Морской волк. 1-я Трилогия

— Товарищи, поверьте, что там ничего нового не будет — в сравнении с тем, что вы уже.… Если только взрывы фрицевских глубинных бомб. У вас задача — посмотреть и оценить, что нужно нашей промышленности, чтобы научиться делать такие же корабли. Вот и займитесь — это сейчас самое важное. Фрицев топить, мы без вас справимся — а вот это дело кроме вас никто не потянет! И тут Александров спросил:

— Михаил Петрович, а вы вернетесь? Или уйдете — назад, в будущее?

Ох, е-мое!

— А куда ж мы денемся? — спрашиваю — мы присягу приняли, тут наш дом. Война, знаете, всякое бывает — но я вот хочу вернуться, и именно сюда! Еще вопросы?

— Скажите, а отчего вы так уверены, что мы — справимся?

Это уже — Курчатов. Так, что мне сам Вождь сказал? В «исключительном случае» — а что считать таковым? Ну — нет среди них Сахаровых, знаю, никто на запад не побежит! Ладно!

— А как вы думаете, почему собрали, именно вас? Проектант, строитель, ученый-теоретик, двое ученых-конструкторов. Так я вам отвечу — кто спроектировал у нас первую атомную субмарину? Кто ее строил? Кто разрабатывал теорию? Кто делал реактор? Кто изобретал оружие? Сказать вам ответ — или догадаетесь сами? Молчат. Но видно — поняли.

— Тогда позвольте дать вам совет, Николай Антонович (Доллежаль встрепенулся). Это вообще-то вам товарищ Сирый должен был сказать, но раз так вышло… Он говорил — почти все, что вам нужно, есть в книге, про водо-водяные реакторы — он сказал, вы знаете, в какой, среди других материалов (Доллежаль кивнул). Радиация, это страшно — у нас были и умершие, и инвалиды. Думаю, будут и вас — но с книгой, вы пойдете быстрей, все хоть работать начнет, сразу и эффективно. А значит жертв будет — меньше.

— А… год, какой? — Первая наша атомарина, «Ленинский Комсомол», вошла в строй в пятьдесят девятом. Сейчас, учитывая наш опыт — если сделаете в пятидесятом, то будет просто отлично.

— Эта война — продлится до пятидесятого?

— Мы взяли Берлин в сорок пятом, в мае. У вас, думаю, получится раньше.

— А зачем тогда?

— Вы думаете, эта война — последняя? Так я отвечу — пока социализм и капитализм сосуществуют, вечного мира не будет. Нас будут стараться уничтожить — всегда. И останавливать их будет — лишь наша сила.

— А кем вы там были?

— Тем же, кто и здесь. Командир атомного подводного крейсера «Воронеж», вот этого самого, построенного в тысяча девятьсот восемьдесят девятом. Здесь, на Севмаше — так будет называться завод, о котором говорил товарищ Сталин. Где будут строиться ваши корабли. Молчат «товарищи ученые». Но вот вижу — их достало. Теперь они — покоя знать не будут. И все сделают — чтобы осуществить, скорее. Чтобы стаи наших атомарин — в океан, к началу пятидесятых. Значит — не зря им сказал.

— Так! — старший майор выскочил откуда-то, как чертик из бутылки — рассказали все же, Михаил Петрович?

