Морской фронт

— Штурман, хочу завтра посмотреть стрельбу. Где, по-твоему, лучше всего мне расположиться?

Я отвечал тем же тоном:

— Конечно, самое безопасное место — на артиллерийском щите, в худшем случае немножко забрызгает, и все… В щит ведь попасть очень трудно.

Старший артиллерист при этом хватал свой стакан с чаем и стремительно убегал в каюту.

Вот эту общеизвестную на флотах шутку мы часто вспоминали во время блокады.

Фашисты все время целились в Смольный и в дом НКВД на Литейном проспекте, и, пожалуй, ни одна бомба даже близко от них не упала. А сколько стрелял враг по Адмиралтейскому заводу! И все же он уцелел, небольшие повреждения не в счет. Вот и получалось, что «на щите», то есть на цели, сидеть безопаснее, чем в сторонке от нее.

В старинном флотском доме на территории «Новой Голландии» генерал М. И. Москаленко занимал не очень большой темный кабинет. Я доложил, зачем пришел.

— На твои войска снарядов хватит, — добродушно буркнул генерал.

— Но меня беспокоит, как и где рассредоточен боезапас… Не случилось бы, как с Бадаевскими складами…

— Алексей Михайлович! — обратился к вошедшему подполковнику Москаленко. — Дайте еще раз вашу схему рассредоточения боезапаса.

Подполковник А. М. Березкин развернул перед нами на столе небольшую схему расположения своих «объектов». Долгие годы он был начальником всем известного на Балтике артиллерийского арсенала, главного хранилища флотского боезапаса (моряки говорят «боезапас», а не «боеприпасы»). Это был целый городок со множеством складов, мастерских, со своими железнодорожными подъездными путями. Когда фронт неожиданно для всех нас приблизился к району расположения арсенала, Березкин быстро организовал эвакуацию всего боезапаса в район Ленинграда.

Однако фашисты в сентябре подошли совсем вплотную к городу, и боезапасу вновь угрожала опасность.

День и ночь, часто под обстрелом, кипела работа в лесу и в песчаных карьерах по созданию новых временных площадок для хранения не только артиллерийских снарядов, но и мин и бомб для авиации. Боезапас был надежно замаскирован и укрыт от всякого постороннего наблюдения.

После прихода флота из Таллина за один месяц были построены к каждой площадке с боезапасом подъездные автомобильные пути, кое-где даже железнодорожные ветки.

Я внимательно слушал объяснения А. Березкина и поражался, как в считанные дни можно было провести такую большую работу, столь важную для боевой готовности флота. Все ли командиры подводных лодок и надводных кораблей знали, кто укрыл от фашистских бомб и артобстрела необходимые им торпеды, глубинные бомбы, мины и снаряды? Жаль, что об этих людях так мало говорили и еще меньше писали.

Москаленко предложил мне проехать с ним на основные площадки, где хранился боезапас. Мы ехали какими-то очень запутанными лесными дорогами. Вот завернули за лесок и на железнодорожной ветке в большом карьере увидели оригинальный железнодорожный состав — артиллерийскую мастерскую тыла. Тут были и теплушки, и платформы, и классные вагоны. В вагонах и на платформах стояли станки. Здесь же были устройства для выплавки взрывчатки из старых и ненужных снарядов и мин. Выплавленной взрывчаткой сразу же заполнялись новые боеприпасы. Таких «мастерских на колесах» во флотском тылу было несколько.

Скромно и энергично работал над созданием этих мастерских и укрытых площадок начальник артиллерийского отдела тыла капитан 1 ранга С. П. Прокопнов, человек, прямо-таки влюбленный в свою профессию.

А капитан 3 ранга С. Т. Баришполец столь же самоотверженно занимался подготовкой и ремонтом торпед, столь необходимых для подводных лодок, торпедных катеров и авиации. Его стараниями были расширены мастерские Гребного порта. Здесь в самые тяжелые дни блокады не затихала работа. С. Т. Баришполец и его подчиненные сумели обеспечить торпедами все нужды флота и нашей авиации.

С хорошим чувством и бодрым настроением вернулся я из этой поездки.

