Морской волк. 1-я Трилогия

Все было буднично, как на учениях. Цель, координаты, время… Контроль обстановки вокруг. Акустика показывала, в пределах видимости, отсутствие надводных и подводных целей. Радар — отсутствие самолетов. И ночь, укрывшая нас темнотой. Боевая тревога. Готовность. Слова команды. Рев за бортом — «Гранит» ушел.

Норвегия Авиабаза Банак

Это же время.

Повод для веселья был — награждение отличившихся. Так как в Рейхе не было морской авиации, а было единое люфтваффе, и над сушей и над морем — то гнев обожаемого фюрера никак не задел летунов. Эти водоплавающие влезли в дерьмо, мы разгребли, не подвели, утопили кроме «Тирпица», предательски сдавшегося британцам, еще два крейсера и целых шесть эсминцев! Что было существенным: награждать за утопление своего корабля, пусть и бывшего, все ж было как-то неудобно, ну а за вражеские, это святое! Правда, там еще субмарины отметились, и тоже вроде на что-то претендуют — молчали бы лучше, не вам сейчас о наградах говорить! Так что крестовый дождь на отличившихся просыпался знатный. И по чину: командирам групп — Рыцарские, командирам штаффелей (эскадрилий) и швармов (звеньев) — Железные (были и вариации — если рядовой пилот уже имел Железные Кресты, обеих степеней, то ему полагалась и более высокая награда). Ну, в общем — все было ясно! В октябре на Севере темнеет рано. Нет, тоже можно, летать и бомбить, первые самолеты вешают «люстры», в свете которых цель видна почти как днем — а можно и вслепую, все равно вылет будет засчитан, вон в прошлую зиму, если считать по отчетности (и наградам), сколько вылетов и сколько бомб пришлось на Москву, так выходит совершенно жуткая цифра, камня на камне там не должно остаться, тут и ежу понятно, что из этого следует вычесть упавшее на окрестные леса, болота и деревни, ведь нет дураков погибать, десять процентов потерь за вылет от русской ПВО, это вчетверо выше чем при налетах на Лондон летом сорокового, так зачем лезть под огонь русских зениток и атаки истребителей, кто проверит, куда в действительности высыпали бомбы, жизнь-то ведь одна? Которой хочется насладиться после победы, когда Рейх будет править миром. Но все же, ночью летали реже. По крайней мере, пока считали господство в воздухе своим. А уж по такому поводу, воздержаться от полетов, было свято! Банак, как и Хебуктен, был когда-то норвежским аэродромом. Эти норвежцы имели довольно развитую аэродромную сеть — что неудивительно, для страны, одной из первых в мире сформировавших военно-воздушные силы, за два или три года до начала той, первой Великой Войны. Но вот числом норвежская авиация была весьма невелика — и немцам, пришедшим на Банак в сороковом, пришлось основательно потрудиться, расширяя его инфраструктуру. Орднунг! — все везлось из Германии, типовые ангары, емкости для топлива, сборные щитовые домики для личного состава. Домиков было несколько, но один выделялся размером, и двумя этажами: там располагался штаб с канцелярией, а внизу был большой зал, для официальных мероприятий и торжеств, совсем как «длинный дом» викингов, где они пировали всей дружиной. К нему примыкали дома поменьше, одноэтажные, жилье пилотов и техсостава; казармы охраны и зенитчиков располагались поодаль. Торжество касалось только летных экипажей, ну еще самой верхушки техсостава, и, конечно же, штабных. Охрана бдила, как положено, несли вахту зенитчики возле батарей тяжелых ахт-ахтов и скорострельных флаков, наготове были прожектора, на полосе стояла дежурная пара «мессеров», в минутной готовности к взлету. Несли службу часовые на блокпостах у всех въездов на базу, на пулеметных вышках, у складов боеприпасов и ГСМ. И стояли «юнкерсы-88» в капонирах, выдерживающих даже близкий взрыв бомбы — после невероятно успешного удара русских бомбардировщиков по Хебуктену, этой мере уделялось особое значение.… В назначенный час, зал в «длинном доме» стал заполняться офицерами люфтваффе, в парадных мундирах, со свеженадетыми наградами. Стол был уже накрыт, и очень богато: в сорок втором Германия владела всей Европой, и фюрер, и рейхсмаршал Геринг не скупились на своих воинов. Тем более, что на войне так мало радости и веселья, так оттянемся же, камрады, по-полной, до утра? Были и женщины-связистки, из «вспомогательного корпуса», хотя и в малом числе. Была музыка, и берлинское радио, и пластинки. Что еще нужно для счастья, человеку и солдату? И вдруг все взлетело — сразу, в один момент. Яркая вспышка, и дом просто разлетается в стороны, превратившись в тучу горящих обломков. У нескольких меньших домов обрушило стены, снесло крыши, возникли пожары, целого стекла в радиусе полукилометра не осталось ни одного. Исчез узел связи, в отличие от Хебуктена находившийся в этом же доме, в торце, под штабом, исчез и штаб с канцелярией и дежурным, на втором этаже. База Банак мгновенно потеряла весь свой летный и штабной состав, а также начальство технического. Из ста сорока семи человек, которые находились в зале, восемьдесят девять погибли на месте, более тридцати получили такие ожоги, что вряд ли проживут больше нескольких дней, и лишь несколько счастливчиков, выброшенных взрывной волной в окна, отделались контузией, переломами и порванными барабанными перепонками. На зенитной батарее в сотне метров, осколком в голову убило часового. Никто не увидел «Гранит», идущий к цели быстрее собственного звука. Зенитчики слышали, уже после взрыва, какой-то странный шелестящий гром, совершенно не похожий на знакомые им самолеты. Но что это могло быть, кроме крупнокалиберной бомбы, сброшенной кем-то с невероятной точностью и удачей — алярм! — и все батареи открыли бешеный огонь, будто желая поджечь облака. Что привело лишь к пустой трате боеприпасов. И никому, когда как-то наладили связь, не пришло в голову уведомить командование кригсмарине (вернее, уже СС-ваффенмарине), о возможной вражеской активности. Бомбардировка авиабазы — а флотские-то здесь при чем? В результате, на конвое, идущем в Петсамо, никто не подозревал о какой-либо опасности, сверх обычной угрозы атаки одиночных подлодок.

