Морской лев

– Да. Но если… э-э… начнутся боевые действия на суше… э-э… тогда вам будет дано согласие на нанесение наземного удара… э-э… крылатыми ракетами. Для этого со мной приехали мои помощники. Они установят… э-э… необходимые коды запуска ракет и электронные карты… э-э… для введения целеуказания для них. Так… э-э… выход в море, я думаю, можно назначить… э-э… – Шкворин посмотрел на часы, – через сорок восемь часов. Как… э-э… Иван Алексеевич, управитесь?

– Да, – коротко ответил Захаров: ему казалось, что его впутывают в какую-то авантюру.

– Тогда все, товарищи офицеры… э-э… как говорится, в добрый путь.

Когда Захаров покидал комнату, где проходило совещание, перед ним открылось ущелье с перекинутой через него канатной дорогой.

Седой туман пришел в горы с самого утра, скрыв в себе все неровности Гималаев. Семилетний тибетский мальчик шел по каменистой дороге, опоясавшей одну из здешних морщин земли. Установившаяся вокруг тишина донесла до его ушей скрип качающейся на ветру канатной дороги. Он знал про нее и давно уже ожидал ее появления, но кучерявые облака, спустившиеся в горы, скрыли ее от его зорких глаз. И, только когда мальчик подошел к ней на расстояние десяти шагов, ветер донес до его сердца ее дыхание. Словно старая старуха, она поскрипывала, нисколько не радуясь появлению ребенка. Дотронувшись вытянутой рукой до вбитого в край пропасти деревянного столба, мальчик почувствовал своей нежной ладонью старое шершавое дерево. Напрягая свое зрение и осторожно ступая вперед, он нащупал левой ногой первую дощечку, висевшую над горным ущельем. Вступив на нее на кошачьих лапах, он начал искать следующую, держась руками за два параллельно уходящие в белизну тумана каната.

Чем дальше продвигался мальчик по этой рукотворной дороге, тем сильней билось его сердце от колкого ощущения клокочущей смерти где-то под ногами. А старуха все скрипела и скрипела, раскачивая его вместе с собой. Добравшись мелкой поступью почти до середины, мальчик вновь, уже по привычке, начал искать следующую спасительную дощечку, но, пошарив впереди себя, он ничего не обнаружил, лишь только восходящий со дна ущелья поток прохладного воздуха ласкал его ножку. В этот момент старуха скрипнула громче обычного, и канатная дорога качнулась сильнее, чем прежде. Мальчик, держась одной рукой, не удержался и повалился назад.

– Ай-ай, – непроизвольно вскрикнул он от страха вылететь вниз, слыша попутно, как старуха, пронзительно скрипя, смеется над ним.

Запись датирована 3 августа 1990 года

Из довольно быстро пустеющего кабинета последним вышел Шкворин. Захаров стоял неподалеку и что-то говорил Березину.

Генерал сразу подошел к нему.

– Иван Алексеевич… э-э… нам бы надо… э-э… с вами отдельно побеседовать. Если вы, конечно, не заняты, – сказал Шкворин.

– Да, я сейчас освобожусь, – и, дав последние указания Березину, переключился на Шкворина.

– Я в вашем распоряжении, товарищ генерал.

– Тогда пойдемте, – предложил Шкворин.

Захаров направился было обратно, в только что покинутое им помещение.

– Нет, не сюда, – остановил его генерал, – лучше пойдем в кабинет Канарейкина.

Канарейкин, наблюдавший все это время за Шквориным, попытался их сопровождать и даже вошел вместе с ними.

– Леонид Сергеевич… э-э… покажите пока моим помощникам… э-э… командный центр. И… э-э… хорошо бы покормить их, а то… э-э… уже время обеда, – сказал генерал, заметив следовавшего за ними Канарейкина.