Помню, что разрешено — но раз уж так случилось, товарищи, прошу задержаться на собеседование по секретности и режиму. Все помнят, что такое «ОГВ»? Уходим, наконец, в море. С конвоем пока не ясно — но вот по аэродрому прошла отсечка, «день Х» минус Эн. Потому — выдвигаемся на исходные. С нами «Куйбышев», под флагом Зозули, усиленный двумя нашими расчетами ПЗРК. И те же два тральца — проводят нас до глубин за горлом Белого моря. Я дал накачку Сереге — не хватало еще, гробануться из-за какого-то лопнувшего клапана. Может я и обнаглел, но возможный отказ техники кажется сейчас мне более опасным, чем фрицы. Серега, однако, проникся, и гоняет теперь своих. Так вот и идем. Люфтов в воздухе не видно, лодок не слышно, ну а появление в Белом море немецких надводных кораблей — это паранойя даже для меня. Да и осталось тех кораблей — эх, если б еще и «Шарнхорст» утопить! А ведь придет он на Север, в январе — подкараулить на переходе, где-нибудь возле Нарвика? И ведь хрен проскочит — гидроакустикой засечем, и пусть хоть все эсминцы, что у них есть, в эскорт ставят, это даже не смешно. И — 65-ю ему, специально бережем пару, для него и для «Принца»; что там еще осталось — «Нюрнберг», «Лейпциг», да еще с десяток «Нарвиков» в строй вступят. И все! Адаптировались, в общем — разницу, считай и не ощущаю, что две тыщи двенадцатый, что сорок второй. Не вижу я «рабства сталинской системы», не чувствую — угнетения. Делаем свое дело, как подобает — и довольны. Ну, от чего свобода может быть, на подлодке в походе — от приказа? От необходимости — выполнить задачу? Бред.… Помню, в телеящике видел, какой-то вонидзе очередной распространялся: по капле выдавим из себя совка! Поскольку совок — это внутренний раб, сам себя отягощающий обязательствами, полет свой связывающий, гирями на шее. Так сбросим эти гири — и ощутим себя свободными, никому ничего не должными, личностями! И будем наконец жить, получая удовольствие, беря от жизни все — для чего человек и предназначен! А вот если — «к бою и походу готовьсь!» — вы бы с такой личностью, пошли? Подчинение, обязательство равно рабству? Да нет, знаете.… Перед провалом фильм видел, немецкий, две тысячи какого-то года, название забыл… Германия современная, студенты психологию-социологию изучают, ах-ох, как же это фюрер когда-то, всех поработил? Тогда профессор предлагает им — что-то вроде игры, учебной. Вы — общество, давайте придумаем, общая форма — белые рубашки — общее приветствие, и знак: поднимающаяся волна. Попробуйте просто побыть, членами «Волны», несколько дней — а после, напишете рефераты, зачту. Сначала — просто игра, веселье. Давайте тогда и акцию общую придумаем — нарисуем наш знак, волну, в самых разных местах — и в универе своем, и по городу. Вместе держимся, помогаем по мелочи. Пока — игра. И вдруг одного из них обижают какие-то турко-арабы, причем насквозь несправедливо. А он — один из нас. И наше дело — правое. Потому, разбираться с этими турками приходят все. И вдруг чувствуют, что вместе мы — сила. Чисто, по Маяковскому — «единица, ноль, а если в партию сгрудились малые…». Дальше там, по фильму, пошел уже перегиб — когда начали обижать тех, кто «не мы», даже убить кого-то захотели, и напрасно профессор, который все заварил, кричал — эксперимент закончен! — его уже никто не хотел слушать. Вот он, звериный оскал фашизма! Что на мой личный взгляд, было притянуто. А почему, собственно — нельзя было остановиться: ну вышло бы «Тимур и команда», по-немецки? Но интереснее другое: рабством это не назвать! Не пройдет здесь, категорически, «я господин, а вы быдло». И плетью в ряды — никого не загоняют. Делать что-то, общее — не принуждают. И за пустыми словами, одними лишь обещаниями — не пойдут: только реально, на деле почувствовав, что так лучше! Добровольно решив — что стать «пальцами руки миллионопалой», и успешнее и безопаснее, чем поодиночке. И как это все же назвать? А я отвечу — совок! Человек, привыкший что он «один из», а не уникальная отдельная личность. Вбивший в подкорку — что одному в этом мире не выжить, а вот «колхозом», это да! В итоге — смотрите, в эту войну, на нас с немцами — и нагличан. И скажите — англы и юсы, немцев на равных бы победили, без численного и технического превосходства? Чем там у них кончалось, даже в сорок пятом — Арденнами? И стоит ли после этого, «из себя совка выдавливать»?

— Кстати, спросил я у Кириллова, — что с англичанином тем будет — любопытно просто?

— А все по закону — ответил товарищ старший майор — признай бритты факт шпионажа, ну выслали бы мы этого Дженкинса, из их миссии — хотя толку-то, другого бы прислали! Но все ж, союзники пока — и передали бы им этого матроса Райли до кучи; да может вспомнили бы случай этот, когда британцы стали бы на нас наезжать, если кто из наших так завалится. Но англичане — и Дженкинс, и капитан парохода — все отрицали: ничего не знаем, а может, этот Райли немцами завербован был? А коль так — то и пошел он крайним, по всей строгости военного времени, за шпионаж.