* * *

От Советского Информбюро.

12 октября 1942 года.

В течение ночи на 12 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло. В районе Сталинграда захвачена в плен группа солдат 11 роты 134 полка 44 немецкой пехотной дивизии. Фельдфебель Вильгельм Мейзен, унтер-офицер Альфред Мурцик, ефрейтор Рудольф Рейф, солдат Алоиз Планк и другие рассказали: «Нашей роте было приказано выбить русских из населённого пункта. Но русские отразили контратаку. Русские отрезали нам все пути к отходу. Мы договорились сдаться в плен и выбросили белый флаг». У убитого немецкого солдата Хорста Шарфа найдено неотправленное письмо к родным в Лейпциг. В письме говорится:

«…Судьба долго меня щадила и оберегала, чтобы заставить испытать самые ужасные муки, какие только могут быть на этом свете. За десять дней я потерял всех товарищей. Для многих из нас позиции в окрестностях Сталинграда стали могилой. Только тот, кто побывал здесь, может понять, что мы сейчас далеки от победы, как никогда раньше».

Капитан первого ранга Лазарев Михаил Петрович

Подводная лодка «Воронеж».

Вот пошла удача — только успевай! Хотя и минусы есть.… Ну не дадут мне выспаться! Полночь, только собрался — доклад с ГАКа: акустический контакт, пеленг 220, пока очень слабый. Кто-то идет к нам, вдоль норвежского побережья. Кто, это ясно: кроме фрицев некому. Но какими силами? Хорошо бы, «Шарнхорст» перебрасывали! А с ним, для комплекта, «Ойген». Войду тогда в анналы, как командир подлодки, утопившей ВСЕ линкоры противника, бывшие на тот момент в строю! Но нет — сколько помню историю, весь сорок второй год, начиная с марта, «Шарнхорст» провел в доках, сначала в Киле, затем в Готенхавене, с августа уже выходил в море, но имел проблемы с котлами, и максимальный ход не больше двадцати пяти, на устранение ушло время до января сорок третьего. В принципе возможно — если Адольф вконец озверел, мог приказать выпихнуть в море инвалида. Вместе с «Ойгеном» — хорошие будут цели, для оставшихся 65-х! Уточнение. Торговцы. И не один. Идет конвой! Дистанция — группу сильно шумящих целей наш ГАК вполне может засечь и за сто миль. Ну, за восемьдесят — уверенно. Плюсы: наши эсминцы вполне успевают. Причем подойдут незамеченными, ночью. А вот сам бой будет уже при свете, что опять же, им преимущество, легче артиллерией работать. Минус: отходить придется днем, уже разворошив улей. Остается надежда, что ближайшая к нам база, это Банак, где сейчас точно не до того. И наша радиоглушилка, которая позволит выгадать хоть час-два, пока информация дойдет до Большого Штаба. Приказываю Ухову, радировать нашим. Коротким кодовым, заранее обусловленным сигналом (ну не умеют пока здесь сжимать передачу, в один миллисекундный импульс). Ждем, наконец приходит ответ. Сообщение приняли, идут к нам, встреча как договорено. Надо все ж поспать, хоть одну вахту, четыре часа. В принципе выдержать можно — но зачем? Голова потребуется свежая, и нервы не взвинченные — в первом нашем