Морской лев

– Зачем?

– Ирак на Кувейт напал, вот зачем. Так что объявляй готовность номер один.

– Сейчас проверка идет полным ходом: если сейчас объявить готовность по базе и лодке, внесем суматоху, – сказал Захаров.

– Все равно объявлять придется – не сейчас, так когда Шкворин здесь будет. Так что давай…

– Григорий Олегович, – включив микрофон, произнес Захаров.

– Березин на связи, – отозвалось в наушниках у Захарова.

– Григорий Олегович, срочно завершайте предпоходную подготовку, после этого объявите готовность номер один.

– Есть, – ответил Березин.

Захаров подошел к окнам, откуда была видна подводная лодка, стоящая в подземной акватории.

– Принимать Шкворина будем со всеми причиндалами? – спросил Захаров, обернувшись к Канарейкину.

– Конечно, по высшему разряду, с построением и все такое. Ты, кстати, пойдешь со мной.

– Куда?

– На поверхность, встречать Вячеслава Яковлевича.

Канарейкин взял трубку, набрал номер.

– Кузнецов, как готовишь… Да… Да… Через два часа чтоб все было сделано. Все, – Канарейкин выключил трубку, положив ее на стол, но спустя секунду снова взял и набрал еще раз какой-то номер. – Крашенинников на месте? Где он?.. Хорошо, пусть меня встречает. Все, – Канарейкин положил трубку и повернулся к Захарову.

– Как встретим Вячеслава Яковлевича, свяжись с Березиным, пусть всю команду на пирсе выстроит. Так, вроде всё. Я сейчас к взводному охраны, а ты пока иди к выходу, там встретимся.

Затем оба вышли из кабинета, разойдясь в разные стороны. Захаров пошел к центральному выходу. Оказался снова у тех дверей, через которые он попал впервые на базу. В глаза бросились, как и два месяца назад, стоящие у входной двери двое коренастых, одетых в камуфляжную форму охранников. Опустив глаза, он посмотрел на кафельный пол, на котором цветной плиткой был выложен герб Советского Союза, а под ним – значок КГБ с названием управления, которому принадлежала база: – «Особый погребок». Вокруг было пустынно, и Захаров направился к дежурной будке охранника, чтобы узнать о Канарейкине, как в наушниках раздалось:

– Иван Алексеевич, мы вас ждем не у запасного выхода, а у центрального, это на третьем уровне.

Захаров пошел к ближайшему лифту и через некоторое время, миновав грязные безлюдные коридоры, оказался у запасного выхода, где его уже поджидал Канарейкин с офицером охраны и шестью солдатами, одетыми в парадную форму.

– Так, вы двое, – Канарейкин показал на ближайших к нему солдат, – останетесь здесь.

– Товарищ командир, подготовка к походу завершена, – донеслось из наушников.

– Хорошо, – ответил Захаров, – ждите дальнейших приказаний.

Вся остальная группа встречающих открыла дверь и, пройдя по такому же грязно-белому бетонному коридору, поднявшись по железной лестнице, оказалась у довольно проржавевшей двери. Покрутив против часовой стрелки расположенное в самом ее центре колесо, Канарейкин со скрипом открыл дверь. Пахнуло свежим морским воздухом, яркий свет везде, куда он смог проникнуть, отметил свое присутствие. Канарейкин вновь повернулся к солдатам и, оставив двоих внутри и двоих снаружи, направился к месту предполагаемой посадки вертолета. Захаров, не покидавший стен базы, с тех пор как прибыл на остров, сверкающее солнце воспринял как нечто чуждое и несвойственное для восприятия его глаз. Но в душе вдруг возникла какая-то радость, словно он идет встречать не генерала, а свою жену.

– Сашенька, скучал здесь без меня, маленький? – сказала женщина, беря за руку мальчика лет восьми.

– Скучал, – едва слышно ответил ребенок.

– Ну, пойдем быстрей домой, – сказала женщина, уводя Сашу к воротам.

А рядом, невдалеке у входа в школу-интернат, стоял черноглазый мальчик. Ему было десять лет. Вот уже в который раз он находится у входной двери, наблюдая за тем, как взрослые тети и дяди забирают на выходные мальчиков и девочек из его группы.

За ним еще никогда никто не приходил, с тех пор как однажды его привела сюда мама, сказав, что в субботу она придет и обязательно заберет его отсюда. Но вот уже прошел месяц, как она ушла и больше не возвращалась. А мальчик в конце каждой недели с упорным постоянством выходил на крыльцо с надеждой, что, быть может, именно сегодня она придет за ним. Он смотрел на ворота, через которые входили взрослые, и ждал, не идет ли за ним его мама. И каждый раз, когда кто-то появлялся из-за угла соседнего дома, он с волнением в груди, всматриваясь вдаль, вглядывался в приближающуюся фигуру человека, пытаясь разглядеть знакомые черты. А в голове звучал голос: «Может, это она. Тогда я побегу к ней. Ну же, она? Или нет…» И, когда уже в сотый раз оказывалось, что это не она, отчаяние и обида били в нем в набат: «Ну где же ты, мама? Ну почему, почему ты не идешь за мной?» Хотелось плакать навзрыд, и только осознание того, что ему десять лет, не позволяло этого сделать, и он лишь тяжело вздыхал, отворачиваясь к стене, чтобы не видеть того, в ком он еще недавно видел свою мать.

Время уже подходило к восьми вечера, когда из-за угла появилась женщина, направлявшаяся твердым шагом к нему. Ее он узнавал всегда и сразу, стоило ей только появиться. Широкие шаги, словно ее кто-то сзади подгоняет, и ярко-зеленого цвета блузка сигнализировали о ней еще издалека. Это была директор школы-интерната Зоя Александровна Немышева: каждую субботу она приходила на ночное дежурство.

– Ну, как, стоишь?

– Стою, – ответил он.

– Сегодня она уже не придет.

– Сегодня не придет, наверное, не смогла. Наверное, на следующей неделе точно придет.

–  Пошли домой, – сказала директорша, уводя его за собой.

– Мой дом не здесь, – ответил мальчик, открывая для нее входную дверь.

Канарейкин вышел на середину поля, посмотрел в сторону, где должен появиться вертолет, и, ничего не увидев, взглянул на часы.

– Где этот вертолет? Уже пора бы ему и показаться, – Канарейкин снова окинул взглядом небо.

Захаров с офицером охраны стоял неподалеку. Ветер, обдувавший всю группу со всех сторон, приятно гладил по щекам. Вглядевшись в горизонт, Иван Алексеевич увидел низко летящую точку.

– Вон он, – показывая рукой, сказал Захаров.

– Где?

– Да вон там, почти у воды.

– Ничего не вижу, надо было бинокль захватить. Точно он?

– Да, точно, вон там летит.

– Тогда давай свяжись со своими, пусть строятся.