Своего, выходит, сдали — за копеечную политическую выгоду, самки собаки! А будь у нас? Лично я бы, своего матроса, которого сам туда послал, вытаскивал бы до конца! Иначе — просто, в зеркало смотреть будет тошно. Ну, нельзя это — делать то, о чем тебе самому, после противно вспомнить! Потому что дальше пойдет, одно из двух: или тебе это станет постоянно душу грызть как червяк-древоточец — или ты просто станешь чуть больше сво…ю (прадеды сказали бы, душу погубишь — но вот не верю я в бога и рай!). Не моралист я, а циник: хочу жить спокойнее и не мучась. И не европеец я — а все же совок. И меняться — не намерен. За свой участок отвечаю головой — а выше, командующий есть. Сам командующим стану — ну значит, фронт мой расширится, а принцип останется: все равно, главком надо мной. Белое море прошли. Тральцов отпустили. Глубина — уже приятнее. Ныряем на двести пятьдесят и держим ход в двадцать. Чем меньше будем болтаться в радиусе действия немецкой авиации — тем лучше. Нам-то без разницы — а вот «Куйбышеву»? Он кстати, нас не теряет — держится чуть позади нашего левого траверза. В молодости, когда этот эсминец был «Капитан Керн» Балтфлота, тип «Новик Путиловский», он по паспорту мог и тридцать пять выдать — но корабли быстрее людей стареют, машины изношены уже, но тридцать наверное, ему еще по силам. Значит, и мы прибавим.… Все работает нормально — три месяца пока еще, с июля, срок обычной автономки. Вахта за вахтой, так без происшествий пролетаем до меридиана Иоканьги. «Куйбышев» упорно идет рядом (после Зозуля мне скажет, что именно сейчас, по-настоящему поверил в возможности «Воронежа» — чтоб подлодка не всплывая, удирала от эсминца, через половину Баренцева моря). Но это будет после — пока же, как условлено, в этой точке подвсплываем под перископ, поднимаем антенну, обмениваемся информацией. Пока все выходит удачно. Меньше чем через сутки, нам надо быть у Порсангер-фьорда. Затем отойти к северу — где через двое суток, у нас рандеву с эсминцами, «Гремящим» и «Сокрушительным». И — назад, на позицию, ловить конвой, который должен подойти еще через день (плюс-минус сколько-то). А на аэродроме Банак — девяносто «Юнкерсов» (надеюсь, сейчас чуть меньше, все ж в битве у «Тирпица» и британцы кого-то посбивали). Но все равно, нашим эсминцам будет крайне хреново — как на Черном море в сорок третьем, эти «Юнкерсы» утопили сразу троих наших, «Харьков» и две такие же «семерки», как «Гремящий». Две 76мм и пять 37мм автоматов — совсем не смотрится такое ПВО в сравнении с пятью-шестью 127мм универсалами, плюс четырнадцать 40мм бофорсов и столько же 20мм эрликонов у штатовских «Флетчеров» и «Самнеров» — а ведь и те погибали, от японских авианалетов. А потому, придется нам сыграть роль самого эффективного ПВО — если не «наши танки на вражеском аэродроме», то «Гранит» по казарме летного состава. И никак иначе — поскольку место будущей охоты на конвой выбрано здесь — и немецкие бомберы в самый разгар действа, ну совершенно нам тут не нужны. Курс — вест. Идем на позицию.

Подводная лодка U-703 Командир Хайнц Байфилд

Норвежское море. 11 октября 1942 года.