серьезном бою, оружием предков. В шесть я уже в ЦП. Принимаю доклад, и сразу взгляд на планшет. Конвой, теперь уже нет сомнения. Дистанция, по оценке, миль пятьдесят. Считаем их ход, восемь — мимо входа в Порсангер-фьорд будут проходить после полудня. Где наши? Ухов — радио, с информацией о конвое! Ответ приходит неожиданно быстро. «Рандеву три часа, норд-ост, вариант Три-ночь». Еще дома, вместе с Зозулей, мы разрабатывали несколько сценариев боя. Наши подойдут с норд-оста, через три часа, еще затемно. Прижмутся к берегу, и будут ждать конвой, атаковать его накоротке, с передних курсовых. Поскольку мы знаем, что сейчас здесь еще нет береговых батарей, а вот мины? Придется поработать уже нам.… Два часа ползаем вдоль берега. Мин нет, глубина уже в паре миль уходит за двести пятьдесят. Вариант два — это если бы, мы и эсминцы параллельными курсами, с траверза конвоя. Один — то же, но лодка и эсминцы шли бы фактически в одном ордере. Был еще вариант четыре, совсем уж наглый — эсминцам войти в Порсангер-фьорд и ждать там за мысом, нашего сигнала, чтобы выскочить конвою в лоб. Ночью, теоретически, шанс на успех был (сумел же так Лунин пройти, на К-21)? Но вот так, стоять и ждать? Батарей у немцев там пока нет, а вот пост СНиС, вполне может быть. А конвой все ближе. Наши наконец подошли. Слава богу, их «портреты» — сигнатуры нам хорошо знакомы, не спутаем. Устанавливаем связь по «Дракону». А ведь мечта была, с компа на комп, в графике, давать картинку прямо с нашего тактического планшета, чтобы на карте, в масштабе и цвете, мы и противник, в реальном времени. Но — канал уж больно нестабильный, и с низкой пропускной, что акустика, что радио. Что ж, за неимением гербовой — пишем на простой. Вот, наши уже у берега. Хотя наглость все равно запредельная. Если б не наши сведения, что нет тут батарей. Что аэродром Банак выведен из строя. Что не подкрадется незаметно U-бот. Что не прячется в фиорде мощное корабельное соединение. Что нет здесь мин. И что у немцев после начала, будут большие проблемы со связью. Тогда — риск снижается до приемлемой величины. И еще, расчет на немецкий шаблон. Не будут они ждать от нас такой наглости, хороший шанс, что сначала примут за своих. Силуэты «Гремящего» и «Сокрушительного» на «нарвики» не похожи? Так это сбоку, а с носовых курсовых углов? Хотя — солнце, черт побери! Восход — будет наших подсвечивать, а вот фрицы, в тени. Но вот тут вступим уже мы. С траверза, с моря. Занимаем позицию, западнее и мористее эсминцев. Конвой уже близко, акустикой уже различимы пятеро больших торговцев и до десятка мелочи охранения. Наверное, те же восьмисоттонники и охотники из тральцов. Конвой уже перед нами! Если поднять перископ, увидели бы. БИУС считает данные, для «веера» четырьмя, по второму транспорту в колонне. Вряд ли идущий первым, самый крупный, да и эсминцы возьмут его в оборот. Ждем первого выстрела — все равно с чьей стороны. Затаившись на тридцатиметровой глубине.