Большая работа велась по налаживанию нашей связи — радио, телеграфа и телефона. Флагманский связист базы инженер-капитан 2 ранга Шварцберг тоже пришел к нам из науки и блестяще оправдал и звание ученого, и звание коммуниста. Он отлично организовал сложную многоканальную связь. Быстро разбираясь в обстановке, Шварцберг работал самостоятельно, не дожидаясь указаний. Доклад его всегда был коротким: «Связь проверена, действует исправно».

Так оно и было.

Итак, все наготове. С командирами батарей и кораблей уточнены все детали. Ждем сигнала.

Однако на войне часто случается совсем не так, как хочется и как планируется. 17 октября перевозки дивизий из Ораниенбаума были в самом разгаре. С наступлением темноты мы должны были отправить за войсками последний отряд кораблей. Звоню в Кронштадт начальнику штаба флота контр-адмиралу Ю. Ф. Раллю, докладываю о принятых мерах по обеспечению и прикрытию перехода транспортов. Кончаю свой доклад обычным в те дни вопросом:

— Как дела у вас? — И неожиданно получаю ответ:

— Неважно у соседа…

Операция еще не началась, а уже что-то случилось, видимо серьезное… Ночью нам стало известно, что противник упредил нас. 16 ноября его 39-й армейский корпус неожиданно начал наступление из района Грузино на Тихвин. Из района Кириши начал наступление и 1-й армейский корпус немцев. Создав значительное превосходство сил, особенно в танках и артиллерии, они к 20 октября прорвали фронт обороны нашей 4-й армии и повели наступление на Тихвин и Волхов, чтобы, соединившись на реке Свирь с финской армией, создать второе кольцо окружения Ленинграда. Единственная железнодорожная магистраль, связывавшая нас со всей страной, была перерезана.

В этих трудных условиях войска Ленинградского фронта начали 20 октября операцию по прорыву блокады. Но фактор внезапности был уже утрачен. Враг, видимо, предвидел возможность нашего наступления. Он обрушил на наши части ливень артиллерийского и минометного огня. Едва мы начали переправу через Неву, как весь район сосредоточения шлюпок и катеров подвергся обстрелу из пушек и минометов.

С большим трудом пробирались мы с комиссаром А. А. Матушкиным на НП командира морского отряда. Подходившие к переправе пехотные части несли на открытой местности потери. Только что спущенные на воду десятки шлюпок разом превращались в щепки.

Исключительный героизм проявили наши матросы. Раненых уносили за пригорок, и на их смену выбегали другие, быстро волоча в воду исправные шестерки. И так — по нескольку раз…

Вот к берегу прибило совсем разбитую шлюпку. Боцман — судя по возрасту, сверхсрочник — подошел к ялу, снял оставшийся руль, забрал уключины, отрубил топором носовой и кормовой фалини и все это степенно понес куда-то за пригорок, в укрытие. В боцманском хозяйстве все пригодится. Хорошая старая флотская школа!.. Сколько силы и величия было в спокойных движениях и походке этого богатыря!..

К берегу подходит новый батальон. Бойцы проворно садятся в шлюпки, матросы, стоя по пояс, по грудь в ледяной воде, подсаживают солдат, шутят с ними, отталкивают лодки от берега. А на противоположном высоком берегу их встречает другая группа матросов, помогает бойцам быстро высадиться, выгрузить пулеметы и минометы. Все это делается без суеты, сноровисто… Вижу, катер, преодолевая сильное течение Невы, тащит несколько наших шестерок с бойцами. Но мгновение — взрыв, пламя, приглушенные, быстро стихающие крики и стоны… Плывут доски, за них держатся несколько бойцов, их относит течением к нашему берегу. А от изрытого снарядами песчаного пляжа отваливают все новые шлюпки. Движение на реке не прекращается ни на минуту. Темного времени не хватало, приходилось работать и днем: срок сосредоточения войск на левом берегу был жестким. Для переправы легких орудий наши умельцы-матросы быстро создавали плоты из шлюпок. Строились и специальные плоты под танки. И все это под непрестанным огнем противника.