Ослиная задница! Все — по-дурацки! При «папе» Денице такого не было! У него было свято — вернулись живыми, неделя на техобслуживание и регламентные работы, и две недели отпуска, хоть домой в Рейх, хоть отдыхай как хочешь, любой разгул и удовольствия, какие можешь найти. И награды заслуженные — прямо на пирсе, сразу, без всякой бюрократии. А что такое «жирные годы», объяснить — или вам уже рассказали? И — нет «папы», попал под гнев фюрера. Только вернулись с «битвы при Тирпице». Что это такое? Это когда вместо охоты на «восемнадцатый» конвой тебя посылают, за орденами и победами, драться с британской эскадрой. А тут, лишь торпеды с дальней дистанции, и скорее убегать, пока асдиками не засекли. Нам повезло, а вот U-377 и U-405 не успели. Так и не ясно, кто «Тирпиц» утопил, тут и люфтваффе претендуют, и U-403, якобы не промахнулась. А если «Тирпиц» на тот момент сочтут уже вражеским линкором — то это сразу, Рыцарский Крест! Вернулись — и узнали, что мы оказывается, уже СС. И порядки — совсем другие! Никакого отдыха — только дозаправились, все положенное приняли, и марш в море. Поскольку солдаты фюрера не должны пребывать в праздности — когда их камрады гибнут где-то под Сталинградом (кто знает, где это?). И чтоб приглядывать за нами в море, включили в экипаж кригс-комиссара. Который должен, теоретически, подтверждать КАЖДЫЙ мой приказ на предмет согласия с линией партии. Именно так — каждый. Поскольку нам «повезло» получить кадра, отродясь в море не бывавшего, тем более на субмарине — зато надо полагать, абсолютно надежного идейно — получившего от команды прозвище Свинорыл, точно характеризующее его как внешне, так и внутренне. И когда он рядом, я, или любой другой офицер, отдав приказ, должен сначала объяснить ему, зачем — нет ли тут саботажа или трусости. Вы можете представить, как тут командовать — мне, получившему второй Железный Крест за разгром «семнадцатого» большевистского конвоя? Я в кригсмарине с тридцать четвертого, воюю с самого начала, через все прошел, что только мог командир субмарины — и должен спрашивать дозволения, на каждое свое действие у сухопутной крысы, посаженной мне на шею? И эта миссия. Кто там, наверху, догадался отправить субмарины в противолодочный дозор, причем у нашего побережья? Точно, не наши — а умники из СС. Во-первых, «тип VII» все ж океанские лодки, а для подобных задач в кригсмарине «челны» были, малые лодки «тип II»; во-вторых, тральщики «тип М» справятся с этим гораздо лучше, а уж тем более авиация. Но попробуй, откажись — капо в концлагере объяснять будешь, что приказ дурацкий! Или — ротному фельдфебелю, на Восточном фронте.

Говорят, в штабе кого-то уже разжаловали — и рядовым в пехоту, под этот Сталинград. Так что действительно спокойнее этот шторм в море пересидеть. Все безопаснее, чем прорываться к конвою. Причем не только для нас — как нам огласили, «пропавшие без вести» будут считаться перебежавшими к врагу, в отсутствие доказательств обратного — с заключением семей в концлагерь. Как это на боевой дух экипажа повлияло, объяснять надо? Вот и болтаемся — у входа в Порсангер-фьорд. Считается, что мы должны заметить вражескую субмарину еще на подходе, быстро погрузиться и атаковать ее торпедами. Стою на мостике, дышу свежим воздухом. Свинорыл тоже наверх выполз, смердит. В самом прямом смысле, поскольку вчера, в сортире, продул баллон на себя (подозреваю, помогли ему, что-то подкрутили). Отчего стало лишь хуже: во первых, в отсеке воняет так, что даже для лодки невыносимо, а там между прочим, спальные места, а во-вторых, душа на лодке нет, и будет наш партайгеноссе еще долго распространять вокруг амбре, хоть противогаз надевай. Тем более, въедливости и злобы у него это происшествие совершенно не убавило.

— Контакт, пеленг 66, очень неустойчивый, слабый… потерян — доклад акустика. Смотрю в том направлении — ничего. Море на редкость спокойное, для этого района и сезона, даже перископ был бы замечен. Может, загоризонтная, сильно шумящая цель попалась? Или акустик ошибся, фоновый за контакт принял? Эх, «Моцарт» — предлагал же я Марксу с U-376, много чего если он своего акустика, «бриллиантовые уши», уступит — и где он теперь? Сгинул в Карском море, причем со всеми направленными туда — что наводит на размышления. Та радиограмма — неужели у русских появились торпеды, по лодке, на глубине? Бред — как прицеливаться, определить направление и глубину? Но все же, лучше подстрахуемся. Лево на борт! Курс 270. Полный!