— Торпеды в воде, пеленг 110!

Молодец Зозуля — еще секунды времени! Эту тактику применяли японцы в ночных боях: пуск торпед в отличие от артиллерии гораздо менее заметен. Есть шанс — сыграть на внезапности. Теперь — и наш черед. Пошел «веер»! Скорее — если там акустики не спят! В торпедном наши, совместно с видяевцами, в темпе перезаряжают аппараты. Нам это сделать много быстрее, чем субмаринам этих времен. И не нужно всплывать под перископ. Короткий «пинг», уточнить дистанцию, и пошел второй «веер», по третьему в колонне! А еще один, у нас еще шесть торпед? Что на планшете? Один из охотников отворачивает в нашу сторону — лучше не рисковать. Продолжаем циркуляцию вправо, с уходом на глубину. И в море, на девяти узлах. Глубина растет, мы уже на ста пятидесяти, и почти столько же под килем. И слышим взрывы торпед, их с бомбами не спутать — один, два, три… шесть всего! Нет, семь! И — разрывы снарядов. Наверху, наверное, жарко. Ныряем на двести пятьдесят, снова поворачиваем вправо, на ост. Охотник до нас не дошел, бомб не сбросил, повернул назад к конвою. Что там с транспортами? Слышны винты только двух, удаляются на запад, с ними два или три мелких. Остальные крутятся там, где мы атаковали, и стреляют. В фиорд вам не пройти — а к западу, сколько помню, удобных бухт вблизи нет. Влево — и на глубине, прибавить ход! Ход у торгашей — двенадцать, тринадцать, на восемнадцати мы их обгоняем. Теперь медленнее, осторожнее, лево руля, сближаемся, выходим на глубину тридцать. Торговцы бегут на нас, а вот охрана их сзади, правильно, прикрывают на всякий случай. Вводим в БИУС данные головного из транспортов, пинг активным, пошел «веер», а они идут прежним, не заметили, нет акустики на торгашах! Взрывы, три? Так удачно — или влепили и во второго тоже? Шум винтов первого прекратился, второй же вот он, идет вперед. Загружаем данные, принято, залп последними двумя торпедами. Один взрыв! Когда мы уже отвернули в море, на глубину. Слышим сигналы «Дракона». Эсминцы следуют за нами. Отвечаем — в порядке мы, живы-здоровы. Нам в ответ — курс 40, отходите. Идем проверенным режимом, восемнадцать на двухстах пятидесяти. Эсминцы наверху очевидно, добивают конвой, но вот и они отворачивают, идут следом. Прибавив ход, быстро нас догоняют. Ясно дело, надо все же быстрее убираться от побережья, и чем дальше, тем лучше — на других аэродромах, у фрицев что-то осталось? Погружаемся на триста, глубина под килем позволяет, и быстро растет. И — ходу! А ведь получилось!!

Капитан первого ранга Зозуля Федор Владимирович

Эсминец «Куйбышев».

Что есть искусство войны? А морской, особенно? Бой, это лишь кульминация. А до того, надо все рассчитать и подготовить. Выбрать время и место, чтобы противник там оказался слабее. Обеспечить развертывание своих сил — там и тогда. И — вперед, за орденами! Это еще не стратегия, а только лишь оперативное искусство. Следующий уровень, чтобы победа не была бесплодной, а по максимуму изменила бы ход войны. Пример обратного — бой у Гуадаканала седьмого августа этого года (интересно, что подробное описание его, уже произошедшего, я прочел в книге наших потомков, которая будет издана через полвека). Там японцы совершенно блестяще, без потерь, в ночном бою уничтожили пять американских крейсеров, прикрывающих высадку десанта — что никак не повлияло на последующую кровавую баню, завершившуюся разгромом. Адмиралу Микаве в том бою надо было всего лишь идти до конца, к скоплению десантных транспортов, что давало самураям возможность выиграть не бой, а всю кампанию — но он не рискнул. И японцы через два года повторят ту же ошибку — бой «Ямато» в заливе Лейте. «Туман войны», страх мнимых врагов за горизонтом. Мы же, благодаря дару наших потомков, точно знали, где противник. А вот немцы, лишенные связи, информации не имели — «туман войны» сейчас работал на нас. Волновался ли я — конечно! Потому что сам товарищ Сталин заявил мне, категорически — К-25 погибнуть не должна! Что бы ни случилось, иначе.… В общем, на берег тогда можно было не возвращаться, лично мне.