Канарейкин, поняв, что разговор не для его ушей, неохотно развернулся в обратном направлении, а Шкворин заботливо закрыл дверь на ключ. Бесцеремонное действие генерала по отношению к Канарейкину удивило Захарова. Он думал, что начальник базы – ближайший человек генерала, но, увидев, как генерал с некоторым пренебрежением дал ему отставку, Захаров усомнился в своих первоначальных выводах. Не обнародовав своего удивления, он прошел в глубь кабинета к письменному столу и, сев на ближайший стул, стал ждать, что скажет ему Шкворин. А тот не торопясь достал пачку «Примы» и, закурив сигарету, подошел к окну. Отвернувшись от Захарова, он смотрел на стоящего у пирса «Морского льва»

– Иван Алексеевич, – сказал Шкворин, не поворачиваясь, прервав неожиданно для Захарова свое довольно длительное молчание, отчего тот немного встрепенулся, – с момента… э-э… нашей последней встречи… э-э… прошло чуть больше двух месяцев. Это… э-э… очень маленький срок.

– То есть? – спросил Захаров. Ему было интересно, к чему клонит генерал.

– Не перебивайте… э-э… меня.

– Извините.

– Это значит… э-э… что вы в нашей структуре… э-э… человек новый. Но… э-э… сложившиеся обстоятельства… э-э… толкают нас… э-э… я бы даже сказал, на несколько опрометчивый поступок. Обычно… э-э… мы этого никогда не делаем. Мы… э-э… долго обсуждали… э-э… это решение и пришли к заключению… э-э… что обстоятельства сегодня таковы… Мы вынуждены… э-э… вам доверить это очень ответственное дело. Я надеюсь… э-э… вы это хорошо понимаете?

Захаров еще не совсем понимал, о чем говорит Шкворин, и поэтому слушал каждое его слово. Тень кагэбэшного генеральского мундира все время напоминала ему уже почти забытый им разговор, состоявшийся после рокового столкновения его подводной лодки с каменным выступом. И Захаров ощутил проползшую по своей спине змею нервной дрожи.

По рассыпчатому солнцу земли, оставляя позади себя след лесенки, проползла желтая змея в поисках пищи. Захаров почувствовал, как она не проползла, а, скорее, перетекла справа налево, поднимаясь от поясницы к шее, едва касаясь его кожи. Ему захотелось почесаться, но, стесняясь генерала, он сдержал себя от требования плоти.

Шкворин затянулся:

– …и постараетесь приложить… э-э… все усилия для выполнения этого задания. Потому что… э-э… его успех во многом зависит от вас… э-э… и как от командира… э-э… так, наверное, и человека… э-э… который сможет сплотить вокруг себя… э-э… коллектив вверенной вам… э-э… подводной лодки. Вам необходимо… э-э… прибыть в район Персидского залива… э-э… который указан в пакете, – Шкворин по-прежнему стоял к Захарову спиной, смотря в окно. Подняв руку вверх, он достал из кармана сложенный вдвое желтый конверт из плотной бумаги, запечатанный пятью сургучными печатями.

– Это нетрудно, – сказал Захаров, – сложнее будет воевать под личиной иракских подводников.

– Это тоже будет сделать несложно… э-э… сложнее будет потом…

– Когда?

– Потом.

– Когда потом?

– Говорю потом – значит… э-э… потом. А пока… э-э… не задавайте лишних вопросов, Иван Алексеевич. Все… э-э… узнаете со временем. (Повисла пауза.) Теперь подумайте… э-э… Иван Алексеевич. Очень серьезно подумайте, готовы ли вы… э-э… выполнить это задание и все… э-э… которые за ним последуют, какие бы они ни были. Потому что отказов… э-э… потом я не приму. И ваше… э-э… неподчинение приказу из «Центра»… э-э… будет расценено как измена Родине в военное время.

– Я готов, – без колебаний ответил Захаров, а сам подумал: «Хитрый черт, на иглу сажает».

– Готов? Хорошо, – сказал Шкворин, и Захаров увидел в отражении окна его улыбку. – Мне тут доложили… э-э… что вы потребовали… э-э… у Канарейкина личные дела экипажа…

– Да. Я это сделал, – тут же взъерошившись, отреагировал Захаров.

– Знаю, знаю… э-э… для того, чтобы… э-э… в короткий срок ознакомиться с экипажем… э-э… и понять, кто на что способен. Так? – не поворачиваясь, сказал Шкворин.