то и больше. Но в походах по Севе­ру, пробираясь сквозь крепостные заслоны к морю, где все побережье сплошь принадлежало шведской короне, Петр на коротких привалах ждал вестей с южных рубежей. Там под присмотром Апраксина на верфях Воронежа прирастала морская мощь для осу­ществления державных замыслов о выходе в Черное море. Он же, адмиралтеец, надежно правил всей обо­роной и на Азовском море, поступал часто по своему разумению, не ждал царского повеления.

Прибыло два полка Охраны верфей от набегов та­тар, но в Москве почему-то указали им рубеж обороны чуть ли не под Харьковом. Опять поступил по своему разумению, разместил полки поблизости от верфей. О всех событиях донес царю, который с полками был где-то на пути к Архангельскому. «На Воронеже ми-лостию Божей все благополучно, и вода была превели­кая, какой давно не бывало, и кораблей выведено на устье 11, да еще ведут два корабля, «Божие предвидение», трудов твоих государевых, да «Черепаха» строения Осипа Ноя. Только безмерно жалею, что сей весны не отпустил в Азов, зело, государь, времени и воды жаль.

Еще милости твоей доношу: по указу твоему веле­но быть полкам для охранения Украины и стоять имвелено в Рыбном, а по моему размышлению, пристой­нее им стоять в близости от Воронежа, чтоб верстах в 10, или как воля твоя для охранения флота, дабы злодей, мусульманин какой хитрости не учинил».

Когда провожал в Архангельский Крюйса и Памбурга, те недоумевали: «Для какой цели?» Апраксин шутя успокаивал офицеров:

— Там не Воронеж, государь вам скучать не даст, шпагами баловаться времени не будет.