Мы подошли в сумерках, встали у берега. А потомки заняли позицию мористее и чуть впереди. Берег шел почти точно по параллели, позади нас в пяти милях был вход в Порсангер-фьорд. И с запада шел конвой, прижимаясь к берегу, прямо на нас. Вот он уже виден. Пять транспортов, кильватерной колонной, одиннадцать кораблей охранения — четыре тральщика «тип М», семь охотников за подлодками. Нас заметили, когда до них было две мили — на головном тральщике заморгал ратьер. «Гремящий» ответил каким-то бессмысленным сигналом, выиграть хоть секунды, может примут за внезапную смену кода — уже начав движение навстречу. Приняли немцы игру, или просто не ждали увидеть здесь кого-то кроме своих — но нам удалось сблизиться еще почти на милю, затем поворот на курс 315, норд-вест, как косой «кроссинг Т», и сначала пуск торпед, по шесть с «Гремящего» и «Сокрушительного». И — открыть огонь. Это был НАШ бой. Эсминцы «проект 7» как раз и создавались для таких сшибок, по примеру Петрограда девятнадцатого года. Хороший ход, и мощные пушки, 130мм Б-13, с отличной баллистикой, снарядом в тридцать пять кило и надежной системой управлении огнем, далеко превосходящие «сотки» немецких тральщиков. А вот ПВО и ПЛО подкачало — впрочем, в середине тридцатых этим грешили все флоты (уже начинаю рассуждать с высоты будущего, сравнивая наши корабли с «Флетчерами», «Самнерами» и «Гирингами» сорок пятого года). Но сейчас нет ни авиации противника, ни его лодок. Это наш бой, корабли против кораблей — бой из тех, которые для наших эсминцев в той истории за всю войну можно будет пересчитать по пальцам одной руки. Мы успели сделать два залпа, когда немцы начали отвечать. Один из восьмисоттонников уже горел, накрытый в первые же секунды. Несколько залпов по тральщикам, и перенос огня на транспорты, головной тоже успел получить наш снаряд, когда торпеды дошли. По одному столбу встали у бортов первого и второго транспортов, вдруг взорвался охотник, перехватив на себя торпеду. Три попадания из возможных двенадцати, в общем неплохо. Еще один столб у второго транспорта, и сразу два у третьего — по времени, это уже К-25. Немцы пытались прикрыться дымзавесой. И вели ответный огонь — попаданий пока не было, но всплески их снарядов несколько раз вставали у нашего борта. Судя по смещению облака дыма назад, последние два транспорта, вокруг которых вертелись охотники, развернулись на обратный курс, бросив подбитых. Третий в колонне транспорт затонул сразу, второй тоже почти уже скрылся под водой, головной потерял ход и горел как свечка, так же как два мелких. И мы прошли вдоль всего конвоя, осыпая его снарядами. Боевые корабли создаются ради этих минут, оправдывающих их постройку и содержание; то что мы утопим сейчас, обошлось германской казне в сумму, заметно больше стоимости трех эсминцев. Горящий транспорт наконец зарылся носом в воду, в попытке выброситься на берег, но не успел, не дошел буквально пары кабельтовых. «Куйбышев» своими четырьмя «сотками» в основном добивал уже горящих, а когда мы сблизились, на вид до восьми-девяти кабельтовых, то дали торпедный залп всем бортом, у нас были 45-сантиметровые, но зато целых девять труб, три по три. И попали, взрыв расколол один из тральщиков, мечущихся там, в дыму. Когда мы обогнали конвой, то увидели последние два транспорта, не прикрытые дымом. Вдруг один из них взорвался, от двух торпед, вместе с тральщиком, спешащим прикрыть его дымным хвостом. Потомки уже были здесь — и когда мы начали пристреливаться к последнему транспорту, возле него тоже взметнуло торпедный взрыв, за секунды до того, как фрица накрыл залп с «Гремящего». Затем все скрыло дымзавесой, в которой метались силуэты и мелькал огонь — вспышки выстрелов и пламя горящих кораблей. Фрицы орали в эфир, звали на помощь. Но их сигналы никуда не доходили — потому что в рубке «Куйбышева» рядом со мной был один из потомков со своим прибором, для этого «ноутбука» наши корабельные умельцы специально сделали ящик с двойными стенками на пружинах, наподобие хронометрического. И любые попытки фрицев что-то радировать, тотчас же глушились.

