Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
— Вот тебе и «э»! Малейшая оплошность, думаю, и готов провал со всеми вытекающими последствиями. Тогда я, как ни в нем не бывало, все с ходу переиграл. Мы, говорю, из газеты «Голос кустарей и лавочников». Не желаете ли поместить рекламу? Только прикажите — немедленно оформим квитанцию. «Рожа» ничего не сказала, лишь ухмыльнулась в усы. К счастью, все обошлось без шума… А этот? — Он показал на Орхана Бомбу. — Совсем раскис.
Орхан кивнул и криво усмехнулся.
— Послушайте, бей-аби, — обратился он к Идрису. — Сели мы в машины. А я тогда работал всего третий день. Это была вроде бы вторая моя «ревизия». Приезжаем на заводишко.
— Ты неправ, — сказал Идрис. — На все сто неправ! Дело это рискованное. Новичок ты или не новичок — за малейшую оплошность расплата одна: тюрьма!
В ресторане, насквозь пропахшем табаком и анисом, нечем было дышать, и пот лил ручьями, хотя погода стояла не очень жаркая. Длинный снял пиджак и засучил рукава рубахи. Немного погодя его примеру последовали остальные. За столом становилось все оживленнее. Дружки наперебой вспоминали времена, когда с ними был Кудрет Янардаг, смеялись и опрокидывали рюмку за рюмкой.
Обычно после трех рюмок Идрис становился веселым, но сегодня он сидел трезвый и печальный, делал вид, будто внимательно слушает разговоры, а сам думал лишь о том, как бы поскорее уйти и разыскать Сэму.
Вдруг Длинный повернулся к нему:
— Послушай-ка, Идрис! О Сэме слыхал?
Идрис вздрогнул:
— Нет, не слыхал.
— Знаешь ночной клуб — тот, что пониже Галатасарайского лицея? Она исполняет там восточные танцы. Как-то зашел у нас с ней разговор о Кудрете. Не любит она его, это факт, а он небось до сих пор мается!
— Не болтай! — с деланным безразличием ответил Идрис. — Нужна ему сейчас твоя Сэма!
— А слыхал, что его жена подала на развод?
— Ну и что?
— Ладно, — будто вспомнив о чем-то, продолжал Длинный, — а ты сейчас чем промышляешь? Ведь тогда быстро смылся отсюда, а теперь зачем прискакал? Или Кудрету туго приходится?
Вопрос был поставлен прямо, и промолчать или перевести разговор на другое не представлялось никакой возможности.
— В тюрьме сидят всякие чиновники, судейские секретари. Кто за растрату, кто за хищение. Вот он и проворачивает с ними разные делишки.
— А ты? Ты чем занимаешься?
— Стою в подворотне возле суда, пишу всякие прошения.
— Так я и поверил! Чтобы вы с Кудретом находились в одном городе и не обтяпали дел посолиднее? Быть того не может!
Идрис глянул на часы. И тут же пожалел об этом.
— Послушай-ка, — сказал Длинный, — ты, я вижу, часами обзавелся? — Он знал, что незадолго до того, как исчезнуть из Стамбула, Идрис продал свои часы, чтобы купить билет.
— По случаю достались, — ответил Идрис. — Составил одному арестанту прошение, а он мне в качестве залога дал вместо денег часы…
— Темнишь ты что-то, — хитро подмигнул Длинный. — А меня, как тебе известно, не так просто надуть.
Идрис смутился и залился краской.
— Вот видишь, уже и покраснел, — продолжал Длинный. — Ты, брат, не того. Наверняка у тебя есть какое-то выгодное дельце!
— Какое, к черту, дельце?
— Не знаю, только факт, что ты при деньгах.
— Я? Откуда?
— Брось заливать! Чтобы этот Кудрет не вывернулся… Знаю я его, каналью. Чего стоит один его вид, а как язык подвешен! Ведь все это деньги! Или вы за дурака меня принимаете? Небось и бабенку подцепил?
— Но ведь он в тюрьме! Разве там подцепишь?
— Еще как подцепишь! Этот пройдоха
Кудрет притягивает баб как магнит. Знаешь, — Длинный повернулся к Орхану, — к нему бабы скачут, как воробьи к сове. Идрис не даст соврать.— Что верно, то верно, — согласился Идрис.
— А раз так, значит, он наверняка заморочил голову какой-нибудь бабенке. Неважно кому — красавице или уродине, старухе или молодухе. Может, не так? Да он без бабы дня не проживет. Тем более сейчас, когда его жена подала на развод. И уж если попадется бабенка с состоянием, ни за что не упустит. Точно вам говорю. Да я его насквозь вижу! Он кого хочешь обведет вокруг пальца — хоть начальника тюрьмы, хоть прокурора, приберет к рукам и их родственников — матушек и бабушек, сестер и своячениц. Кто-кто, а я знаю его как облупленного! За здоровье Кудрета! — Длинный поднял бокал и после короткой паузы уставился пьяными глазами на Орхана Бомбу.
— А ну-ка налей себе!
Орхан послушно наполнил бокал.
— Давайте выпьем за Кудрета! Чего тянете? Наливайте!
Заметив, что Идрис налил себе совсем мало, Длинный схватил бутылку и наполнил его бокал до краев.
— Не можешь выпить за нашего покровителя, друга и великого мастера своего дела?!
Все чокнулись и опорожнили бокалы.
Длинного развезло. То ли потому, что он не разводил ракы водой, то ли из-за простуды. Некоторое время он сидел, упершись лбом в стол, затем поднял голову и сказал:
— Не произнес бесмеле [36] перед тем, как вспомнить этого каналью Кудрета, вот и окосел.
Все дружно прыснули.
Идрис глянул на часы:
— Прошу прощения, друзья.
Никто не стал его удерживать, только Длинный сказал:
— Вы посмотрите на него — ни дать ни взять миллионер! Послушай, шельма, ну-ка признавайся: есть у тебя деньги?
Идрис через силу улыбнулся:
— Разве ты не слыхал, что я в лотерею выиграл?
— Не морочь голову! Еще когда ты из Стамбула драпанул, я подумал: «На кого же он рассчитывает?»
36
Бесмеле — начальная формула мусульманской молитвы: «Во имя аллаха милостивого, милосердного»; произносится обычно перед началом какого-либо дела.
— Ни на кого. Кудрета Янардага… я…
— Знаю, ты его любишь. Но пальцы облизывают, когда они в меду. Уверен, что Кудрет уже нашел там теплое местечко. Только без брехни! И знай, что клятв я не терплю!
Длинный поднялся и с шумом отодвинул стул:
— Стой! Обыщу тебя!
Идрис вздрогнул как ошпаренный.
— Постыдись!
— Обыщу, и баста!
Длинный ринулся к Идрису, но помешали стулья. Воспользовавшись этим, Идрис метнулся в сторону и бросился вниз по лестнице.
— Держите его! — завопил Длинный. — Не заплатил и хочет смыться!
Идрис в ужасе остановился и пролепетал:
— Какой позор! Стыда у тебя нет!
Едва держась на ногах, размахивая руками и громко хохоча, Длинный наконец подошел к нему.
— Видали? Ему стыдно! — Он грязно выругался. — Галантности набрался в Анатолии? Но не тебе учить галантности стамбульцев! Стамбул один-единственный на свете! Второго не сыщешь!
— Не сыщешь, ты прав, — поддакнул Идрис.
Но Длинный вдруг скомандовал: