Морская ведьма

Она запустила руки ему в волосы. Он в последний раз прикоснулся к ней языком, поднимая обоих на вершину наслаждения, а потом приподнялся и лег на нее сверху, ощущая под собой ее тело — влажное, горячее, извивающееся, его тело, — и раздвинул ее бедра своим больным, покрытым шрамами коленом.

Она крепко обняла его за плечи.

— Твоя нога…

Но сейчас ему не было никакого дела до раненой ноги. Он мог думать только о том, чтобы оказаться в ней так глубоко, как только можно, и слиться с нею как можно плотнее, слиться воедино. Он приподнялся на руках, перенося вес своего тела. Она приподнялась ему навстречу, напрягаясь, чтобы принять его.

Взгляды их встретились. Они не отводили глаз. Одним быстрым, плавным движением он глубоко вошел в нее.

Она ахнула и содрогнулась.

И он тоже.

Они набросились друг на друга, объединенные страстью и желанием. Они стали одним целым. Соединились. Он стал частью ее, как никогда и ни с кем до этого не становился. Она обхватила его ногами. Ее волосы переплелись с его пальцами в сладкий и благоуханный клубок. Она крепко сжала его естество своим шелковистым лоном, а он уткнулся лицом ей в шею и излился в нее, отдавая себя целиком, вверяя ей свое тело и свою душу. Она вновь содрогнулась под ним, затрепетала, и ее ногти впились ему в плечи.

Последняя сверкающая и дрожащая волна наслаждения отхлынула, оставив его обессиленным и бездыханным на ней. Измочаленным. Умиротворенным.

И когда он снова смог дышать, когда смог заговорить, то приподнял голову и сказал слова, которые собирался сказать давно:

— Я люблю тебя.

* * *

Маргред, оглушенная и опустошенная, лежала под ним не шевелясь, пытаясь собраться с мыслями и восстановить дыхание.

Слова Калеба теплым дождем пролились на ее сердце, согревая его.

Я люблю тебя.

Селки умели любить не больше, чем творить чудеса.

Он любит ее?

И что же ей теперь полагается делать?

Что она должна сейчас сказать?

— Спасибо.

Неправильный ответ. Она увидела, как оледенели его глаза, и ощутила, как он отдалился от нее, пусть даже по-прежнему оставаясь в ней.

Она облизнула губы и сделала вторую попытку:

— Ты делаешь мне честь.

— Нет, я заставляю тебя нервничать, — возразил Калеб. — Чего ты боишься?

Было трудно оставаться честной с ним, когда он лежал так, по-прежнему соединившись с ней, изучающе всматриваясь в ее лицо проницательными зелеными глазами. Ей было трудно думать, когда тело все еще содрогалось и было влажным от секса.

Она снова хотела его. Может статься, она будет хотеть его всегда. Может быть, именно этого она и боялась.

— Мы очень разные, — разомкнула она наконец губы.

— Вот почему нам так хорошо вдвоем. Как-то ты сказала мне, что я живу только разумом. Но с тобой… мне кажется, что я снова обрел свое сердце.

Те капли воздуха, что ей удалось набрать в легкие, улетучились в одно мгновение.

— Я не могу ни о чем думать, когда ты говоришь мне такие слова.

Он лукаво прищурился.

— А может, я не хочу, чтобы ты думала. Лучше скажи мне, что ты чувствуешь.

— Я… беспокоюсь о тебе, — призналась она. — Я волнуюсь из-за тебя так, как никогда и ни о ком не волновалась за семьсот лет существования.

Он оцепенел.

— Семьсот лет…

— Да. Я бессмертна.

— Но моя мать не обладала бессмертием. Ты сама говорила, что она умерла.

Он сказал ей, что не хочет, чтобы она думала. Но она буквально слышала, как с негромким тиканьем, словно часы в коридоре, крутятся мысли у него в голове.

— Ее жизнь — нынешняя жизнь — закончилась. Но поскольку она вернулась в море, то вновь возродилась в пене волн и прибое.

— Значит, для нее это было важнее собственного мужа. Важнее ее детей.

Маргред уже совсем было собралась заметить, что Атаргатис взяла с собой Дилана, но выбор, сделанный матерью, вряд ли успокоил бы чувства Калеба.

— Она была селки. — Маргред встала на ее защиту. — Мы принадлежим морю так, как никогда не сможем принадлежать никому другому.

— Она прожила рядом с моим отцом четырнадцать лет. Я думал, они были счастливы.

Увы… Маргред закусила губу, чувствуя, как в ее сердце эхом отдалась боль, прозвучавшая в его словах. Мальчишкой Калеб считал себя плодом любви, подлинного союза между мужем и женой. Предательское бегство Атаргатис не только лишило его матери, но и окрасило детские воспоминания в мрачные тона, разрушив представление о семейном счастье.

Он заслуживал большего. Он заслуживал любви.

Или хотя бы правды.

— Они были слишком разными. — Как были разными они с Калебом, с болью осознала Маргред. — Твой отец завладел телом селки. Но ее любви он так и не удостоился.

На скулах у Калеба заиграли желваки.

— Ты полагаешь, что я намерен завладеть тобой?

Он уже и так получил от нее больше, чем она когда-либо отдавала другому, даже своему давным-давно умершему партнеру. Чувства к нему переполняли Маргред, как желанная беременность, они разрастались внутри нее, и им было тесно. Она изменилась, превратившись в кого-то другого — нечто совсем другое, — кого она не узнавала.

Цепкие щупальца сомнений опутали ее сердце. Сможет ли она когда-нибудь стать той, кто ему нужен? Сможет ли дать ему больше, чем его мать отдала его отцу?

И чего ей будет стоить такая попытка?

Страх ледяными пальцами прошелся по ее груди, вытесняя последние остатки воздуха из легких. И что будет с ними, если у нее ничего не получится?

— Думаю, — осторожно сказала Маргред, — что твое место здесь, на острове. С этими людьми.

— А твое?

— Я селки, — повторила она, и эти слова прозвучали неубедительно даже для нее самой. — Океан — вот наша стихия. Его магия живет у нас в крови. Мы должны или вернуться к нему, или умереть.

— Ты не можешь вернуться. Зачем, если ты все равно умрешь?

Его вопрос больно ранил ее, вонзившись в сердце подобно отравленной стреле. И все-таки он был неверно задан.

В ту же секунду она увидела, что он и сам понял свою ошибку, увидела, как глаза его подернулись холодком, почувствовала, что его тело напряглось, как у воина, ожидающего вражеского удара.

— Если бы у тебя была котиковая шкура, — негромко спросил Калеб, — если бы ты могла вернуться в море, то осталась бы здесь, со мной?