А ведь потомки, похоже, не воевали? Лейтенант их, аж пригнулся, когда снаряд фрицевский, в полукабельтове от борта рванул.

— Страшно?

Так по первому разу, всегда. Ты главное, дело свое делай — тогда, бояться не стыдно! Очухался, кажется. Стучит клавишами на своем приборе. Дым снова стал смещаться на восток. По-видимому, фрицы решили проскочить в Порсангер-фьорд, пользуясь тем, что мы оказались у них позади. Мы увидели последний транспорт, сидящий у берега на камнях, с заметным креном — выбросился все-таки. Задача выполнена, конвой уничтожен полностью, все пять транспортов, и четыре корабля охранения, это лишь те, которые затонули на наших глазах. Мы уже собирались лечь на курс отхода, посылая вслед фрицам последние залпы. И тут немцы не выдержали. У них еще был шанс, держась вместе и прикрываясь дымом, проскочить в Порсангер-фьорд. Но окончательно сдали нервы, и они рванули туда, кто, как может, каждый сам за себя. Что имело следствием, растяжение их ордера и разрыв дымовой завесы. Три корабля, поврежденные сильнее других, отстали, на одном ясно виден был пожар. И нам грех было упустить такой случай. Один из охотников вдруг взорвался — артпогреб, или глубинные бомбы. Два других просто зарылись в волны и исчезли с поверхности. И лишь головные три успели нырнуть за мыс (почему три? Если их было одиннадцать — или еще один утоп, мы не заметили?). Вот теперь можно и домой. Победа!

Подводная лодка «Воронеж»

— Отвяжи меня. Немедленно.

— Зачем, герр капитан-лейтенант? Попытаетесь в одиночку, и с одной рукой, этот корабль захватить? Так единственно, чего добьетесь, это вам вторую руку сломают, и еще пару ребер. И мне, заодно с вами. А мне это надо?

— Мы оба, солдаты Великой Германии. Давали клятву. Должны помнить — даже в плену. Придумать хоть что-то.

— Без меня. Я, знаете, на тот свет не спешу. Вам положено, вы же герой. А я еще жить хочу.

— Ты, мразь, еще учил мой экипаж истинно германскому духу?

— Вы нужны русским живым, поскольку вам есть, что им рассказать. Не кривите рожу, когда вас начнут допрашивать по-настоящему, вы выложите все, что знаете и не знаете. А мне вот нечего им предложить, кроме своей лояльности — иначе со мной поступят так же, как мы с их пленными политруками.

— Сволочь. Ты присягу принимал, когда надел мундир?

— Ах, это… «Если я нарушу, что-то там…». Вопрос, что — чего не могли бы сделать со мной русские, прямо сейчас?

— «Честь моя зовется верность!». Забыл, скот?

— Верность — кому? Рейху, Партии, или лично фюреру? Смею предположить, они даже не заметят, живу я или сдохну. А вот мне лично — не все равно. Я, знаете, люблю жизнь, как всякий разумный человек. В отличие от вас, героев — чье назначение и состоит в том, чтобы умирать когда прикажут.

— Проклятый предатель!

— Да нет, знаете, я истинно верен был. Пока Рейх исполнял передо мной свои обязательства. В числе которых было — обеспечить мою жизнь. А если я вот так попал — значит, это мне не обеспечили. Следовательно, и я свободен от своих обязательств. Не герой я — и быть им не желаю.